Неточные совпадения
«Сообразно инструкции. После пяти часов
ходил по улице. Дом с серой
крышей,
по два окна сбоку; при нем огород. Означенная особа приходила два раза: за водой раз, за щепками для плиты два.
По наступлении темноты проник взглядом в окно, но ничего не увидел
по причине занавески».
Иногда казалось, что
ходят по железной
крыше, иногда что-то скрипело и падало, как будто вдруг обрушился забор.
Через день Лидия приехала с отцом. Клим
ходил с ними
по мусору и стружкам вокруг дома, облепленного лесами, на которых работали штукатуры. Гремело железо
крыши под ударами кровельщиков; Варавка, сердито встряхивая бородою, ругался и втискивал в память Клима свои всегда необычные словечки.
Было еще не поздно, только что зашло солнце и не погасли красноватые отсветы на главах церквей. С севера надвигалась туча, был слышен гром, как будто
по железным
крышам домов мягкими лапами лениво
ходил медведь.
Он ощущал себя в потоке неуловимого, — в потоке, который медленно
проходил сквозь него, но как будто струился и вне мозга, в глухом реве грома, в стуке редких, крупных капель дождя
по крыше, в пьесе Грига, которую играл Макаров.
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не
ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите, рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск на
крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли:
по лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское сверкающее солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые, полуразметанные
крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон,
по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон, остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью и покрытый гусиным пухом, черный, словно раскаленный пруд, с каймой из полувысохшей грязи и сбитой набок плотиной, возле которой, на мелко истоптанной, пепеловидной земле овцы, едва дыша и чихая от жара, печально теснятся друг к дружке и с унылым терпеньем наклоняют головы как можно ниже, как будто выжидая, когда ж
пройдет наконец этот невыносимый зной.
И даром, что отец Афанасий
ходил по всему селу со святою водою и гонял черта кропилом
по всем улицам, а все еще тетка покойного деда долго жаловалась, что кто-то, как только вечер, стучит в
крышу и царапается
по стене.
Дождь, не переставая, стучал
по крыше и редко-редко какой-нибудь запоздалый арестант или солдат, шлепая
по грязи,
проходил мимо.
Теперь он наблюдал колеблющееся световое пятно, которое
ходило по корпусу вместе с Михалкой, — это весело горел пук лучины в руках Михалки. Вверху, под горбившеюся запыленною железною
крышей едва обозначались длинные железные связи и скрепления, точно в воздухе висела железная паутина. На вороте, который опускал над изложницами блестевшие от частого употребления железные цепи, дремали доменные голуби, — в каждом корпусе были свои голуби, и рабочие их прикармливали.
После чего достали сейчас же огромную слегу, и на
крыше моленной очутились мгновенно взлезшие
по углу ее плотники; не
прошло и четверти часа, как они слегу эту установили на
крыше в наклонном положении, а с земли конец ее подперли другою слегою; к этой наклонной слеге они привязали колокол веревками, перерубили потом его прежние перекладины, колокол сейчас же закачался, зазвенел и вслед за тем начал тихо опускаться
по наклонной слеге, продолжая
по временам прозванивать.
Медленно
прошел день, бессонная ночь и еще более медленно другой день. Она ждала кого-то, но никто не являлся. Наступил вечер. И — ночь. Вздыхал и шаркал
по стене холодный дождь, в трубе гудело, под полом возилось что-то. С
крыши капала вода, и унылый звук ее падения странно сливался со стуком часов. Казалось, весь дом тихо качается, и все вокруг было ненужным, омертвело в тоске…
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское,
прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей
крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку.
По траве шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в землю и покачивала головой.
Стёкла их выбиты, на чердаке барского дома живёт много сизых голубей,
по крыше осторожно
ходят голодные кошки, охотясь за тяжёлой, неумной птицей.
По крыше сарая кто-то
ходит и кричит...
— Фу-у! Ка-ак ты говорить научился! То есть как град
по крыше… сердито! Ну ладно, — будь похож на человека… только для этого безопаснее в трактир
ходить; там человеки все же лучше Софьиных… А ты бы, парень, все-таки учился бы людей-то разбирать, который к чему… Например — Софья… Что она изображает? Насекомая для украшения природы и больше — ничего!
По крыше он
ходил так же свободно, как
по полу. Несмотря на то что он был болен и бледен, как мертвец, прыткость у него была необыкновенная; он так же, как молодые, красил купол и главы церкви без подмостков, только при помощи лестниц и веревки, и было немножко страшно, когда он тут, стоя на высоте далеко от земли, выпрямлялся во весь свой рост и изрекал неизвестно для кого...
На
крыше «Рабочей газеты» на экране грудой до самого неба лежали куры и зеленоватые пожарные, дробясь и искрясь, из шлангов поливали их керосином. Затем красные волны
ходили по экрану, неживой дым распухал и мотался клочьями, полз струей, выскакивала огненная надпись...
— Я не угадала, я слышала, — сказала эта скуластая барышня (уже я был готов взреветь от тоски, что она скажет: «Это — я, к вашим услугам»), двигая перед собой руками, как будто ловила паутину, — так вот, что я вам скажу: ее здесь действительно нет, а она теперь в бордингаузе, у своей сестры. Идите, — девица махнула рукой, — туда
по берегу. Всего вам одну милю
пройти. Вы увидите синюю
крышу и флаг на мачте. Варрен только что убежал и уж наверно готовит пакость, поэтому торопитесь.
Артамонов молчал, тревожно наблюдая за сыном, ему казалось, что хотя Илья озорничает много, но как-то невесело, нарочно. На
крыше бани снова явились голуби, они, воркуя,
ходили по коньку, а Илья и Павел, сидя у трубы, часами оживлённо болтали о чём-то, если не гоняли голубей. Ещё в первые дни
по приезде сына отец предложил ему...
