Неточные совпадения
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на
свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая…
лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Софья. Возможно ль, дядюшка, чтоб были в
свете такие жалкие люди, в которых дурное чувство родится точно оттого, что есть в других
хорошее. Добродетельный человек сжалиться должен над такими несчастными.
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка
лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того
света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
Либеральная партия говорила или,
лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том
свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
Когда графиня Нордстон позволила себе намекнуть о том, что она желала чего-то лучшего, то Кити так разгорячилась и так убедительно доказала, что
лучше Левина ничего не может быть на
свете, что графиня Нордстон должна была признать это и в присутствии Кити без улыбки восхищения уже не встречала Левина.
— Потом он такое занимает положение в
свете, что ему ни состояние, ни положение в
свете его жены совершенно не нужны. Ему нужно одно —
хорошую, милую жену, спокойную.
— Для меня
лучше всех на
свете.
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем в особенности раздражило его, что в нем были намеки на то, что она готова была помогать ему для успеха в
свете и на службе, а не для жизни, которая скандализировала всё
хорошее общество.
Другое: она была не только далека от светскости, но, очевидно, имела отвращение к
свету, а вместе с тем знала
свет и имела все те приемы женщины
хорошего общества, без которых для Сергея Ивановича была немыслима подруга жизни.
— Из всякого положения есть выход. Нужно решиться, — сказал он. — Всё
лучше, чем то положение, в котором ты живешь. Я ведь вижу, как ты мучаешься всем, и
светом, и сыном, и мужем.
Если б я почитал себя
лучше, могущественнее всех на
свете, я был бы счастлив; если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви.
— Могу сказать, что получите первейшего сорта,
лучше которого <нет> в обеих столицах, — говорил купец, потащившись доставать сверху штуку; бросил ее ловко на стол, разворотил с другого конца и поднес к
свету. — Каков отлив-с! Самого модного, последнего вкуса!
Не угощай и не потчевай никого, а веди себя
лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на
свете.
Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек
хороший, а что крестьян он ему продал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что если они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на
свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые деревни.
Увы! толстые умеют
лучше на этом
свете обделывать дела свои, нежели тоненькие.
У нас теперь не то в предмете:
Мы
лучше поспешим на бал,
Куда стремглав в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают
светИ радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.
Старушка очень полюбила
Совет разумный и благой;
Сочлась — и тут же положила
В Москву отправиться зимой.
И Таня слышит новость эту.
На суд взыскательному
светуПредставить ясные черты
Провинциальной простоты,
И запоздалые наряды,
И запоздалый склад речей;
Московских франтов и Цирцей
Привлечь насмешливые взгляды!..
О страх! нет,
лучше и верней
В глуши лесов остаться ей.
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых,
хороших и храбрых не было еще на
свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— Теперь благослови, мать, детей своих! — сказал Бульба. — Моли Бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, [Рыцарскую. (Прим. Н.В. Гоголя.)] чтобы стояли всегда за веру Христову, а не то — пусть
лучше пропадут, чтобы и духу их не было на
свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская и на воде и на земле спасает.
А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и сказал: «Не жаль расстаться с
светом. Дай бог и всякому такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, еще
лучше того, как умеют умирать в ней за святую веру.
— Ай, славная монета! Ай, добрая монета! — говорил он, вертя один червонец в руках и пробуя на зубах. — Я думаю, тот человек, у которого пан обобрал такие
хорошие червонцы, и часу не прожил на
свете, пошел тот же час в реку, да и утонул там после таких славных червонцев.
— Здравствуйте, Алена Ивановна, — начал он как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, — я вам… вещь принес… да вот
лучше пойдемте сюда… к
свету… — И, бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха побежала за ним; язык ее развязался...
Беда, коль пироги начнёт печи сапожник,
А сапоги тачать пирожник,
И дело не пойдёт на лад.
Да и примечено стократ,
Что кто за ремесло чужое браться любит,
Тот завсегда других упрямей и вздорней:
Он
лучше дело всё погубит,
И рад скорей
Посмешищем стать
света,
Чем у честных и знающих людей
Спросить иль выслушать разумного совета.
Робинзон. Пьян! Разве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это бы прелесть что такое —
лучше бы и желать ничего нельзя. Я с этим добрым намерением ехал сюда, да с этим намерением и на
свете живу. Это цель моей жизни.
Кнуров. Нет, что
хорошего; люди посмотрят, скажут: ни
свет ни заря — шампанское пьют.
Гоненье на Москву. Что значит видеть
свет!
Где ж
лучше?
«Нет, — решила она наконец, — бог знает, куда бы это повело, этим нельзя шутить, спокойствие все-таки
лучше всего на
свете».
— Я Николая Петровича одного на
свете люблю и век любить буду! — проговорила с внезапною силой Фенечка, между тем как рыданья так и поднимали ее горло, — а что вы видели, так я на Страшном суде скажу, что вины моей в том нет и не было, и уж
лучше мне умереть сейчас, коли меня в таком деле подозревать могут, что я перед моим благодетелем, Николаем Петровичем…
— Фенечка! — сказал он каким-то чудным шепотом, — любите, любите моего брата! Он такой добрый,
хороший человек! Не изменяйте ему ни для кого на
свете, не слушайте ничьих речей! Подумайте, что может быть ужаснее, как любить и не быть любимым! Не покидайте никогда моего бедного Николая!
