Неточные совпадения
— Д-для стрижк-ки? —
спросил читатель сатирических журналов, — тогда остроносый, наклонясь к нему, закричал ожесточенно и визгливо...
Сделаю предисловие:
читатель, может быть, ужаснется откровенности моей исповеди и простодушно
спросит себя: как это не краснел сочинитель? Отвечу, я пишу не для издания;
читателя же, вероятно, буду иметь разве через десять лет, когда все уже до такой степени обозначится, пройдет и докажется, что краснеть уж нечего будет. А потому, если я иногда обращаюсь в записках к
читателю, то это только прием. Мой
читатель — лицо фантастическое.
— Так ты, значит, еще безнравственнее? —
спрашивает меня проницательный
читатель, вылупив глаза от удивления тому, до какой непостижимой безнравственности упало человечество в моем персонаже.
Теперь же мы можем, в заключение разбора «Своих людей», только
спросить читателей: откажут ли они изображениям Островского, так подробно анализированным нами, в жизненной правде и в силе художнического представления?
«И конец? —
спросит, может быть, неудовлетворенный
читатель.
— Что ж дальше? —
спросит меня
читатель. — Зачем написан рассказ? Будет ли нравоучение?
— «Но чем же возбуждено наше удовольствие? —
спросит, наконец,
читатель.
Но откуда и каким образом явилась такая резкая перемена в воззрениях, такая рассудительность и, главное, решительность в действиях матери и дочери? —
спросит, пожалуй,
читатель.
Читатели наши, без сомнения, уже догадались, что боярин, едущий в сопровождении казаков, был Юрий Дмитрич Милославский. Когда они доехали до святых ворот, то Кирша, спеша возвратиться под Москву, попросил Юрия отслужить за него молебен преподобному Сергию и, подаря ему коня, отбитого у польского наездника, и литовскую богатую саблю, отправился далее по московской дороге. Милославский, подойдя к монастырским служителям,
спросил: может ли он видеть архимандрита?
Зачем же он дал их ему? —
спросит читатель.
— Что ты, братец? —
спросил Рославлев, не глядя на своего товарища, в котором
читатели, вероятно, узнали уже приятеля его, Зарецкого.
«Но кто же, кто счастлив из выведенных вами лиц?» — может быть,
спросит читатель.
Ну, вот, например: могли бы придраться к слову и
спросить меня: если вы действительно не рассчитываете на
читателей, то для чего же вы теперь делаете с самим собой, да еще на бумаге, такие уговоры, то есть что порядка и системы заводить не будете, что запишете то, что припомнится, и т. д. и т. д.? К чему вы объясняетесь? К чему извиняетесь?
«Что же сделалось, однако, с помещиком?» —
спросят меня
читатели. На это я могу сказать, что хотя и с большим трудом, но и его изловили. Изловивши, сейчас же высморкали, вымыли и обстригли ногти. Затем капитан-исправник сделал ему надлежащее внушение, отобрал газету «Весть» и, поручив его надзору Сеньки, уехал.
Читатель может
спросить нас: «Зачем мы ввели это пространное, утомительное и крайне не новое рассуждение — в статью, которая должна трактовать о литературных мелочах прошлого года?» Затем, — ответим мы
читателю, — что нам нужно было несколько общих положений для вывода, представляемого нами несколько строк ниже.
Пьеса кончена, и
читатель может меня теперь
спросить: зачем она попала в одну книгу с рассказами о трех праведниках, с которыми у Шерамура, по-видимому, нет ничего общего в природе?
Я бы хотел здесь поговорить о размерах силы, проявляющейся в современной русской беллетристике, но это завело бы слишком далеко… Лучше уж до другого раза. Предмет этот никогда не уйдет. А теперь обращусь собственно к г. Достоевскому и главное — к его последнему роману, чтобы
спросить читателей: забавно было бы или нет заниматься эстетическим разбором такого произведения?
В подстрочном примечании
читатель найдет еще несколько образчиков антививисекционистской литературы; образчики эти взяты мною из новейших английских летучих листков, тысячами распространяемых в народе антививисекционистами [«Каковы практические результаты вивисекции? —
спрашивает, напр., д-р Стефанс Смис.
Изумленный
читатель вправе
спросить: «Да не путаница ли все это, не ошибка ли?» Отнюдь.
— Кто же? —
спросим и мы
читателя…
— Кто же был этот грозный Семен Родионович? —
спросит читатель.
— Что же сталось с любовницей покойного Семена Родионовича, Марфой Гавриловой? —
спросит читатель.
— Дай Бог князю-батюшке, княжне и жениху ее нареченному всяческого счастия и благополучия. Только почему же радость такую в скрытности содержать? — в раздумье
спросил, после некоторого молчания, старик-ключник, тот самый, если помнит
читатель, который предлагал князю Василию вернуть и проучить сбежавшую Татьяну.
Что же это такое за «Caniotte»? — быть может,
спросит непосвященный в жизнь парижских клубов
читатель.
С какой целью, быть может,
спросит читатель или в особенности очаровательная читательница. Была ли это княжна Людмила Васильевна Полторацкая или Таня Берестова, во всяком случае, она оставалась очаровательною женщиной, обладание которой было приятною мечтою графа Иосифа Яновича. Она будет его рабой, когда увидит, что ее тайна в его руках, — это все, чего он мог желать. Для этого стоило поработать.
— Но зачем же там газеты, там, в центре самых событий, известиями о которых интересуется весь мир? —
спросит, быть может, недоумевающий
читатель. — Ведь там всё совершается перед глазами…
Но как же было жить без денег? —
спросит, быть может, меня
читатель или же, что верней всего, легкомысленная читательница. В уме последней пронесутся в это время соблазнительные картины выставок гостиного двора.
— Не обманутый ли это муж? —
спросит, быть может,
читатель.
Русской? —
спросите вы, мой недоверчивый
читатель.
Маленькая новость: Андрей Васильевич, мой будущий
читатель, сразу получил два Георгиевских креста. Сашенька по дружбе к Андрею Васильевичу до крайности гордится этим обстоятельством, а я только осмеливаюсь
спросить: вы сами довольны, Андрей Васильевич?