Неточные совпадения
Ночь тихая спускается,
Уж вышла в небо темное
Луна, уж пишет грамоту
Господь червонным золотом
По синему
по бархату,
Ту грамоту мудреную,
Которой ни разумникам,
Ни глупым не
прочесть.
Я помню, что в продолжение
ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил
по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские пуритане»; я
читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом… Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..
Почтмейстер вдался более в философию и
читал весьма прилежно, даже
по ночам, Юнговы «
Ночи» и «Ключ к таинствам натуры» Эккартсгаузена, [Юнговы «
Ночи» — поэма английского поэта Э. Юнга (1683–1765) «Жалобы, или Ночные думы о жизни, смерти и бессмертии» (1742–1745); «Ключ к таинствам натуры» (1804) — религиозно-мистическое сочинение немецкого писателя К. Эккартсгаузена (1752–1803).] из которых делал весьма длинные выписки, но какого рода они были, это никому не было известно; впрочем, он был остряк, цветист в словах и любил, как сам выражался, уснастить речь.
Рвение имел,
по ночам богу молился, книги старые, «истинные»
читал и зачитывался.
Сидел в мое время один смиреннейший арестант целый год в остроге, на печи
по ночам все Библию
читал, ну и зачитался, да зачитался, знаете, совсем, да так, что ни с того ни с сего сгреб кирпич и кинул в начальника, безо всякой обиды с его стороны.
— Это француз, учитель, товарищ мужа: они там сидят,
читают вместе до глубокой
ночи… Чем я тут виновата? А
по городу бог знает что говорят… будто я… будто мы…
Начиная с Зондского пролива, мы все наслаждались такими
ночами. Небо как книга здесь, которую не устанешь
читать: она здесь открытее и яснее, как будто само небо ближе к земле. Мы с бароном Крюднером подолгу стояли на вахтенной скамье, любуясь
по ночам звездами, ярко игравшей зарницей и особенно метеорами, которые, блестя бенгальскими огнями, нередко бороздили небо во всех направлениях.
Он на другой день уж с 8 часов утра ходил
по Невскому, от Адмиралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин первый откроется, взял, что нужно, и
читал больше трех суток сряду, — с 11 часов утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа; первые две
ночи не спал так, на третью выпил восемь стаканов крепчайшего кофе, до четвертой
ночи не хватило силы ни с каким кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
Витберг был тогда молодым художником, окончившим курс и получившим золотую медаль за живопись. Швед
по происхождению, он родился в России и сначала воспитывался в горном кадетском корпусе. Восторженный, эксцентрический и преданный мистицизму артист; артист
читает манифест,
читает вызовы — и бросает все свои занятия. Дни и
ночи бродит он
по улицам Петербурга, мучимый неотступной мыслию, она сильнее его, он запирается в своей комнате, берет карандаш и работает.
Макар не обращал внимания на хозяйственные недостатки, а только
читал какие-то церковные книги да долго молился
по ночам.
…
Читал «Пахарь» Григоровича. Пожалуйста,
прочти его в мартовской книге «Современника» и скажи мне, какое на тебя сделает впечатление эта душевная повесть. По-моему, она — быль; я уже просил благодарить Григоровича — особенно за начало. В конце немного мелодрама. Григорович — племянник Камиллы Петровны Ивашевой. В эту же
ночь написал к М. П. Ледантю, его бабушке…
Няня, проводив Ступину, затворила за нею дверь, не запиравшуюся на ключ, и легла на тюфячок, постланный поперек порога. Лиза
читала в постели.
По коридору два раза раздались шаги пробежавшей горничной, и в доме все стихло.
Ночь стояла бурная. Ветер со взморья рвал и сердито гудел в трубах.
Я
читал матери вслух разные книги для ее развлеченья, а иногда для ее усыпленья, потому что она как-то мало спала
по ночам.
То вдруг на него находила страсть к картинкам: он сам принимался рисовать, покупал на все свои деньги, выпрашивал у рисовального учителя, у папа, у бабушки; то страсть к вещам, которыми он украшал свой столик, собирая их
по всему дому; то страсть к романам, которые он доставал потихоньку и
читал по целым дням и
ночам…
Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Руки и ноги дрожат, в голове — целодневное гудение,
по всему организму пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное тело не может ничего противопоставить недугу.