Красавина. Пойдем! Какой у тебя аппетит, дай тебе бог здоровья, меня ижно завидки берут. Уж чего
лучше на
свете, коли аппетит хорош! Значит, весь человек здоров и душой покоен.
Красавина. А не веришь, так я тебе вот что скажу: хороший-то который жених, ловкий, и без свахи невесту найдет, а хоть и со свахой, так с него много не возьмешь; ну а твой-то плох: ему без меня этого дела не состряпать; значит, я с него возьму что мне захочется. Знаешь русскую пословицу: «У всякого плута свой расчет»? Без расчету тоже в нынешнем
свете жить нельзя.
Лишь только они с Анисьей принялись хозяйничать в барских комнатах вместе, Захар что ни сделает, окажется глупостью. Каждый шаг его — все не то и не так. Пятьдесят пять лет ходил он на белом
свете с уверенностью, что все, что он ни делает, иначе и
лучше сделано быть не может.
Можно прожить на Выборгской стороне, не показывая носа на
свет Божий: кусок будет
хороший, не жалуюсь, хлеба не переешь!
Тараску, буфетчика, он терпеть не мог; но этого Тараску он не променял бы на самого
хорошего человека в целом
свете потому только, что Тараска был обломовский.
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело в руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи
лучше!» Книжку возьмешь: вырвут из рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и
света что в палате да по добрым людям.
Ее эти взгляды Тушина обдавали ужасом. «Не узнал ли? не слыхал ли он чего? — шептала ей совесть. — Он ставит ее так высоко, думает, что она
лучше всех в целом
свете! Теперь она молча будет красть его уважение…» «Нет, пусть знает и он! Пришли бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытке — казаться обманщицей!» — шептало в ней отчаяние.
— Да. Она умная, добрая, она все знает. Она
лучше всех здесь и в целом
свете! — с одушевлением сказала она.
— Анна Андреевна — шельма! Она надует и тебя, и меня, и весь
свет! Я тебя ждал, потому что ты
лучше можешь докончить с той.
Лучше всего во всем этом то, что тут никакого скандала, все très comme il faut [Очень прилично (франц.).] в глазах
света.
— Cher… жаль, если в конце жизни скажешь себе, как и я: je sais tout, mais je ne sais rien de bon. [Я знаю все, но не знаю ничего
хорошего (франц.).] Я решительно не знаю, для чего я жил на
свете! Но… я тебе столько обязан… и я даже хотел…
Одна старушка все грустно качала головой, глядя на меня, и упрашивала ехать «
лучше сухим путем кругом
света».
Потом заседатель сказал, что лошади только что приехали и действительно измучены, что «
лучше вам подождать до
света, а то ночью тут гористо» и т. п.
Все жили только для себя, для своего удовольствия, и все слова о Боге и добре были обман. Если же когда поднимались вопросы о том, зачем на
свете всё устроено так дурно, что все делают друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом. Станет скучно — покурила или выпила или, что
лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет.
И как не было успокаивающей, дающей отдых темноты на земле в эту ночь, а был неясный, невеселый, неестественный
свет без своего источника, так и в душе Нехлюдова не было больше дающей отдых темноты незнания. Всё было ясно. Ясно было, что всё то, что считается важным и
хорошим, всё это ничтожно или гадко, и что весь этот блеск, вся эта роскошь прикрывают преступления старые, всем привычные, не только не наказуемые, но торжествующие и изукрашенные всею тою прелестью, которую только могут придумать люди.
И всё, что только было
хорошего на
свете, всё было для нее.
Но, раз полюбив и выйдя замуж за самого, по ее убеждениям,
хорошего и умного человека на
свете, она, естественно, понимала жизнь и цель ее точно так же, как понимал ее самый лучший и умный человек на
свете.
Если бы ее муж не был тем человеком, которого она считала самым
хорошим, самым умным из всех людей на
свете, она бы не полюбила его, а не полюбив, не вышла бы замуж.
«Нет, я ей покажу, этой девчонке! — решила Хиония Алексеевна, закидывая гордо свою голову. — Она воображает, что если у отца миллионы, так и
лучше ее нет на
свете…»
Председатель, отставной чиновник Феонов, — сутяга и приказная строка, каких
свет не производил; два члена еще
лучше: один — доктор-акушер семидесяти восьми лет, а другой — из проворовавшихся становых приставов, отсидевший в остроге три года…
— Ах, Марья Степановна!.. Уж я не стала бы напрасно вас тревожить. Нарочно пять раз посылала Матрешку, а она через буфетчика от приваловского человека всю подноготную разузнала. Только устрой, господи, на пользу!.. Уж если это не жених, так весь
свет пройти надо: и молодой, и красивый, и богатый. Мил-лио-нер… Да ведь вам
лучше это знать!