Неточные совпадения
— Оно и
лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что
мама говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и поправляя на ней косынку.
— Нет, вы поймите,
мама, почему для него и для нее
лучше нельзя придумать. Первое — она прелесть! — сказала Кити, загнув один палец.
Правда,
мама все равно не дала бы ему спокойствия, но это даже тем бы и
лучше: таких людей надо судить иначе, и пусть такова и будет их жизнь всегда; и это — вовсе не безобразие; напротив, безобразием было бы то, если б они успокоились или вообще стали бы похожими на всех средних людей.
— Нет,
лучше так, как теперь, — сказала
мама.
— Это,
мама, только так кажется, — заметила Надежда Васильевна. — И прежде было много дурных людей, и нынче есть
хорошие люди…
— Вы,
мама, добьетесь того, что я совсем не буду выходить из своей комнаты, когда у нас бывает Привалов. Мне просто совестно… Если человек хорошо относится ко мне, так вы хотите непременно его женить. Мы просто желаем быть
хорошими знакомыми — и только.
— Что же,
мама, Зося
хорошая девушка, и Сергей Александрыч недурной человек, — отличная парочка выйдет. Я невесту провожать поеду.
— Муж найдется,
мама. В газетах напечатаем, что вот, мол, столько-то есть приданого, а к нему прилагается очень
хорошая невеста… За офицера выйду!
Аня.
Мама!..
Мама, ты плачешь? Милая, добрая,
хорошая моя
мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь,
мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя
хорошая, чистая душа… Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься,
мама! Пойдем, милая! Пойдем!..
—
Маме лучше, она успокоилась и с семи часов заснула. Здравствуйте, Женни! — добавила Зина, обращаясь к Гловацкой и протягивая ей руку. — Здравствуй, Лиза.
— Уходи, сделай милость! У меня там, у зеркала, в коробочке от шоколада, лежат десять рублей, — возьми их себе. Мне все равно не нужно. Купи на них
маме пудреницу черепаховую в золотой оправе, а если у тебя есть маленькая сестра, купи ей
хорошую куклу. Скажи: на память от одной умершей девки. Ступай, мальчишка!
— Ну, оставь,
мама! — сказал Павел. — Матвей Иванович
хороший человек, не надо его сердить. Мы с ним живем дружно. Он сегодня случайно при свидании — обыкновенно присутствует помощник начальника.
Гимназист нахмурился и скрылся. Он пошел в свою комнату, стал там в угол и принялся глядеть на часы; два мизинца углом — это знак стоять в углу десять минут. «Нет, — досадливо думал он, — при
маме лучше было:
мама только зонтик ставила в угол».
— При
маме лучше было.
Мама в угол только ставила.
Соня. Ш-ш! Он будет братом мне… Он груб, ты сделаешь его мягче, у тебя так много нежности… Ты научишь его работать с любовью, как работаешь сама, как научила меня. Он будет
хорошим товарищем мне… и мы заживем прекрасно… сначала трое… а потом нас будет четверо… потому что, родная моя, я выйду замуж за этого смешного Максима… Я люблю его,
мама, он такой славный!
Соня. Нет, милый дедушка, право, я не забуду вас! Вы такой простой,
хороший! А я так люблю простых людей! Но… вы не видали
маму мою?
У меня
мама умница, она научила меня думать просто, ясно… Он славный парень,
мама, — но отталкивай его! В твоих руках он будет еще
лучше. Ты уже создала одного
хорошего человека — ведь я недурной человечишка,
мама? И вот ты теперь воспитаешь другого…
«Я не хочу… не хочу,
мама… не надо мне ваших бриллиантов… золота… мы там играть будем… коленкору на фартук… вот
хороший венок… мой венок…» — металась и твердила в бреду Людмила.
—
Мама, оставьте этот разговор… Не надо мне ничего,
лучше голодать буду.
В будни я бываю занят с раннего утра до вечера. А по праздникам, в
хорошую погоду, я беру на руки свою крошечную племянницу (сестра ожидала мальчика, но родилась у нее девочка) и иду не спеша на кладбище. Там я стою или сижу и подолгу смотрю на дорогую мне могилу и говорю девочке, что тут лежит ее
мама.
Ирина. Бог даст, все устроится. (Глядя в окно.)
Хорошая погода сегодня. Я не знаю, отчего у меня на душе так светло! Сегодня утром вспомнила, что я именинница, и вдруг почувствовала радость, и вспомнила детство, когда еще была жива
мама! И какие чудные мысли волновали меня, какие мысли!
Чебутыкин. Милые мои,
хорошие мои, вы у меня единственные, вы для меня самое дорогое, что только есть на свете. Мне скоро шестьдесят, я старик, одинокий, ничтожный старик… Ничего во мне нет
хорошего, кроме этой любви к вам, и если бы не вы, то я бы давно уже не жил на свете… (Ирине.) Милая, деточка моя, я знал вас со дня вашего рождения… носил на руках… я любил покойницу
маму…
На суде близость товарищей привела Каширина в себя, и он снова, на мгновение, увидел людей: сидят и судят его и что-то говорят на человеческом языке, слушают и как будто понимают. Но уже на свидании с матерью он, с ужасом человека, который начинает сходить с ума и понимает это, почувствовал ярко, что эта старая женщина в черном платочке — просто искусно сделанная механическая кукла, вроде тех, которые говорят: «папа», «
мама», но только
лучше сделанная. Старался говорить с нею, а сам, вздрагивая, думал...
— Ты,
мама,
лучше покушай чего-нибудь.
