Неточные совпадения
Правдин. Если вы приказываете. (
Читает.) «Любезная племянница! Дела мои принудили меня жить несколько лет
в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня
удовольствия иметь о вас известии. Я теперь
в Москве, прожив несколько лет
в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние
свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Он
прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив
в конверт с деньгами, он с
удовольствием, которое всегда возбуждаемо было
в нем обращением со
своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Анфиса. Разумеется. (
Читает.) «Но зачем же губить
свою молодость и отказывать себе
в удовольствиях? С нетерпением жду вашего ответа. Если вы сегодня не решитесь, я завтра уезжаю на Кавказ. Целую ваши ручки. Весь ваш…»
Я вышел молча, и во взглядах их с
удовольствием прочел даже некоторое удивление к человеку, умевшему даже
в таком положении не потерять
своего достоинства.
— Позвольте узнать, — начал защитник с самою любезною и даже почтительною улыбкой, когда пришлось ему
в свою очередь задавать вопросы, — вы, конечно, тот самый и есть господин Ракитин, которого брошюру, изданную епархиальным начальством, «Житие
в бозе почившего старца отца Зосимы», полную глубоких и религиозных мыслей, с превосходным и благочестивым посвящением преосвященному, я недавно
прочел с таким
удовольствием?
Он до того разлюбезничался, что рассказал мне все
свои семейные дела, даже семилетнюю болезнь жены. После завтрака он с гордым
удовольствием взял с вазы, стоявшей на столе, письмо и дал мне
прочесть «стихотворение» его сына, удостоенное публичного чтения на экзамене
в кадетском корпусе. Одолжив меня такими знаками несомненного доверия, он ловко перешел к вопросу, косвенно поставленному, о моем деле. На этот раз я долею удовлетворил городничего.
Мать,
в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие
в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она
своими гостями или забавляется, или ругает их
в глаза; что она для
своего покоя и
удовольствия не входит ни
в какие хозяйственные дела, ни
в свои, ни
в крестьянские, а все предоставила
своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе
в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то
в самые большие праздники; что первое ее
удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют,
читать книжки или играть
в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она
своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться
в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
Сидя под освежительной тенью, на берегу широко и резво текущей реки, иногда с удочкой
в руке, охотно слушала она мое чтение; приносила иногда
свой «Песенник»,
читала сама или заставляла меня
читать, и как ни были нелепы и уродливы эти песни, принадлежавшие Сумарокову с братией, но читались и слушались они с искренним сочувствием и
удовольствием.
В свет она не ездит, потому что у нас свету этого и нет, да и какая же неглупая женщина найдет себе
в этом
удовольствие;
читать она, вследствие
своего недовоспитания, не любит и
удовольствия в том не находит; искусств, чтобы ими заняться, никаких не знает; детей у нее нет, к хозяйству тоже не приучена особенно!..
Когда я приехал туда и по службе сошелся с разными людьми, то мне стыдно стало за самого себя и за
свои понятия: я бросил всякие
удовольствия и все время пребывания моего
в Париже
читал, учился, и теперь, по крайней мере, могу сказать, что я человек, а не этот вот мундир.
Полина поняла его очень хорошо и тотчас же написала к Петру Михайлычу записку,
в которой очень любезно приглашала его с его милой дочерью посетить их вечером, поясняя, что их общий знакомый, m-r Калинович, обещался у них
читать свой прекрасный роман, и потому они, вероятно, не откажутся разделить с ними
удовольствие слышать его чтение.
— И прекрасно делаете. Книги — что
в них! Был бы человек здоров да жил бы
в свое удовольствие — чего лучше! Безграмотные-то и никогда книг не
читают, а разве не живут?
Иоанн смотрел на Морозова, не говоря ни слова. Кто умел
читать в царском взоре, тот
прочел бы
в нем теперь скрытую ненависть и
удовольствие видеть врага
своего униженным; но поверхностному наблюдателю выражение Иоанна могло показаться благосклонным.
Удовольствие доктора Зеленского заключалось
в том, что, когда назначенные из кадет к выпуску
в офицеры ожидали высочайшего приказа о производстве, он выбирал из них пять-шесть человек, которых знал, отличал за способности и любил. Он записывал их больными и помещал
в лазарете, рядом с
своей комнатой, давал им
читать книги хороших авторов и вел с ними долгие беседы о самых разнообразных предметах.
Я начал опять вести
свою блаженную жизнь подле моей матери; опять начал
читать ей вслух мои любимые книжки: «Детское чтение для сердца и разума» и даже «Ипокрену, или Утехи любословия», конечно не
в первый раз, но всегда с новым
удовольствием; опять начал декламировать стихи из трагедии Сумарокова,
в которых я особенно любил представлять вестников, для чего подпоясывался широким кушаком и втыкал под него, вместо меча, подоконную подставку; опять начал играть с моей сестрой, которую с младенчества любил горячо, и с маленьким братом, валяясь с ними на полу, устланному для теплоты
в два ряда калмыцкими, белыми как снег кошмами; опять начал учить
читать свою сестрицу: она училась сначала как-то тупо и лениво, да и я, разумеется, не умел приняться за это дело, хотя очень горячо им занимался.
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал
читать, но уже
удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело
в глазах, и било скучно слушать
свой тихий, заунывный голос. Когда такой упадок духа бывал у него по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его пугало и ему начинало казаться, что на голове и на плечах у него сидят бесы.
И комфортно рассевшись
в глубоком кресле да заложив нoгy на ногу, Ардальон Михайлович, не без внутреннего
удовольствия, принялся за чтение и
читал, что называется, с чувством, с толком, с расстановкой, наблюдая время от времени из-под
своих очков, какое действие производит его статья на Калистрата Стратилактовича. Но вначале не было заметно никакого действия. Верхохлебов даже пренебрежительно перебил его...
И, вплотную усевшись
в свое кресло, начал не без
удовольствия читать письмо нашего испанского дворянина.
— Знаю. Не твое дело мне указывать. Вот, к примеру скажем, хоть меня взять. Какое мое занятие при моем старческом возрасте? Чем душу
свою удовлетворить? Лучше нет, как книжка или ведомости. Сейчас вот пойду на часы. Просижу у ворот часа три. И вы думаете, зевать буду или пустяки с бабами болтать? Не-ет, не таковский! Возьму с собой книжечку, сяду и буду
читать себе
в полное
удовольствие. Так-то.
Падала вера
в умственные
свои силы и способности, рядом с этим падала вера
в жизнь,
в счастье.
В душе было темно. Настойчиво приходила мысль о самоубийстве. Я засиживался до поздней ночи,
читал и перечитывал «Фауста», Гейне, Байрона. Росло
в душе напыщенное кокетливо любующееся собою разочарование. Я смотрелся
в зеркало и с
удовольствием видел
в нем похудевшее, бледное лицо с угрюмою складкою у края губ. И писал
в дневнике, наслаждаясь поэтичностью и силою высказываемых чувств...
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не
читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым
удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей
своих, которых он стравил между собой.