Неточные совпадения
Чичиков, со своей стороны, был очень рад, что поселился на время у такого мирного и смирного
хозяина. Цыганская жизнь ему надоела. Приотдохнуть, хотя на месяц, в прекрасной деревне, в виду полей и начинавшейся весны, полезно было даже и в геморроидальном отношении. Трудно было найти лучший уголок для отдохновения. Весна убрала его красотой несказанной. Что яркости в зелени! Что свежести в воздухе! Что птичьего крику в
садах! Рай, радость и ликованье всего! Деревня звучала и пела, как будто новорожденная.
Куст этот, по объяснению
хозяина, растет так сильно, что если ему дать волю, то года через два им покроется весь
сад, и между тем, кроме воды, ему никакой почвы не нужно.
Так и мне уж становилось жаль бросить мой 8-й нумер, Готтентотскую площадь, ботанический
сад, вид Столовой горы, наших
хозяев и, между прочим, еврея-доктора.
Хозяева повели нас в свой
сад: это был лучший, который я видел после капштатского ботанического.
Виноградари вообразили себе, что
сад, в который они были посланы для работы на
хозяина, был их собственностью; что всё, что было в
саду, сделано для них, и что их дело только в том, чтобы наслаждаться в этом
саду своею жизнью, забыв о
хозяине и убивая тех, которые напоминали им о
хозяине и об их обязанностях к нему.
Большая терраса вела из дому в
сад, перед террасой красовалась продолговатая клумба, покрытая розами; на каждом конце клумбы росли две акации, еще в молодости переплетенные в виде винта покойным
хозяином.
После обеда
хозяин предложил гостям пойти в
сад.
У нашего
хозяина было три дома,
сад был общий.
На другое утро
хозяин и гость пили чай в
саду под старой липой.
Нетрудно было догадаться, что
хозяин очень любил показывать и хвастаться своим домом,
садом и всеми заведениями; он прямо говорил, что у него в Никольском все отличное, а у других дрянь.
Я
хозяин дворца и
сада, я принял тебя, как дорогого гостя и званого, накормил, напоил и спать уложил, а ты эдак-то заплатил за мое добро?
Старшим дочерям гостинцы я сыскал, а меньшой дочери гостинца отыскать не мог; увидел я такой гостинец у тебя в
саду, аленькой цветочик, какого краше нет на белом свете, и подумал я, что такому
хозяину богатому, богатому, славному и могучему, не будет жалко цветочка аленького, о каком просила моя меньшая дочь любимая.
Дрогнуло сердечко у купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она палаты высокие и
сады зеленые, звала зычным голосом своего
хозяина доброго — нет нигде ни ответа, ни привета и никакого гласа послушания; побежала она на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочик аленькой, — и видит она, что лесной зверь, чудо морское лежит на пригорке, обхватив аленькой цветочик своими лапами безобразными.
На это Рамзаев, извинившись в своем поступке, объяснил, что этот пикник он дает в благодарность своим добрым знакомым и потому просит у Дмитрия Васильича позволения быть немножко
хозяином в его
саду.
После ужина, когда работа кончена и душная ночь, обнимая город и людей липким, потным объятием, безнадёжно стонала о чём-то тысячами тонких и унылых комариных голосов, — сидели впятером на крыльце или в
саду. Шакир разводил небольшой дымник и, помахивая над ним веткой полыни, нагонял на
хозяина и постоялку синие струйки едкого курева. Люди морщились, кашляли, а комары, пронизывая кисейные ткани дыма, неугомонно кусались и ныли.
И не только этим трём нравились подобные забавы — Матвей знал, что вся городская молодёжь болеет страстью к разрушению. Весною обламывали сирень, акацию и ветви цветущих яблонь; поспевала вишня, малина, овощи — начиналось опустошение
садов, оно шло всё лето, вплоть до второго спаса, когда
хозяева снимали с обломанных деревьев остатки яблок, проклиная озорников и забыв, что в юности они сами делали то же.
А молодой
хозяин не решился сесть за стол с обруганными им людьми, ушёл в
сад, уже раздетый холодными ветрами октября, и долго ходил по дорожкам, засыпанным листом.
Наступила ранняя и в то же время роскошная весна; взломала и пронесла свои льды и разлила свои воды, верст на семь в ширину, река Белая! Весь разлив виден был как на ладонке, из окон домика Голубиной Слободки; расцвел плодовитый
сад у Багровых, и запах черемух и яблонь напоил воздух благовонием;
сад сделался гостиной
хозяев, и благодатное тепло еще более укрепило силы Софьи Николавны.
Хозяева уже вернулись из
садов; они вышли из избушки, прошли в свою хату и не позвали его к себе.
Уже солнце спряталось за оградой
садов и раздробленными лучами блестело сквозь прозрачные листья, когда Оленин вернулся в
сад к своим
хозяевам.