«А что будет, если
мама не даст двух рублей? Тогда уже, наверное, одними маслянками не отделаешься, — размышлял Буланин. — Да, наконец, как я решусь сказать ей о своей покупке? Конечно, она огорчится. Она и без того часто говорит, что средства у нас уменьшаются, что имение ничего не приносит, что одной пенсии не хватает на такую большую семью, что надо беречь каждую копейку и так далее. Нет, уж
лучше послушаться совета Сельского и отвязаться от этого проклятого фонаря».
— Да,
хорошая… — согласился Саша. — Ваша
мама по-своему, конечно, и очень добрая и милая женщина, но… как вам сказать? Сегодня утром рано зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги спят прямо на полу, кроватей нет, вместо постелей лохмотья, вонь, клопы, тараканы… То же самое, что было двадцать лет назад, никакой перемены. Ну, бабушка, бог с ней, на то она и бабушка; а ведь
мама небось по-французски говорит, в спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать.
Надя (со слезами, но сдерживая их). Ничего вы не знаете, вот! И бедные богатым не родня… Моя
мама была бедная,
хорошая… Вы не понимаете бедных!.. Вы вот даже тетю Таню не понимаете…
Любовь.
Маме было бы
лучше с тобой, чем с отцом, который пьёт, играет…
Вера. Нет, я закричала, потому что мне сделалось больно, нестерпимо больно! Моя милая
мама как это всё случилось? Ведь я шутила, играла, — скажи мне, разве нельзя шутить, нельзя верить в
хорошее?
Вера (на ходу)
Мама, ты тоже верила в
хорошее когда была девушкой?
Пётр (так же). Люблю, а за что — как это скажешь? Но какая она удивительная, не правда ли? Она — гордая,
мама!
Мама, познакомь меня с нею, мне так хочется быть знакомым с
хорошими, с другими людьми.
Вера (горячо, с тоскою). Вы обе — и ты и
мама — ошибаетесь! Папа, ты честный,
хороший человек!
Бетси. Если вы,
мама, не в духе, так
лучше я не поеду.
Елена. Что же,
мама… это для меня партия
хорошая. Чего ж ждать-то? Мы живем на последнее, изо дня в день, а впереди нам грозит нищета. Ни к физическому, ни к умственному труду я не способна — я не так выросла, не так воспитана. (Со слезами). Я хочу жить,
мама, жить, наслаждаться! Так
лучше ведь идти за Андрюшу, чем весь свой век сидеть в бедном угле с бессильной злобой на людей.
— Вот, смотри, Петенька, — учила
мама, — теперь он молочко пьет, а потом мы из него котлетки тебе сделаем, если ты будешь
хороший и послушный.
Мама засмеялась и похвалила Петечку, что он так умен, и они пошли домой пить чай с коровкиным молочком. А глупый теленок Васенька так напугался от этого разговора, что весь трясется и думает глупо, по-телячьи: «Боже мой, кажется, они хотят меня съесть, и это прямо-таки ужасно! Нет,
лучше убегу я в лес и там спасусь».
Ну, думаю, все устроилось, как нельзя
лучше:
маму успокоила, Катю спасла и теперь сама могу быть спокойна…
— Боже мой, — шептали мои губы, — помоги мне! Помоги, Боже, сделаться доброй,
хорошей девочкой, прилежно учиться, помогать
маме… не сердиться по пустякам!
— Ах,
мама, я так счастлива, что хотела бы видеть счастливыми и других! У моего бывшего хозяина-акробата есть племянник — Андрюша; он такой больной и жалкий. Ему худо у дяди… О, если б его поместить в другое место! Он такой добрый и
хороший!
— А то, что это большое счастье иметь такую
маму, которая меня могла выучить
хорошим манерам, — продолжал Юлико, — а то я бы бегал по горам таким же грязным маленьким чеченцем и имел бы такие же черные, осетинские руки, как и у моей кузины.
— А
маму мы,
лучше всего, устроим, чтобы сюда приехала. Ты где будешь жить?
Отношения между папой и
мамой были редко-хорошие. Мы никогда не видели, чтоб они ссорились, разве только спорили иногда повышенными голосами. Думаю, — не могло все-таки совсем быть без ссор; но проходили они за нашими глазами. Центром дома был папа. Он являлся для всех высшим авторитетом, для нас — высшим судьею и карателем.
Мне это казалось унизительным, у нас было
лучше: мы целовали родителей в губы, говорили „ты“, „папа“, „
мама“.
Георгий Дмитриевич. Вместо того чтобы бежать куда-то и прятаться, вы
лучше посмотрите внимательнее и подумайте, что делается. Вы еще молоды, вам это может пригоди… пригодиться.
Мама, это дети плачут?
Я обещала покойной
маме сделать из тебя
хорошего, доброго человека и хочу во что бы то ни стало исполнить мое обещание.
Но теперь у твоей
мамы, мой милый крошка, еще и другая цель: вырастить тебя, поставить на ноги, сделать из тебя
хорошего и честного человека.
— Полно,
мама, много ли я для тебя сделал! Вот разве в будущем пойдет
лучше… — откликнулся Дмитрий Павлович. — Оно на это и похоже. Последнее время хозяйский сын оказывает мне такое доверие, что все удивляются — постоянно старается оставлять ключ от кассы у меня… А только и тогда я не думаю, чтобы Елизавета Петровна была у нас счастливой. Она привыкла жить в лучшей обстановке…
"Поклонись дяде, мой сердечный мальчуган, живи с ним, он тебя выняньчает
лучше мамы".
— Вы… добрая… вы
хорошая… Мы с Полиной не знали, что вы такая… Мы рассердились на вас… Думали: злая, гордячка… Думали, что жаловались на нас
маме… И мстить хотели за то, что не пустили на бал… a теперь… И, не договорив своей фразы, она снова душила Дашу поцелуями.
— Мне довольно будет опереться на твою руку,
мама! — прошептала молодая девушка. — Я чувствую себя гораздо
лучше.