Ночи провожу в тревожном сне, пишу редко и с большим мученьем,
читать не могу вовсе и даже — слышать чтение.
По временам самый голос человеческий мне нестерпим.
Я только один раз был у него летом, кажется, в мае месяце. Он,
по обыкновению, лежал на диване; окна были открыты, была теплая
ночь, а он в меховой шапке
читал гранки. Руки никогда не подавал и, кто бы ни пришел, не вставал с дивана.
Многие ругали «Листок», и все его
читали. Внешне чуждались Н.И. Пастухова, а к нему шли. А он вел свою линию, не обращал на такие разговоры никакого внимания, со всеми был одинаков, с утра до поздней
ночи носился
по трактирам, не стеснялся пить чай в простонародных притонах и там-то главным образом вербовал своих корреспондентов и слушал разные разговоры мелкого люда, которые и печатал, чутьем угадывая, где правда и где ложь.
Третьего дня еще отыскали, а я удержал, всё
читал, днем-то некогда, так я
по ночам.
Зимою работы на ярмарке почти не было; дома я нес, как раньше, многочисленные мелкие обязанности; они поглощали весь день, но вечера оставались свободными, я снова
читал вслух хозяевам неприятные мне романы из «Нивы», из «Московского листка», а
по ночам занимался чтением хороших книг и пробовал писать стихи.
В одной из квартир жил закройщик лучшего портного в городе, тихий, скромный, нерусский человек. У него была маленькая, бездетная жена, которая день и
ночь читала книги. На шумном дворе, в домах, тесно набитых пьяными людьми, эти двое жили невидимо и безмолвно, гостей не принимали, сами никуда не ходили, только
по праздникам в театр.
Читал я в сарае, уходя колоть дрова, или на чердаке, что было одинаково неудобно, холодно. Иногда, если книга интересовала меня или надо было
прочитать ее скорее, я вставал
ночью и зажигал свечу, но старая хозяйка, заметив, что свечи
по ночам умаляются, стала измерять их лучинкой и куда-то прятала мерки. Если утром в свече недоставало вершка или если я, найдя лучинку, не обламывал ее на сгоревший кусок свечи, в кухне начинался яростный крик, и однажды Викторушка возмущенно провозгласил с полатей...
На дворе было уже около двух часов
ночи, что для уездного города, конечно, было весьма поздно, и Препотенский, плетяся, размышлял, каким способом ему благополучнее доставиться домой, то есть улизнуть ли потихоньку, чтоб его не заметил Ахилла, или, напротив, ввериться его великодушию, так как Варнава когда-то
читал, что у черкесов на Кавказе иногда спасаются единственно тем, что вверяют себя великодушию врага, и теперь он почему-то склонялся к мысли судить об Ахилле по-черкесски.
По всем этим основаниям я отверг действие и возвратился к себе, где провел остаток дня среди книг. Я
читал невнимательно, испытывая смуту, нахлынувшую с силой сквозного ветра. Наступила
ночь, когда, усталый, я задремал в кресле.
И все это благодаря Леберке и ее пострадавшему щенку, может быть, даже Каштанке. Из-за него меня Григорьев перевел в свою комнату-библиотеку, из-за него, наконец, я впервые познакомился с Шекспиром, из-за него я
прочел массу книг, в том числе «Гамлета», и в бессонную
ночь вообразил его по-своему, а через неделю увидел его на сцене, и какого Гамлета!.. Это было самое сильное впечатление первого года моего пребывания на сцене.
Островский, на мое счастье, был в периоде своего загула, когда ему требовались слушатели, которым он
читал стихи, монологи, рассказывал о своих успехах. Днем такие слушатели находились. Он угощал их в отдельных комнатках трактиров, но, когда наступала
ночь, нанимал извозчика
по часам, лошадь ставилась на театральном дворе под навесом, а владелец ее зарабатывал
по сорок копеек в час, сидя до рассвета в комнатке Василия Трофимовича за водкой и закуской, причем сам хозяин закусывал только изюмом или клюквой.
Читают много книг,
по ночам сидят долго, часто собирают гостей, однако вина пьют мало и в карты не играют.
