Неточные совпадения
И с озлоблением, как будто со страстью, бросается
убийца на это тело, и тащит, и режет его; так и он покрывал
поцелуями ее лицо и плечи.
Стреляясь при обыкновенных условиях, он мог
целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести; но теперь он должен был выстрелить на воздух, или сделаться
убийцей, или, наконец, оставить свой подлый замысел и подвергнуться одинаковой со мною опасности.
Тысячу бы рублей в ту минуту я дал, своих собственных, чтобы только на вас в свои глаза посмотреть: как вы тогда сто шагов с мещанинишкой рядом шли, после того как он вам «
убийцу» в глаза сказал, и ничего у него,
целых сто шагов, спросить не посмели!..
Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу,
поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: „Я
убийца!“ Он весь задрожал, припомнив это.
Будь это опытный
убийца и именно
убийца с
целью одного грабежа, — ну, оставил ли бы он обложку конверта на полу, в том виде, как нашли ее подле трупа?
Дело о задушенном индейце в воду кануло, никого не нашли. Наконец года через два явился законный наследник — тоже индеец, но одетый по-европейски. Он приехал с деньгами, о наследстве не говорил, а
цель была одна — разыскать
убийц дяди. Его сейчас же отдали на попечение полиции и Смолина.
— Человек делает скверный, безнравственный поступок против другого, убивает его, — говорила Елена, — и вдруг потом
целое общество, заметьте,
целое общество — делает точно такой же безнравственный поступок против
убийцы, то есть и оно убивает его!
Всё равно… они все ведут к смерти; — но я не позволю низкому, бездушному человеку почитать меня за свою игрушку… ты или я сама должна это сделать; — сегодня я перенесла обиду, за которую хочу, должна отомстить… брат! не отвергай моей клятвы… если ты ее отвергнешь, то берегись… я сказала, что не перенесу этого… ты будешь добр для меня; ты примешь мою ненависть, как дитя мое; станешь лелеять его, пока оно вырастет и созреет и смоет мой позор страданьями и кровью… да, позор… он,
убийца, обнимал,
целовал меня… хотел… не правда ли, ты готовишь ему ужасную казнь?..
И сонмище
убийц друзьями почитаешь,
Какие ж то друзья, в которых чести нет?
Толпа разбойников тебя не сбережет.
Когда б ты, Рим любя, служил ему, гонитель,
Тогда бы
целый Рим был страж твой и хранитель;
А ты, в нем с вольностью законы истребя,
Насильством, яростью мнишь сохранить себя,
Но гнусным средством сим ты бед не отвращаешь,
Сам больше на себя врагов вооружаешь.
Убийца страшен был лицом;
Цыганы робко окружали
Его встревоженной толпой;
Могилу в стороне копали,
Шли жены скорбной чередой
И в очи мертвых
целовали.
«
Убийца!», воскликнул Владимир, «ты мне не верил, поди же,
поцелуй ее мертвую руку!» — и с вынужденным хохотом упал без чувств на землю.
Я выдала себя —
Мой сын убит. Но как о том народу
Я повещу? Ты в том ли мне велишь
Крест
целовать, что на моих глазах
Тобою купленная мамка сына
Убийцам в руки предала?
Будь спокоен. Мы
Его
убийц названье не украли —
Оно, по праву, наше: на гортани
Зияет рана в
целую ладонь!
«Да, — думал он, шагая вдоль дороги, — вот
целая программа жизни в столкновении двух взглядов на одного и того же человека: тятька и посельщик… Для других это — посельщик, может быть, вор или
убийца, но для мальчишки он — отец, и больше ничего. Ребенок по-прежнему ждет от него отцовской ласки, привета и наставления в жизни. И так или иначе, он найдет все это… Каковы только будут эти наставления?..»
Мой план… Он необычен, он оригинален, он смел до дерзости, но разве он не разумен с точки зрения поставленной мною
цели? И именно моя наклонность к притворству, вполне разумно вам объясненная, могла подсказать мне этот план. Подъем мысли, — но разве гениальность и вправду умопомешательство? Хладнокровие, — но почему
убийца непременно должен дрожать, бледнеть и колебаться? Трусы всегда дрожат, даже когда обнимают своих горничных, и храбрость — разве безумие?
Таков мрачный вид картины, которую я имел право набросать на основании вышеизложенных данных. Вопрос, кто был
убийцей, по-видимому, не был труден и решался сам собою. Во-первых,
убийцей руководили не корыстные
цели, а какие-то другие… Подозревать, стало быть, какого-нибудь заблудившегося бродягу или оборванцев, занимавшихся на озере рыбною ловлей, не было надобности. Крик жертвы не мог обезоружить грабителя: снять брошку и часы было делом одной секунды…
Конгресс уполномочивает объявить войну. Мои представители уполномочивают делать это злодеяние от моего имени и по своему произволу. Они имеют власть обратить
целую нацию в безбожных
убийц и разбойников, они имеют власть объявлять справедливыми и правыми все эти ужасы, они имеют право дозволять совершение всех преступлений, и всё это на основании моего уполномочия.
— Ты поступила нечестно, — продолжал он неумолимо, — ты обидела твоего старого отца. Ты обидела, огорчила и оскорбила меня. Больше того: ты осрамила меня на
целый Гори. Дочь всеми уважаемого, честного служаки, боевого генерала, оказывается, ведет тайную дружбу с опаснейшим из окрестных душманов, с грабителем, вором,
убийцей!
Смутно помню каких-то ласковых, но торжественных
убийц, которых я
целовал и прощал во имя Марии.
Было основание предполагать, что у убитого денег с собой было больше, могли быть часы, цепочка, кольца, которые и стащил
убийца, совершивший преступление с
целью грабежа.
В течение
целого года покойного поминали во все службы, а
убийцам провозглашалась «анафема».
Если бы мой отец был убит кем-либо не во время войны, по чувству злобы или с корыстною и иною
целью, конечно я бы мог желать отомстить
убийце, но на войне японцы лишь исполняли свой долг, и отец точно также, если не сам убивал, то это делалось по его распоряжению…
— А что, если они просто хотят оба сделать из меня
убийцу для неведомых мне их
целей… Что, если и вчерашнее признание в любви было лишь подготовленной для этого комедией?
Князь Сергей Сергеевич Луговой лежал в это же время больной в нервной горячке. Он не узнавал никого и бредил княжной Людмилой, своими мстительными предками, грозящими ему возмездием за нарушение их завета, первым
поцелуем, криком совы и
убийцей Татьяной.
Хмелевский уже создал в своем уме
целую картину совершенного преступления и бесповоротно решил, что
убийца никто иной как «охотник», «муж Арины», как называли свидетели Егора Никифорова.
— Я старался успокоить ее как мог, и главная моя
цель была не допустить какого-нибудь скандала. Я было пригрозил ей, что передам все князю Ивану Андреевичу, но даже сам испугался, что произошло. Она начала бранить и вас, и князя, вашего батюшку, и меня, она начала болтать еще больше вздора, что мы все отравили князя и ее, что мы все
убийцы, которые ищут гибели двух любящих сердец, ее и князя Владимира Яковлевича.