Аристарх. Погоди, безобразный! (Прислуге). Вы тут пьяные-то по
саду путаетесь, так вы смотрите, там у меня в капкан не попадите; на хорька поставлен. Тоже прислуга! Не плоше
хозяина. Да там у меня змей под деревом.
— На сенокос!.. Нашел время косить, скотина! Ну вот, братец! — продолжал
хозяин, обращаясь к Сурскому, — толкуй с этим народом! Ты думаешь о деле, а он косить. Сейчас выслать всю барщину в
сад. Слышишь?
Сурской и Рославлев, обойдя с другими гостьми все оранжереи и не желая осматривать прочие заведения
хозяина, остались в
саду. Пройдя несколько времени молча по крытой липовой аллее, Сурской заметил наконец Рославлеву, что он вовсе не походит на жениха.
Самого
хозяина здесь не было: он с кривым ножом в руках стоял над грушевым прививком, в углу своего
сада, и с такой пристальностью смотрел на солнце, что у него беспрестанно моргали его красные глаза и беспрестанно на них набегали слезы. Губы его шептали молитву, читанную тоже в
саду. «Отче! — шептал он. — Не о всем мире молю, но о ней, которую ты дал мне, молю тебя: спаси ее во имя твое!»
Подняв
хозяина за локоть, Тихон повёл его в
сад.
Положив на скамью мёртвые ноги бывшего
хозяина, Тихон сплюнул, снова сел, тыкая рукою в шапку, в руке его что-то блестело. Артамонов присмотрелся: это игла, Тихон в темноте ушивал шапку, утверждая этим своё безумие. Над ним мелькала серая, ночная бабочка. В
саду, в воздухе вытянулись три полосы жёлтого света, и чей-то голос далеко, но внятно сказал...
В ласковый день бабьего лета Артамонов, усталый и сердитый, вышел в
сад. Вечерело; в зеленоватом небе, чисто выметенном ветром, вымытом дождямии, таяло, не грея, утомлённое солнце осени. В углу
сада возился Тихон Вялов, сгребая граблями опавшие листья, печальный, мягкий шорох плыл по
саду; за деревьями ворчала фабрика, серый дым лениво пачкал прозрачность воздуха. Чтоб не видеть дворника, не говорить с ним,
хозяин прошёл в противоположный угол
сада, к бане; дверь в неё была не притворена.
Меня свинцом облила тоска, когда он уехал из Красновидова, я заметался по селу, точно кутенок, потерявший
хозяина. Я ходил с Бариновым по деревням, работали у богатых мужиков, молотили, рыли картофель, чистили
сады. Жил я у него в бане.
Томление
хозяев отражалось на всем доме, даже на людях, которые работали в
саду. Коврин был погружен в свою интересную работу, но под конец и ему стало скучно и неловко. Чтобы как-нибудь развеять общее дурное настроение, он решил вмешаться и перед вечером постучался к Тане. Его впустили.
Глеб. Не надо, я сам себя поберегу. Кабы в
сад, окромя меня да
хозяев, никому ходу не было — ну, был бы я виноват; а то всякий ходит — значит, с меня взыскивать нечего.
Глеб. Ну, уж не знаю, перенесу ли. Я вам наперед докладываю. Вон
хозяин в
сад вышел… (Уходит.)
Зыбкина. Да нельзя, матушка. Поступил он к вам в контору булгахтером, стал в дела вникать и видит, что
хозяина обманывают; ему бы уж молчать, а он разговаривать стал. Ну, и что же с ним сделали? Начали все над ним смеяться, шутки да озорства делать, особенно Никандра;
хозяину сказали, что он дела не смыслит, книги путает; оттерли его от должности и поставили шутом. (Оглядываясь.) Какой у вас
сад распрекрасный!
На дворе у моих дачных
хозяев стояли три домика — все небольшие, деревянные, выкрашенные серенькою краскою и очень чисто содержанные. В домике, выходившем на улицу, жила сестра бывшего петербургского генерал-губернатора, князя Суворова, — престарелая княгиня Горчакова, а двухэтажный домик, выходивший одною стороною на двор, а другою — в
сад, был занят двумя семействами: бельэтаж принадлежал мне, а нижний этаж, еще до моего приезда, был сдан другим жильцам, имени которых мне не называли, а сказали просто...
Штабс-ротмистр фон Брадке широко кутил, и потому Сергея рассчитали в тот же день.
Хозяин целый вечер успокаивал офицера. И я сам, выходя во время антрактов в
сад освежиться, долго еще слышал негодующий, раскатистый голос, шедший из беседки...
По учению Христа, как виноградари, живя в
саду, не ими обработанном, должны понимать и чувствовать, что они в неоплатном долгу перед
хозяином, так точно и люди должны понимать и чувствовать, что со дня рождения и до смерти они всегда в неоплатном долгу перед кем-то, перед жившими до них, теперь живущими и имеющими жить, и перед тем, что было, есть и будет началом всего.