— Точно так-с.
Ходит по настилке чердака и направо да налево ломает. Сила у него, вы изволите знать, сверхчеловеческая! Ну и
крыша, надо правду сказать, лядащая; выведена вразбежку, шалёвками забрана, гвозди — однотес [
Крыша выводится «вразбивку» или «вразбежку», когда между каждыми двумя тесинами оставляется пустое пространство, закрываемое сверху другой тесиной; такая
крыша дешевле, но менее прочна. Шалёвкой называется самая тонкая доска в 1/2 вершка, обыкновенная тесина — в 3/4 вершка.].
А тем временем короткая летняя ночь
проходила, луна спряталась за крутую
крышу высоких амбаров и глядела на землю искоса, тусклее и тусклее; с кухонной
крыши раздался пронзительный кошачий дуэт; потом послышались плевок, сердитое фырканье, и вслед за тем два или три кота, оборвавшись, с шумом покатились
по приставленному к
крыше пуку теса.
Все
ходили смотреть на лежащего в гробу Федю и на другой большой гроб, плотно закрытый
по крыше широкою пеленою.
Он был уже вдов, был уже в отставке, уже не щеголял, не хвастал, не задирался, любил только пить чай и болтать за ним всякий вздор;
ходил по комнате, поправлял сальный огарок; аккуратно
по истечении каждого месяца наведывался к своим жильцам за деньгами; выходил на улицу с ключом в руке, для того, чтобы посмотреть на
крышу своего дома; выгонял несколько раз дворника из его конуры, куда он запрятывался спать; одним словом, человек в отставке, которому после всей забубенной жизни и тряски на перекладных остаются одни пошлые привычки.
Об лето хаживали, вишь, они
по околотку, и у нашего барина были,
крыши да дома красили, тем и пробавлялись; а в зимнее дело либо в осенину
ходили по болотам, дичину всякую да зайцев стреляли; кругом их такие-то всё болота, и, и, и! страсти господни! пешу не пройтить!
Солнышко поднялось выше
крыш, народ сновал
по улицам, купцы давно отворили лавки, дворяне и чиновники ездили
по улицам, барыни
ходили по гостиному двору, когда ватага цыган, исправник, кавалерист, красивый молодой человек, Ильин и граф, в синей медвежьей шубе, вышли на крыльцо гостиницы.
На другой день уже красили на доме
крышу и белили стены, и Оленька, подбоченясь,
ходила по двору и распоряжалась.
— А я, коли видели: висит человек снаружи дома, в ящике на веревке, и стену краской мажет или
по крыше словно муха
ходит — это он самый я и есть! — отвечал мужик.
Въезжаем на островок. Тут избушка без
крыши;
по мокрому навозу
ходят две мокрые лошади. На зов Федора Павловича из избушки выходит бородатый мужик с длинной хворостиной и берется показать нам дорогу. Он молча идет вперед, измеряет хворостиной глубину и пробует грунт, а мы за ним. Выводит он нас на длинную, узкую полосу, которую называет хребтом; мы должны ехать
по этому хребту, а когда он кончится, взять влево, потом вправо и въехать на другой хребет, который тянется до самого перевоза.
— Это болезнь такая. Человек, у которого расстроены нервы, — объясняла с комической важностью Иванова, — вдруг начинает
ходить по ночам с закрытыми глазами, взбирается на
крыши домов с ловкостью кошки,
ходит по карнизам, но избави Бог его назвать в такие минуты
по имени: он может умереть от испуга. Вот таких больных и называют лунатиками.
Токарев облегченно вздохнул и поднялся. В комнате было сильно накурено. Он осторожно открыл окно на двор. Ветер утих,
по бледному небу плыли разорванные, темные облака. Двор был мокрый, черный, с
крыш капало, и было очень тихо.
По тропинке к людской неслышно и медленно
прошла черная фигура скотницы. Подул ветерок, охватил тело сырым холодом. Токарев тихонько закрыл окно и лег спать.
Помню: сидим мы все в тесной избе; папиросы мои давно вышли, курим мы махорку из трубок, волнами
ходит синий, едкий дым, керосинка на столе коптит и чадит. Мы еще и еще выпиваем и поем песни.
По соломенной
крыше шуршит дождь, за лесом вспыхивают синие молнии, в оконце тянет влажностью. На печи сидит лесникова старуха и усталыми глазами смотрит Мимо нас.
— «Нет, чтой-то сейчас не хочется…» «Да где же горит-то?» Два пожарных
по крыше ходят…
Гроза
прошла мимо, но тучи захватили краем, дождь шел и тихо стучал
по крыше. Жмухин встал и, охая от старости, потягиваясь, посмотрел в залу. Заметив, что гость не спит, он сказал...
Отдохнула старушка. В столовую вкатывается, коленкор ейный гремит, будто кровельщик
по крыше ходит. Сзади Кушка хрипит,
по сторонам, падаль, озирается, собачью ревизию наводит.
Он быстро пошел
по направлению к дому. Монах следовал за ним. Поднявшись на невысокое крыльцо с тесовой
крышей, они
прошли прихожую и вошли в первую комнату нового суворовского дома.
У противоположного дома очень гладкая и высокая стена, и если полетишь сверху, то решительно не за что зацепиться; и вот не могу отделаться от мучительной мысли, что это я упал с
крыши и лечу вниз, на панель, вдоль окон и карнизов. Тошнит даже. Чтобы не смотреть на эту стену, начинаю
ходить по кабинету, но тоже радости мало: в подштанниках, босой, осторожно ступающий
по скрипучему паркету, я все больше кажусь себе похожим на сумасшедшего или убийцу, который кого-то подстерегает. И все светло, и все светло.