Долгов в каждый момент своей жизни был увлечен чем-нибудь возвышенным: видел ли он, как это было с ним в молодости, искусную танцовщицу на сцене, — он всюду кричал, что это не женщина, а оживленная статуя греческая;
прочитывал ли какую-нибудь книгу, пришедшуюся ему
по вкусу, — он дни и
ночи бредил ею и даже прибавлял к ней свое, чего там вовсе и не было; захватывал ли во Франции власть Людовик-Наполеон, — Долгов приходил в отчаяние и говорил, что это узурпатор, интригант; решался ли у нас крестьянский вопрос, — Долгов ожидал обновления всей русской жизни.
Он недолго дожидался разрешения этой загадки. Возвращаясь, часу в двенадцатом
ночи, в свою комнату, шел он
по темному коридору. Вдруг кто-то сунул ему в руку записку. Он оглянулся: от него удалялась девушка, как ему показалось, Натальина горничная. Он пришел к себе, услал человека, развернул записку и
прочел следующие строки, начертанные рукою Натальи...
Я
читал их
по ночам или в пустых антресолях —
читал с увлечением, с самозабвением!..
И я продолжала
читать, хоть и много кашляла
по утрам и
по ночам…
Пришёл к себе, лёг — под боком книжка эта оказалась. Засветил огонь, начал
читать из благодарности к наставнику.
Читаю, что некий кавалер всё мужей обманывает,
по ночам лазит в окна к жёнам их; мужья ловят его, хотят шпагами приколоть, а он бегает. И всё это очень скучно и непонятно мне. То есть я, конечно, понимаю — балуется молодой человек, но не вижу, зачем об этом написано, и не соображу — почему должен я
читать подобное пустословие?
Налагается мною на тебя эпитимия —
по окончании дневного труда твоего будешь ты в левом приделе пред распятием акафист Иисусу
читать трижды в
ночь и десять
ночей.
Как-то в одну из длинных зимних
ночей Коврин лежал в постели и
читал французский роман. Бедняжка Таня, у которой
по вечерам болела голова от непривычки жить в городе, давно уже спала и изредка в бреду произносила какие-то бессвязные фразы.
Моего унижения было недостаточно, и она еще
по ночам, развалившись, как тигрица, не укрытая, — ей всегда бывало жарко, —
читала письма, которые присылал ей Лубков; он умолял ее вернуться в Россию, иначе клялся обокрасть кого-нибудь или убить, чтобы только добыть денег и приехать к ней.
Дали ему весь нужный припас: флаг зеленый, флаг красный, фонари, рожок, молот, ключ — гайки подвинчивать, лом, лопату, метел, болтов, костылей; дали две книжечки с правилами и расписание поездов. Первое время Семен
ночи не спал, все расписание твердил; поезд еще через два часа пойдет, а он обойдет свой участок, сядет на лавочку у будки и все смотрит и слушает, не дрожат ли рельсы, не шумит ли поезд. Вытвердил он наизусть и правила; хоть и плохо
читал,
по складам, а все-таки вытвердил.
— Если бы только минуточкой долее прожила ты, — грустно сказал сотник, — то, верно бы, я узнал все. «Никому не давай
читать по мне, но пошли, тату, сей же час в Киевскую семинарию и привези бурсака Хому Брута. Пусть три
ночи молится
по грешной душе моей. Он знает…» А что такое знает, я уже не услышал. Она, голубонька, только и могла сказать, и умерла. Ты, добрый человек, верно, известен святою жизнию своею и богоугодными делами, и она, может быть, наслышалась о тебе.
И когда наступила
ночь, Егор Тимофеевич никак не мог уснуть: ворочался, кряхтел и наконец снова оделся и пошел поглядеть на покойника. В длинном коридоре горела одна лампочка и было темновато, а в комнате, где стоял гроб, горели три толстые восковые свечи, и еще одна, четвертая, тоненькая, была прикреплена к псалтырю, который
читала молоденькая монашенка. Было очень светло, пахло ладаном, и от вошедшего Егора Тимофеевича
по дощатым стенам побежало в разные стороны несколько прозрачных, легких теней.
Марья Ивановна. А совершенное равнодушие к семье и прямо idée fixe [навязчивая идея (франц.)] — Евангелие. Он
читал целыми днями,
по ночам не спал, вставал,
читал, делал заметки, выписки, потом стал ездить к архиереям, к старцам, все советоваться об религии.
Читать приходилось украдкой,
по ночам, с необходимыми предосторожностями.
