Мне стало очень жаль эту ни в чем не повинную страдалицу. Надо было ей что-то сказать, как-то утешить, помочь, и я солгал, сказав, что пришлю ей
хорошего лекарства («ая окто»), которое вернет ей силы и здоровье.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем
лучше, —
лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И
лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить
лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя...
— Не теряй бодрости. Сила воли помогает
лучше всех
лекарств.
Лекарство, видно, нелегко находится; мало ли какие опыты делали во Франции со времени неумеренных кровопусканий 1793: ее лечили победами и усиленными моционами, заставляя ходить в Египет, в Россию, ее лечили парламентаризмом и ажиотажем, маленькой республикой и маленьким Наполеоном — что же,
лучше, что ли, стало?
Жена рыдала на коленях у кровати возле покойника; добрый, милый молодой человек из университетских товарищей, ходивший последнее время за ним, суетился, отодвигал стол с
лекарствами, поднимал сторы… я вышел вон, на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь
хорошее; я отправился заказывать гроб.
— Батюшка, не пора ли вам принять
лекарство? — сказала затем Мари, подходя и наклоняясь к больному, как бы для того, чтобы он
лучше ее слышал.
Нынче уж нельзя сказать: «ты живешь дурно, живи
лучше», нельзя этого сказать ни себе ни другому. А если дурно живешь, то причина в ненормальности нервных отправлений или т. п. И надо пойти к ним, а они пропишут на 35 копеек в аптеке
лекарства, и вы принимайте. Вы сделаетесь еще хуже, тогда еще
лекарства и еще доктора. Отличная штука!
— Наталья Николаевна! Благодетельница! — отвечал обыкновенно Мартын Петрович. — Я в своей гортани не волен. Да и какое
лекарство меня пронять может — извольте посудить? Я вот
лучше помолчу маленечко.
Мне всего больше в Гавриле Степаныче нравилась необыкновенная энергия его мысли и какая-то восторженная любовь к знанию; здесь он являлся жрецом чистого искусства, и, по моему мнению, эта сила любви поддерживала его растительный организм
лучше всяких
лекарств.
— Если вы дадите мне бумаги и чернил, то я сейчас напишу доктору, моему
хорошему знакомому, чтобы он побывал у вас, — сказала она, краснея. — Доктор очень
хороший. А на
лекарства я вам оставлю.
— Будь, — говорю, — Марфушка, со мной откровенна; вот тебе клятва моя, я старик, имею сам детей, на ветер слов говорить не стану: скажи мне только правду, я твой стыд девичий поберегу, даже матери твоей не скажу ничего, а посоветую
хорошее и дам тебе
лекарства.
— Так, что
лучше не надо, захиреет человек, зачахнет… и умрет… Как ни лечи, никакие
лекарства не помогут.
«Я ей дала предварительное
лекарство, — думала мать, сидя в купе первого класса. — Она будет занята мыслью о своем замужестве. Это займет ее до моего возвращения, а это все-таки
лучше, чем ее настоящее, неопределенное состояние духа».
— Сознайся
лучше, что ты по злобе или, как говоришь, сдуру, подлил
лекарства в рюмку, зная, что от этого князь умрет? — резким тоном в упор спросил его следователь.