Неточные совпадения
С своей стороны, Алексей Александрович, вернувшись от Лидии Ивановны домой, не мог в этот день
предаться своим обычным занятиям и найти то душевное спокойствие верующего и спасенного
человека, которое он чувствовал прежде.
Блажен, кто смолоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не
предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный
человек.
Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением
предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми
людьми, которых принимала перед обедом в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная, над Псалтырем.
— А! вот вы куда забрались! — раздался в это мгновение голос Василия Ивановича, и старый штаб-лекарь предстал перед молодыми
людьми, облеченный в домоделанный полотняный пиджак и с соломенною, тоже домоделанною, шляпой на голове. — Я вас искал, искал… Но вы отличное выбрали место и прекрасному
предаетесь занятию. Лежа на «земле», глядеть в «небо»… Знаете ли — в этом есть какое-то особенное значение!
— А затем он сам себя, своею волею ограничит. Он — трус,
человек, он — жадный. Он — умный, потому что трус, именно поэтому. Позвольте ему испугаться самого себя. Разрешите это, и вы получите превосходнейших, кротких
людей, дельных
людей, которые немедленно сократят, свяжут сами себя и друг друга и предадут… и
предадутся богу благоденственного и мирного жития…
Но, как
человек от природы умный и добрый, он очень скоро почувствовал невозможность такого примирения и, чтобы не видеть того внутреннего противоречия, в котором он постоянно находился, всё больше и больше отдавался столь распространенной среди военных привычке пить много вина и так
предался этой привычке, что после тридцатипятилетней военной службы сделался тем, что врачи называют алкоголиком.
Не уважая же никого, перестает любить, а чтобы, не имея любви, занять себя и развлечь,
предается страстям и грубым сладостям и доходит совсем до скотства в пороках своих, а все от беспрерывной лжи и
людям и себе самому.
В голосе Гани слышалась уже та степень раздражения, в которой
человек почти сам рад этому раздражению,
предается ему безо всякого удержу и чуть не с возрастающим наслаждением, до чего бы это ни довело.
— Поймите же, Лизавета Егоровна, что я не могу, я не в силах видеть этих ничтожных
людей, этих самозванцев, по милости которых в человеческом обществе бесчестятся и
предаются позору и посмеянию принципы, в которых я вырос и за которые готов сто раз отдать всю свою кровь по капле.
Оставшись один, герой мой
предался печальным размышлениям об этом мерзейшем внешнем русском образовании, которое только дает
человеку лоск сверху, а внутри, в душе у него оставляет готовность на всякую гнусность и безобразие, — и вместе с тем он послал сказать смотрителю, что приедет сейчас в острог произвести дознание о происшедших там беспорядках.
Предаваясь этому движению,
человек совершает простую обрядность, не только не требующую помощи мыслящей силы, но даже идущую прямо для мысли.
В новом замещении этой должности опять вышло неприятное столкновение: губернатор хотел по крайней мере определить на это место кого-нибудь из своих канцелярских чиновников — например, одного из помощников своего правителя,
человека, вполне ему верного и преданного; но вице-губернатор объявил, что на это место он имеет в виду опять нашего старого знакомого, Экзархатова, о котором предварительно были собраны справки, не
предается ли он по-прежнему пьянству, и когда было дознано, что Экзархатов, овдовев, лет семь ничего в рот не берет, Калинович в собственноручном письме предложил ему место старшего секретаря.
— Не
предавайся вину — ох, оно первый враг
человека!
Эмилио видимо нежился и
предавался приятным ощущениям
человека, который только что избегнул опасности или выздоравливает; да и, кроме того, по всему можно было заметить, что домашние его баловали.
А Санин вдруг почувствовал себя до того счастливым, такою детскою веселостью наполнилось его сердце при мысли, что вот сбылись же, сбылись те грезы, которым он недавно
предавался в тех же самых комнатах; все существо его до того взыграло, что он немедленно отправился в кондитерскую; он пожелал непременно, во что бы то ни стало, поторговать за прилавком, как несколько дней тому назад… «Я, мол, имею полное теперь на это право! Я ведь теперь домашний
человек!»
С начала курса в шайке кутил, главою которых был Зухин, было
человек восемь. В числе их сначала были Иконин и Семенов, но первый удалился от общества, не вынесши того неистового разгула, которому они
предавались в начале года, второй же удалился потому, что ему и этого казалось мало. В первые времена все в нашем курсе с каким-то ужасом смотрели на них и рассказывали друг другу их подвиги.
Знал только, что у него какие-то старые счеты с «теми
людьми», и хотя сам был в это дело отчасти замешан сообщенными ему из-за границы инструкциями (впрочем, весьма поверхностными, ибо близко он ни в чем не участвовал), но в последнее время он всё бросил, все поручения, совершенно устранил себя от всяких дел, прежде же всего от «общего дела», и
предался жизни созерцательной.