Вскоре русские офицеры отправились целой гурьбой на набережную, где среди большого темного
сада сияло своими освещенными окнами большое здание лучшего отеля в Гонолулу. Высокий горбоносый француз,
хозяин гостиницы, один из тех прошедших огонь и воду и перепробовавших всякие профессии авантюристов, которых можно встретить в самых дальних уголках света, любезно приветствуя тороватых моряков, ввел их в большую, ярко освещенную общую залу и просил занять большой стол.
В зале было прохладно. В настежь открытые большие окна врывался чудный аромат от цветника, разбитого в
саду. Все шумно стали рассаживаться и заказывать себе блюда. Так как вкусы у моряков были разнообразные, то хозяину-французу пришлось обходить каждого и запоминать, кто чего желает. Расторопные лакеи-канаки в своих белых куртках и шароварах бесшумно выходили, получая приказания
хозяина на канацком языке.
Увидев, что
хозяин один в
саду остался, Корней бегом подбежал к нему. Василий Фадеев пошел было за ним вслед, но тот, грубо оттолкнув его, запер калитку на задвижку.
Кончилась трáпеза сельщины-деревенщины. Все время кругом ее стояли наезжие гости, а
хозяева угощали пирующих. Встали наконец крестьяне из-за столов, Богу помолились,
хозяевам поклонились и пошли в дальний
сад на широкую луговину. До позднего вечера доносились оттуда веселые песни успенских хороводов...
После того и
хозяева и гости, напившись чаю и покушав праздничного пирога, со всякого рода прибавленьицами, пошли в
сад, где уж были накрыты столы для угощенья крестьян.
Урожай плодов бывал в нем обильный, и каждый год горожане от первого до последнего завидовали Степану Алексеичу Кислову, отставному почтмейстеру,
хозяину того дома, и обкрадывали его
сад без всякого милосердия.
Но было за этим ужином шумно и весело и раздавались еще после него оживленные речи, которые не все переговорились под кровлей Евангела до поздней ночи, и опять возобновились в
саду, где гости и провожавший их
хозяин остановились на минуту полюбоваться тихим покоем деревьев, трав и цветов, облитых бледно-желтым светом луны.
Исчезновение ее удивило всех, и все бросились отыскивать ее, кто куда вздумал. Искали ее и на кухне, и в сенях, и в
саду, и на рубежах на поле, и даже в темной церкви, где, думалось некоторым, не осталась ли она незаметно для всех помолиться и не запер ли ее там сторож? Но все эти поиски были тщетны, и гости, и
хозяева впали в немалую тревогу.
— Ишь ты! Впрочем, как хочешь. Не желаешь отдать мне эту кошку и не надо. Прощай. Мне еще на музыку поспеть надо. Сегодня музыка в
саду особенная, с платой за вход: наш
хозяин дает в городском
саду представление.
Тася продавала их покупателю — птицелову Алеше, который называл птиц по очереди, и если среди названных была такая, какая находилась у хозяина-Таси, Тася получала деньги, т. е. ударяла рукой по ладони покупателя в то время, как купленная птица выбегала или, вернее, вылетала из дома и стрелой неслась по дорожке
сада вокруг клумбы с цветами.
По делу завернул он снова прошлым летом, даже останавливаться на ночь не хотел, рассчитывал покончить все одним днем и чем свет «уйти» на другом пароходе кверху, в Рыбинск. Куда деваться вечером? В увеселительный
сад… Их даже два было тогда; теперь один
хозяин прогорел. Знакомые нашлись у него в городе: из пароходских кое-кто, инженер, один адвокат заезжий, шустрый малый, ловкий на все и порядочный кутила.
Я поднялся во второй этаж. Рабочий кабинет Гонкура — небольшая высокая комната, выходящая окнами в
сад, вся уставленная разными художественными произведениями. В ней, еще больше, чем в сенях, проглядывала артистическая натура
хозяина. У нас деловые кабинеты обыкновенно поражают иностранца своими размерами; но в Париже даже люди, имеющие свои собственные отели, не любят работать в больших сараях. Французу нравятся, напротив, уютные комнаты, которые все переполнены чем-нибудь ласкающим его взгляд.
Вот он, в темной глубине, — лежит, распластавшись, слепой
Хозяин. Серый, плоский, как клещ, только огромный и мягкий. Он лежит на спине, тянется вверх цепкими щупальцами и смотрит тупыми, незрячими глазами, как двумя большими мокрицами. И пусть из чащи
сада несет росистою свежестью, пусть в небе звенят ласточки. Он лежит и погаными своими щупальцами скользит по мне, охватывает, присасывается.
— Как же, как же, я даже так заслушался, что
хозяин дал мне за это во всю ладонь подзатыльник. Какой-то гордец из Коринфа, чтобы унизить наших дамасских богачей, бросил Памфалону у гетеры Азеллы десять тысяч златниц. Он теперь купит дом, и
сады, и невольниц и будет лежать у фонтана.
Сады эти, конечно, не были распланированы и дорожки в них протаптывались, в большинстве случаев, самими
хозяевами.