Неточные совпадения
Человек, отец которого
вылез из ничего пронырством, мать которого Бог знает с кем не была в связи…
— Благодетельница! — воскликнул Василий Иванович и, схватив ее руку, судорожно прижал ее к своим губам, между тем как привезенный Анной Сергеевной доктор, маленький
человек в очках, с немецкою физиономией,
вылезал не торопясь из кареты. — Жив еще, жив мой Евгений и теперь будет спасен! Жена! жена!.. К нам ангел с неба…
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу двора
вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень,
человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
Из плотной стены
людей по ту сторону улицы, из-за толстого крупа лошади тяжело
вылез звонарь с выставки и в три шага достиг середины мостовой. К нему тотчас же подбежали двое, вскрикивая испуганно и смешно...
— Домовладелец здешний, сын советника губернского правления, уважаемого
человека. Семью отправил на Волгу, дом выгодно сдал военному ведомству. Из войны жив не
вылезет — порок сердца нажил.
Предполагая на другой же день отправиться домой, с вокзала он проехал к Варваре, не потому, что хотел видеть ее, а для того, чтоб строго внушить Сомовой: она не имеет права сажать ему на шею таких субъектов, как Долганов,
человек, несомненно, из того угла, набитого невероятным и уродливым, откуда
вылезают Лютовы, Дьякона, Диомидовы и вообще
люди с вывихнутыми мозгами.
И сам домик обветшал немного, глядел небрежно, нечисто, как небритый и немытый
человек. Краска слезла, дождевые трубы местами изломались: оттого на дворе стояли лужи грязи, через которые, как прежде, брошена была узенькая доска. Когда кто войдет в калитку, старая арапка не скачет бодро на цепи, а хрипло и лениво лает, не
вылезая из конуры.
«Ух, уф, ах, ох!» — раздавалось по мере того, как каждый из нас
вылезал из экипажа. Отель этот был лучше всех, которые мы видели, как и сам Устер лучше всех местечек и городов по нашему пути. В гостиной, куда входишь прямо с площадки, было все чисто, как у порядочно живущего частного
человека: прекрасная новая мебель, крашеные полы, круглый стол, на нем два большие бронзовые канделябра и ваза с букетом цветов.
Утром я проснулся от говора
людей. Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и
вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались хвостами, трясли головами.
Помещики говорили: «У нас только и попить, и поесть, что у предводителя», — и без всякой совести злоупотребляли гостеприимством своего излюбленного
человека, который проматывал сотни душ и
вылезал из кожи, чтоб заслужить от господ дворян похвалу.
— Постой же,
вылезем, а потом пойдем по следам. Тут что-нибудь да кроется. Нет, Катерина, я говорил тебе, что отец твой недобрый
человек; не так он и делал все, как православный.
Супруга принялась снова за кочергу, но Чуб в это время
вылез из мешка и стал посреди сеней, потягиваясь, как
человек, только что пробудившийся от долгого сна.
В «Кулаковку» даже днем опасно ходить — коридоры темные, как ночью. Помню, как-то я иду подземным коридором «Сухого оврага», чиркаю спичку и вижу — ужас! — из каменной стены, из гладкой каменной стены
вылезает голова живого
человека. Я остановился, а голова орет...
— Это наш протодьякон, — сказал Рудников, обращаясь ко мне. Из-под нар
вылез босой
человек в грязной женской рубахе с короткими рукавами, открывавшей могучую шею и здоровенные плечи.
Чужие-то
люди все заметят и зубы во рту у невесты пересчитают, и Анфуса Гавриловна готова была
вылезти из кожи, чтобы не осрамить своей репутации.
В самый разгар этой оглушительной потехи к воротам подъехал загрязненный тарантас, и
человек лет сорока пяти, в дорожном платье,
вылез из него и остановился в изумленье.
— А как она
вылезла в люди-то, ваша Москва? — спросил Николай Силыч и взглянул Павлу в лицо.
— Ишь ты, голова, как человек-от дурашлив бывает! вон он в купцы этта
вылез, денег большое место нагреб, так и на чай-то уж настоящего дать не хочет!.. Да ты что ж брал-то?
Для постыдного и
люди должны быть постыдные, прожженные, дошлые
люди, которые могут и пролезть, и
вылезть, и сухими из воды выйти, — куда же им с их простотой! ведь им и на ум ничего постыдного не придет!
Мелкая торговля, бьющаяся изо всех сил
вылезти в магазины, так и стала ему кидаться в глаза со всех сторон; через каждые почти десять шагов ему попадался жид, и из большей части домов несло жареным луком и щукой; но еще более безобразное зрелище ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере
человек двадцать мастеровых; никогда и нигде Калинович не видал народу более истощенного и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же, у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы от тумбы, приговаривая...