Такой любви Миропа Дмитриевна, без сомнения, не осуществила нисколько для него, так как чувство ее к нему было больше практическое, основанное на расчете, что ясно доказало дальнейшее поведение Миропы Дмитриевны, окончательно уничтожившее в Аггее Никитиче всякую склонность к ней, а между тем он был
человек с душой поэтической, и нравственная пустота томила его; искания в масонстве как-то не вполне удавались ему, ибо с Егором Егорычем он переписывался редко, да и то все по одним только делам; ограничиваться же исключительно интересами службы Аггей Никитич никогда не мог, и в силу того последние года он
предался чтению романов, которые доставал, как и другие чиновники, за маленькую плату от смотрителя уездного училища; тут он, между прочим, наскочил на повесть Марлинского «Фрегат «Надежда».
Прося об отпущении ему этого греха, Егор Егорыч вместе с тем умолял свою супругу
предаться всем радостям земной жизни, прелесть которой может оценить только
человек, уже лежащий на одре смерти, и первою из земных радостей Егор Егорыч считал любовь.
Было время, когда
люди, выехав с целью истязания и убийства, показания примера, не возвращались иначе, как совершив то дело, на которое они ехали, и, совершив такое дело, не мучились раскаяниями и сомнениями, а спокойно, засекши
людей, возвращались в семью и ласкали детей, — шутили, смеялись и
предавались тихим семейным удовольствиям.
Все эти распоряжения и мероприятия (таковы, например: замощение базарной площади, приказ о подвязывании колокольчиков при въезде в город и т. п.), которым с такою нерасчетливою горячностью
предался на первых порах безрассудный молодой
человек, казались ревнивому старику направленными лично против него.
Когда он встречался с
человеком, имеющим угрюмый вид, он не наскакивал на него с восклицанием: «Что волком-то смотришь!» — но думал про себя: «Вот
человек, у которого, должно быть, на сердце горе лежит!» Когда слышал, что обыватель
предается звонкому и раскатистому смеху, то также не обращался к нему с вопросом: «Чего, каналья, пасть-то разинул?» — но думал: «Вот милый
человек, с которым и я охотно бы посмеялся, если бы не был помпадуром!» Результатом такого образа действий было то, что обыватели начали смеяться и плакать по своему усмотрению, отнюдь не опасаясь, чтобы в том или другом случае было усмотрено что-либо похожее на непризнание властей.
На другой день Пугачев получил из-под Оренбурга известие о приближении князя Голицына и поспешно уехал в Берду, взяв с собою пятьсот
человек конницы и до полуторы тысячи подвод. Сия весть дошла и до осажденных. Они
предались радости, рассчитывая, что помощь приспеет к ним чрез две недели. Но минута их освобождения была еще далека.
Человек, наделавший ошибок и глупостей, с трогательной настойчивостью
предается отыскиванию истинного виновника, а в данном случае он был налицо, это — я сам.
Ого! я невредим.
Каким страданиям земным
На жертву грудь моя ни
предавалась,
А я всё жив… я счастия желал,
И в виде ангела мне бог его послал;
Мое преступное дыханье
В нем осквернило божество,
И вот оно, прекрасное созданье.
Смотрите — холодно, мертво.
Раз в жизни
человека мне чужого,
Рискуя честию, от гибели я спас,
А он — смеясь, шутя, не говоря ни слова,
Он отнял у меня всё, всё — и через час.
То было время, когда все порядочные
люди предавались"иллюзиям"(хотя это было строжайше воспрещено), а русские, находившиеся за границей, даже гордость какую-то выказывали.
Нелегко переносить эту оторванность от почвы, которую так легкомысленно ставят в укор возвышенной мысли; нелегко
предаваться благородной игре, которая затрогивает все внутреннее существо
человека, и сознавать, что идеалы человечности, самоотверженности и любви надолго осуждены оставаться только игрою.
В молодости за нами наблюдали, чтоб мы не
предавались вредной праздности, но находились на государственной службе, так что все усилия наши были направлены к тому, чтоб в одном лице совместить и
человека и чиновника.
— Я и не понимаю после этого ничего!.. — произнес князь. — А вот еще один вопрос, — присовокупил он, помолчав немного. — Я буду с вами говорить вполне откровенно: Миклаков этот —
человек очень умный, очень честный; но он в жизни перенес много неудач и потому, кажется, имеет несчастную привычку к вину… Как он теперь —
предается этому или нет?
— Ну-с, господа! — сказал лжепрезус, — мы исполнили свой долг, вы свой. Но мы не забываем, что вы такие же
люди, как и мы. Скажу более: вы наши гости, и мы обязаны позаботиться, чтоб вам было не совсем скучно. Теперь, за куском сочного ростбифа и за стаканом доброго вина, мы можем вполне беззаботно
предаться беседе о тех самых проектах, за которые вы находитесь под судом.
Человек! ужинать! и вдоволь шампанского!
Предавшись чтению сонников, молодые
люди будут ожидать от сего исполнения желаний.
Эти два
человека, по его мнению, были г-н Чернышевский и г-н Е<ли>сеев, из которых с последним Бенни лично даже едва ли был знаком, но об обоих имел самое высокое мнение, и вот один из них, самый крепкий, г-н Е<ли>сеев, — идет и
предается Каткову, которого имени Бенни не мог переносить с тех пор, как он сам являлся к редактору «Московских ведомостей».