Яков молчал и всё ждал, когда уйдет Матвей, и всё смотрел на сестру, боясь, как бы она не вмешалась и не началась бы опять брань, какая была утром. Когда, наконец, Матвей ушел, он продолжал
читать, но уже удовольствия не было, от земных поклонов тяжелела голова и темнело в глазах, и било скучно слушать свой тихий, заунывный голос. Когда такой упадок духа бывал у него
по ночам, то он объяснял ею тем, что не было сна, днем же это его пугало и ему начинало казаться, что на голове и на плечах у него сидят бесы.
Бывало, только восемь бьет часов,
По мостовой валит народ ученый.
Кто
ночь провел с лампадой средь трудов,
Кто в грязной луже, Вакхом упоенный;
Но все равно задумчивы, без слов
Текут… Пришли, шумят… Профессор длинный
Напрасно входит, кланяется чинно, —
Он книгу взял, раскрыл,
прочел… шумят;
Уходит, — втрое хуже. Сущий ад!..
По сердцу Сашке жизнь была такая,
И этот ад считал он лучше рая.
Только Досекин ломит, как лошадь, умея не спать
ночи по три кряду, бегая из деревни в деревню,
читая газеты и журнальные статьи о Думе мужикам, которых собирал Кузин.
Она выписывала книги и журналы и
читала у себя в комнате. И
по ночам читала, лежа в постели. Когда часы в коридоре били два или три и когда уже от чтения начинали болеть виски, она садилась в постели и думала. Что делать? Куда деваться? Проклятый, назойливый вопрос, на который давно уже готово много ответов и, в сущности, нет ни одного.
Но чтоб у них выигрывать решиться,
Вам надо кинуть всё: родных, друзей и честь,
Вам надо испытать, ощупать беспристрастно,
Свои способности и душу:
по частям
Их разобрать; привыкнуть ясно
Читать на лицах, чуть знакомых вам,
Все побужденья, мысли; годы
Употребить на упражненье рук,
Всё презирать: закон людей, закон природы,
День думать,
ночь играть, от мук не знать свободы
И чтоб никто не понял ваших мук.
Дом “Северных Записок” был дивный дом; сплошной нездешний вечер. Стены книг, с только
по верхам приметными темно-синими дорожками обоев, точно вырезанными из ночного неба, белые медведи на полу, день и
ночь камин, и день и
ночь стихи, особенно — “
ночь”. Два часа. Звонок
по телефону: “К вам не поздно?” — “Конечно, нет! Мы как раз
читаем стихи”. — Это “как раз” было — всегда.
И стали боголюбивые старцы и пречестные матери во дни, старым празднествам уреченные, являться на Светлый Яр с книгами, с крестами, с иконами… Стали на берегах озера
читать псалтырь и петь каноны, составили Китежский «Летописец» и стали
читать его народу, приходившему справлять Ярилины праздники. И на тех келейных сходбищах иные огни затеплились — в
ночь на день Аграфены Купальницы стали подвешивать к дубам лампады, лепить восковые свечи,
по сучьям иконы развешивать…
Под именем «канонниц», или «читалок», скитские артели отправляли в Москву и другие города молодых белиц к богатым одноверцам «стоять негасимую свечу», то есть день и
ночь читать псалтырь
по покойникам, «на месте их преставления», и учить грамоте малолетних детей в домах «христолюбивых благодетелей».
Ночью я еще раз
прочел эту повесть, а на заре ходил
по террасе из угла в угол и тер себе виски, словно хотел вытереть из головы новую, внезапно набежавшую, мучительную мысль…
Было двенадцать часов
ночи. Не танцующие интеллигенты без масок — их было пять душ — сидели в читальне за большим столом и, уткнув носы и бороды в газеты,
читали, дремали и,
по выражению местного корреспондента столичных газет, очень либерального господина, — «мыслили».
Поглощенная домашним хозяйством, Дарья Сергевна с утра до поздней
ночи то хлопочет, бывало, об обеде да об ужине, иной раз и сама постряпает, то присматривает она за стиркой белья, то ходит
по кладовым, подвалам, погребам, приглядывая за хозяйским добром, считает кур, гусей, индеек и уток, сидит в коровнике, пока не выдоят коров, ухаживает за новорожденными телятами, а
по вечерам и вообще в свободное от хозяйственных забот время стоит
по часам на молитве либо
читает Божественное.