У гостиницы Архипова Тулузов
вылез из экипажа Ивана Петровича и хоть заметно был взволнован и утомлен всеми этими объяснениями, но, как
человек воли несокрушимой и привыкший ковать железо, пока горячо, он, возвратясь домой, затеял с Екатериной Петровной довольно щекотливый разговор, еще и прежде того неоднократно им начинаемый, но как-то никогда не доходивший между ними до конца.
Хозяин послал меня на чердак посмотреть, нет ли зарева, я побежал,
вылез через слуховое окно на крышу — зарева не было видно; в тихом морозном воздухе бухал, не спеша, колокол; город сонно прилег к земле; во тьме бежали, поскрипывая снегом, невидимые
люди, взвизгивали полозья саней, и все зловещее охал колокол. Я воротился в комнаты.
Иногда, уходя от душных испарений куриного помета, я
вылезал из дровяника, забирался на крышу его и следил, как в доме просыпались безглазые
люди, огромные, распухшие во сне.
Еще вторые петухи не пропели, как вдруг две тройки примчались к постоялому двору. Густой пар валил от лошадей, и, в то время как из саней
вылезало несколько
человек, закутанных в шубы, усталые кони, чувствуя близость ночлега, взрывали копытами глубокий снег и храпели от нетерпения.
Бубнов. Где — народ? Отчего здесь
людей нет? Эй,
вылезай… я — угощаю! Кто в углу?
Клещ. Эти? Какие они
люди? Рвань, золотая рота…
люди! Я — рабочий
человек… мне глядеть на них стыдно… я с малых лет работаю… Ты думаешь — я не вырвусь отсюда?
Вылезу… кожу сдеру, а
вылезу… Вот, погоди… умрет жена… Я здесь полгода прожил… а всё равно как шесть лет…
Шутя и смеясь, они быстро накрыли стол для кофе и убежали, а на смену, гуськом, один за другим из кают медленно
вылезли пассажиры: толстяк, с маленькой головой и оплывшим лицом, краснощекий, но грустный и устало распустивший пухлые малиновые губы;
человек в серых бакенбардах, высокий, весь какой-то выглаженный, с незаметными глазами и маленьким носом-пуговкой на желтом плоском лице; за ними, споткнувшись о медь порога, выпрыгнул рыжий круглый мужчина с брюшком, воинственно закрученными усами, в костюме альпиниста и в шляпе с зеленым пером.
Люди смотрели на него молча; лица у всех были строгие, и, хотя на дворе было шумно и суетно, здесь, около кузницы, — тихо. Вот из толпы
вылез дедушка Еремей, растрёпанный, потный; он дрожащей рукой протянул кузнецу ковш воды...
Лунёв поднялся на ноги и увидал, что из широких саней с медвежьей полостью тяжело
вылезает пожилая толстая женщина в салопе и чёрном платке. Её поддерживали под руки околоточный и какой-то
человек с рыжими усами.
Ему показалось, что глаза его выкатились,
вылезли на лоб, как у старика Полуэктова, и что они останутся навсегда так, болезненно вытаращенными, никогда уже не закроются и каждый
человек может увидать в них преступление.
И рассказала, как она нашла череп, как отец увидал это,
вылез через окно и сказал, что это не игрушка и что надо положить его туда, где он лежал, потому что «
человек он был».
— Не буду, — сказал Маклаков, подумав. — Ну, вот что — прощай! Прими мой совет — я его даю, жалея тебя, —
вылезай скорее из этой службы, — это не для тебя, ты сам понимаешь. Теперь можно уйти — видишь, какие дни теперь! Мёртвые воскресают,
люди верят друг другу, они могут простить в такие дни многое. Всё могут простить, я думаю. А главное, сторонись Сашки — это больной, безумный, он уже раз заставил тебя брата выдать, — его надо бы убить, как паршивую собаку! Ну, прощай!
Князь же не спал и по временам сердито и насмешливо взглядывал на барона. Его, по преимуществу, бесила мысль, что подобный
человек, столь невежественный, лишенный всякого чувства национальности,
вылезет, пожалуй, в государственные
люди, — и князю ужасно захотелось вышвырнуть барона на мостовую и расшибить ему об нее голову, именно с тою целию, чтобы из него не вышел со временем государственный
человек.
Тогда я
вылез и увидел — скорее, различил во тьме — двух
людей, закутанных в непромокаемые плащи. Они стояли, оглядываясь, потом заметили меня, и тот, что был повыше, сказал...
— Вы достигнете того, что солнце будет восходить в небеса по свистку ваших фабрик и дымный день
вылезать из болот, из лесов по зову машин, но — что сделаете вы с
человеком?
Так как иногда случается, что тетерева полднюют недалеко от привад, то надобно приближаться к ним весьма осмотрительно, то есть не подъезжать прямо к приваде, не
вылезать из саней и не подходить к ней, а проехать мимо поближе (ибо
человека, едущего на санях, тетерева не боятся), так, чтоб было разглядеть: бывают тетерева на приваде или нет?