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный
человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский
человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не
предавался никакому развлечению.
Они внимали и охотно усвоивали его религиозные мнения и пошли по его направлению в котором они могли не
предаваться чуждому русской натуре влиянию католичества и в то же время не оставаться наедине без всякой церковной теплоты, на что приходилось обрекать себя
людям, следовавшим строго пиетистическим традициям.
Люди внешние
предаются в таком случае ежедневной суете;
люди созерцательные — страдают: во что б ни стало ищут примирения, потому что с внутренним раздором, без краеугольного камня нравственному бытию
человек не может жить.
Он
предается специальности, делается ремесленником; наука теряет для него свою торжественность; для слуги нет великого
человека, — и цеховой ученый готов!
Марья Павловна также присутствовала за чаем; однако Владимир Сергеич не счел за нужное расспрашивать ее об ее вчерашней поздней прогулке; он принадлежал к числу
людей, которым тяжело
предаваться два дня сряду каким бы то ни было необычным мыслям и предположениям.
Все эти
люди — матросы разных наций, рыбаки, кочегары, веселые юнги, портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, грузчики, водолазы, контрабандисты, — все они были молоды, здоровы и пропитаны крепким запахом моря и рыбы, знали тяжесть труда, любили прелесть и ужас ежедневного риска, ценили выше всего силу, молодечество, задор и хлесткость крепкого слова, а на суше
предавались с диким наслаждением разгулу, пьянству и дракам.
Таких данных уже совершенно достаточно было образованным
людям того времени — и особенно писателям,
людям скромным и негосударственным — для того чтобы
предаться отрадным ожиданиям и даже представить себе уже осуществленною мечту далекого будущего о златом веке.
— Может быть, со временем я полюблю и Петербург, но мы, женщины, так легко
предаемся привычкам сердца и так мало думаем, к сожалению, о всеобщем просвещении, о славе государства! Я люблю Москву. С воспоминанием об ней связана память о таком счастливом времени! А здесь, здесь всё так холодно, так мертво… О, это не мое мнение; это мнение здешних жителей. — Говорят, что въехавши раз в петербургскую заставу,
люди меняются совершенно.
Григорий Иванович, этот умный, высоконравственный, просвещенный и доступный пониманию некоторых сторон искусства
человек, сказал нам с Верой: что малороссийский народ пустой, что и Гоголь сам точно такой же хохол, каких он представляет в своих повестях, что ему мало одного, что он хочет быть и музыкантом и живописцем, и начал бранить его за то, что он
предался Италии.
В прежнее время, когда это направление было в ходу, он врезывался иногда, с русским толком и метким русским словом, в круг
людей, носившихся в туманах немецкой философии и не только все окружающие, но и сами умствователи, внезапно упав с холодных и страшных высот изолированной мысли,
предавались веселому смеху.
Но неизвестность, расстилающаяся впереди, до того преисполнена мучительных загадочностей, что даже та ленивая смутность воспоминаний и надежд, которой
предается современный русский культурный
человек, ежели он не адвокат, не прокурор, не железнодорожный деятель и не директор банка, представляется ему чем-то вроде убежища.
Встречая
человека так называемого прогрессивного направления, теперь никто из порядочных
людей уже не
предается удивлению и восторгу, никто не смотрит ему в глаза с немым благоговением, не жмет ему таинственно руки и не приглашает шепотом к себе, в кружок избранных
людей, — поговорить о том, что неправосудие и рабство гибельны для государства.
Правда, что он ничего серьезного большею частию не делает; но по крайней мере духом не падает и не
предается тому робкому, безнадежному чувству бессилия, при котором можно «обратить
человека в грязную ветошку».
Человек, обязанный приобретать средства для жизни своими трудами, не скоро может
предаться влияниям «сластолюбия».
Напротив,
человек, получающий огромные доходы без всяких с своей стороны усилий, — естественно
предается всем излишествам, всякой роскоши, зная, что на него работают другие и что благодаря этим другим средства его неистощимы.
То, что разумному существу,
человеку, несвойственно
предаваться сластолюбию, а свойственно всегда бороться с ним, всякий может на опыте узнать из того, что чем больше
человек удовлетворяет требованиям тела, тем слабее становятся его духовные силы. И наоборот. Великие мудрецы и святые были воздержны и целомудренны.
Опыт учит нас тому, что многие
люди, знакомые с учением о загробной жизни и убежденные в ее существовании, тем не менее
предаются порокам и совершают низкие поступки, придумывая средства, как бы хитрее избежать грозящих им в будущем последствий их поведения.
Каждый
человек, отдававшийся смолоду грубым животным побуждениям, не перестает
предаваться им, несмотря на то, что совесть его требует другого. Делает он так потому, что другие делают то же, что и он. Другие же делают то же, что он, по той же самой причине, по которой и он делает то, что делает. Выход из этого только один: освобождение себя каждым
человеком от заботы о людском мнении.