Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять
в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные
часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Жандарм. Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же
час к себе. Он остановился
в гостинице.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать того, что плывет
в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий
час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Случается, к недужному
Придешь: не умирающий,
Страшна семья крестьянская
В тот
час, как ей приходится
Кормильца потерять!
Григорий
в семинарии
В час ночи просыпается
И уж потом до солнышка
Не спит — ждет жадно ситника,
Который выдавался им
Со сбитнем по утрам.
Оно и правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «Коли мир
(Сказал я, миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные
часы,
Молчу и я — покорствую,
А только что от должности
Увольте вы меня...
— Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон… тоже с голосом…
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
— Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! — «И-ду!..»
«Иду»-то это
в воздухе
Час целый откликается…
Такие жеребцы!..
«Я деньги принесу!»
— А где найдешь?
В уме ли ты?
Верст тридцать пять до мельницы,
А через
час присутствию
Конец, любезный мой!
Жених хоть кому, а все-таки учители ходят,
часа не теряет, и теперь двое
в сенях дожидаются.
Г-жа Простакова.
В семь
часов.
Г-жа Простакова (сыну). Ты, мой друг сердечный, сам
в шесть
часов будь совсем готов и поставь троих слуг
в Софьиной предспальней, да двоих
в сенях на подмогу.
Г-жа Простакова (к мужу). Завтре
в шесть
часов, чтоб карета подвезена была к заднему крыльцу. Слышишь ли ты? Не прозевай.
Стародум. Да, друг мой! Она и
в три
часа напроказить может столько, что веком не пособишь.
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же
час собрать людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие, повелевает мне правительство принять
в опеку дом ваш и деревни.
Мне кажется, храбрость сердца доказывается
в час сражения, а неустрашимость души во всех испытаниях, во всех положениях жизни.
Цыфиркин. Вот на! Слыхал ли? Я сам видал здесь беглый огонь
в сутки сряду
часа по три. (Вздохнув.) Охти мне! Грусть берет.
Г-жа Простакова (бегая по театру
в злобе и
в мыслях).
В семь
часов!.. Мы встанем поране… Что захотела, поставлю на своем… Все ко мне.
Г-жа Простакова. Так и
в добрый
час в архангельский.
Скотинин. Вить ты слышала, поутру
в семь
часов.
Хотя был всего девятый
час в начале, но небо до такой степени закрылось тучами, что на улицах сделалось совершенно темно.
Среди всех этих толков и пересудов вдруг как с неба упала повестка, приглашавшая именитейших представителей глуповской интеллигенции
в такой-то день и
час прибыть к градоначальнику для внушения. Именитые смутились, но стали готовиться.
Дело
в том, что она продолжала сидеть
в клетке на площади, и глуповцам
в сладость было,
в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно,
в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя
в кабинете и начал рапортовать во все места. Десять
часов сряду макал он перо
в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше становилось оно ядовитым.
Достоверные свидетели сказывали, что однажды,
в третьем
часу ночи, видели, как Байбаков, весь бледный и испуганный, вышел из квартиры градоначальника и бережно нес что-то обернутое
в салфетке.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько
часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Наконец
в два
часа пополудни седьмого дня он прибыл. Вновь назначенный, «сущий» градоначальник был статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров.
Но, с другой стороны, если с просвещением фаталистически сопряжены экзекуции, то не требует ли благоразумие, чтоб даже и
в таком, очевидно, полезном деле допускались краткие
часы для отдохновения?
Он понял, что
час триумфа уже наступил и что триумф едва ли не будет полнее, если
в результате не окажется ни расквашенных носов, ни свороченных на сторону скул.
Начались подвохи и подсылы с целью выведать тайну, но Байбаков оставался нем как рыба и на все увещания ограничивался тем, что трясся всем телом. Пробовали споить его, но он, не отказываясь от водки, только потел, а секрета не выдавал. Находившиеся у него
в ученье мальчики могли сообщить одно: что действительно приходил однажды ночью полицейский солдат, взял хозяина, который через
час возвратился с узелком, заперся
в мастерской и с тех пор затосковал.
Но этим дело не ограничилось. Не прошло
часа, как на той же площади появилась юродивая Анисьюшка. Она несла
в руках крошечный узелок и, севши посередь базара, начала ковырять пальцем ямку. И ее обступили старики.
В восемь
часов вечера помощник градоначальника получил по телеграфу известие, что голова давным-давно послана. Помощник градоначальника оторопел окончательно.
В заключение по три
часа в сутки маршировал на дворе градоначальнического дома один, без товарищей, произнося самому себе командные возгласы и сам себя подвергая дисциплинарным взысканиям и даже шпицрутенам («причем бичевал себя не притворно, как предшественник его, Грустилов, а по точному разуму законов», — прибавляет летописец).
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу
в продолжение
часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот
час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Ни минуты не думая, Анна села с письмом Бетси к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я буду там
в 6
часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
Она поехала
в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром,
в 8
часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь
в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
В обычный
час он встал и сделал свой ночной туалет.
На другой день,
в 11
часов утра, Вронский выехал на станцию Петербургской железной дороги встречать мать, и первое лицо, попавшееся ему на ступеньках большой лестницы, был Облонский, ожидавший с этим же поездом сестру.
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира,
в котором он жил эти двадцать два
часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным
в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись
в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
В десятом
часу старый князь, Сергей Иванович и Степан Аркадьич сидели у Левина и, поговорив о родильнице, разговаривали и о посторонних предметах.
С бодрым чувством надежды на новую, лучшую жизнь, он
в девятом
часу ночи подъехал к своему дому.
Он отстоял обедню, всенощную и вечерние правила и на другой день, встав раньше обыкновенного, не пив чаю, пришел
в восемь
часов утра
в церковь для слушания утренних правил и исповеди.
Не позволяя себе даже думать о том, что будет, чем это кончится, судя по расспросам о том, сколько это обыкновенно продолжается, Левин
в воображении своем приготовился терпеть и держать свое сердце
в руках
часов пять, и ему это казалось возможно.
— Так
часа два? Не больше? — спросила она. — Вы застанете Петра Дмитрича, только не торопите его. Да возьмите опиуму
в аптеке.
В семь
часов его разбудило прикосновение ее руки к плечу и тихий шопот.
В 4
часа, чувствуя свое бьющееся сердце, Левин слез с извозчика у Зоологического Сада и пошел дорожкой к горам и катку, наверное зная, что найдет ее там, потому что видел карету Щербацких у подъезда.
В четвертом
часу он услыхал шаги по коридору и выглянул
в дверь.
Вечером отходит
в 8
часов 2 минуты.
В эти два
часа ожидания у Болгаринова Степан Аркадьич, бойко прохаживаясь по приемной, расправляя бакенбарды, вступая
в разговор с другими просителями и придумывая каламбур, который он скажет о том, как он у Жида дожидался, старательно скрывал от других и даже от себя испытываемое чувство.
— Нынче,
в час, — прошептала она и, тяжело вздохнув, пошла своим легким и быстрым шагом навстречу сыну.