Замок бани сломали, несколько
человек сразу втиснулось в дверь и почти тотчас же
вылезли оттуда, а я, тем временем, сунул кол в руку Ромася и поднял с земли другой.
А проснулся — шум, свист, гам, как на соборе всех чертей. Смотрю в дверь — полон двор мальчишек, а Михайла в белой рубахе среди них, как парусная лодка между малых челноков. Стоит и хохочет. Голову закинул, рот раскрыт, глаза прищурены, и совсем не похож на вчерашнего, постного
человека. Ребята в синем, красном, в розовом — горят на солнце, прыгают, орут. Потянуло меня к ним,
вылез из сарая, один увидал меня и кричит...
— Ничего, не робей! Коли не сорвёшься, так
вылезешь! Только солдатства избегай, там
человеку — крышка!
Сидим мы раз с тетушкой, на святках, после обеда у окошечка, толкуем что-то от Божества и едим в поспе моченые яблоки, и вдруг замечаем — у наших ворот на улице, на снегу, стоит тройка ямских коней. Смотрим — из-под кибитки из-за кошмы
вылезает высокий
человек в калмыцком тулупе, темным сукном крыт, алым кушаком подпоясан, зеленым гарусным шарфом во весь поднятый воротник обверчен, и длинные концы на груди жгутом свиты и за пазуху сунуты, на голове яломок, а на ногах телячьи сапоги мехом вверх.
Вылезал откуда-нибудь из угла Конец — мрачный, молчаливый, черный пьяница, бывший тюремный смотритель Лука Антонович Мартьянов,
человек, существовавший игрой «в ремешок», «в три листика», «в банковку» и прочими искусствами, столь же остроумными и одинаково нелюбимыми полицией. Он грузно опускал свое большое, жестоко битое тело на траву, рядом с учителем, сверкал черными глазами и, простирая руку к бутылке, хриплым басом спрашивал...
Никита (садится на солому). Что ушел-то? Эх, кабы знала ты да ведала!.. Скучно мне, Марина, так скучно, не глядели б мои глаза.
Вылез из-за стола и ушел, от
людей ушел, только бы не видать никого.
Погуляев. Не вглядеться, а втянуться нужно; я понимаю, что можно втянуться, только потом уж и не
вылезешь. Если уж тебе пришла охота жениться, так бери девушку хотя не богатую, да только из образованного семейства. Невежество — ведь это болото, которое засосет тебя! Ты же
человек нетвердый. Хоть на карачках ползи, хоть царапайся, да только старайся попасть наверх, а то свалишься в пучину, и она тебя проглотит.
И —
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк —
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк.
Почти окровавив исслезенные веки,
вылез,
встал,
пошел
и с нежностью, неожиданной в жирном
человеке,
взял и сказал:
«Хорошо...
— Ведь если я пойду в пустыню и крикну зверям: звери, вы слышали, во сколько оценили
люди своего Иисуса, что сделают звери? Они
вылезут из логовищ, они завоют от гнева, они забудут свой страх перед
человеком и все придут сюда, чтобы сожрать вас! Если я скажу морю: море, ты знаешь, во сколько
люди оценили своего Иисуса? Если я скажу горам: горы, вы знаете, во сколько
люди оценили Иисуса? И море и горы оставят свои места, определенные извека, и придут сюда, и упадут на головы ваши!
Из всех палаток, как муравьи,
вылезли люди; быстро надевались мундиры, палатки исчезали, свертывались, шинели скатывались.
— Ради бога, ради бога! — кричал Иван Андреевич,
вылезая, — ради бога, ваше превосходительство, не зовите
людей! Ваше превосходительство, не зовите
людей! Это совершенно лишнее. Вы меня не можете вытолкать!.. Я не такой
человек! Я сам по себе… Ваше превосходительство, это случилось по ошибке! Я вам сейчас объясню, ваше превосходительство, — продолжал Иван Андреевич, рыдая и всхлипывая. — Это все жена, то есть не моя жена, а чужая жена, — я не женат, а так… Это мой друг и товарищ детства…
—
Вылезайте,
вылезайте! — кричал старик, топая по ковру обеими ногами, —
вылезайте; кто вы таковы? Говорите, кто вы таковы. Боже! Какой странный
человек!
Волга — рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился — на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники»
вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, Господи!.. Не всем же в золоте ходить, в руках серебро носить, хоть и каждому русскому
человеку такую судьбу няньки да мамки напевают, когда еще он в колыбели лежит.
— Не сорока на хвосте принесла, верные
люди сказали, — молвил Семен Петрович. — Нечего таиться, Васенька! Сам видишь, что знаю твои похожденья. Лучше сознайся, да вдвоем по-приятельски посудим-порядим, как поздоровей из беды тебе
вылезть. Ум хорошо, а два лучше того.