Неточные совпадения
Усложненность петербургской
жизни вообще возбудительно действовала на него, выводя его из московского застоя; но эти усложнения он любил и понимал в сферах ему близких и знакомых; в этой же
чуждой среде он был озадачен, ошеломлен, и не мог всего обнять.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только для общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные для Левина основы
жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий общественным мнением
чуждыми ему мыслями; этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных
жизнью, но неправый своим озлоблением к целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему этому — всё это сливалось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
В карете дремала в углу старушка, а у окна, видимо только что проснувшись, сидела молодая девушка, держась обеими руками за ленточки белого чепчика. Светлая и задумчивая, вся исполненная изящной и сложной внутренней,
чуждой Левину
жизни, она смотрела через него на зарю восхода.
Он не только не любил семейной
жизни, но в семье, и в особенности в муже, по тому общему взгляду холостого мира, в котором он жил, он представлял себе нечто
чуждое, враждебное, а всего более — смешное.
Он, не испытав наслаждений, добываемых в борьбе, мысленно отказался от них и чувствовал покой в душе только в забытом уголке,
чуждом движения, борьбы и
жизни.
Ребенок, девочка с золотистыми длинными локонами и голыми ногами, было существо совершенно
чуждое отцу, в особенности потому, что оно было ведено совсем не так, как он хотел этого. Между супругами установилось обычное непонимание и даже нежелание понять друг друга и тихая, молчаливая, скрываемая от посторонних и умеряемая приличиями борьба, делавшая для него
жизнь дома очень тяжелою. Так что семейная
жизнь оказалась еще более «не то», чем служба и придворное назначение.
«Частный» же взгляд на
жизнь, для которого все историческое, мировое, сверхличное —
чуждое и инородное, делает рабом, способным лишь на рабий бунт.
Люди духа иногда с легкостью отворачиваются от войны, как от чего-то внешне-материального, как
чуждого зла, насильственно навязанного, от которого можно и должно уйти в высшие сферы духовной
жизни.
Очень мало опытный в
жизни и брошенный в мир, совершенно мне
чуждый, после девятимесячной тюрьмы, я жил сначала рассеянно, без оглядки, новый край, новая обстановка рябили перед глазами.
Без него стало пусто в Москве, еще связь порвалась!.. Удастся ли мне когда-нибудь одному, вдали от всех посетить его могилу — она скрыла так много сил, будущего, дум, любви,
жизни, — как другая, не совсем
чуждая ему могила, на которой я был!
Но я твердо знаю, что я изначально чувствовал себя попавшим в
чуждый мне мир, одинаково чувствовал это и в первый день моей
жизни, и в нынешний ее день.
А где-то там, за пределами усадьбы, идет своя трудовая
жизнь, неведомая и
чуждая…
Мы не хотим никому навязывать своих мнений; но нам кажется, что Островский погрешил бы против правды, наклепал бы на русскую
жизнь совершенно
чуждые ей явления, если бы вздумал выставлять наших взяточников как правильно организованную, сознательную партию.
— В том суть-с, что наша интеллигенция не имеет ничего общего с народом, что она жила и живет изолированно от народа, питаясь иностранными образцами и проводя в
жизнь чуждые народу идеи и представления; одним словом, вливая отраву и разложение в наш свежий и непочатый организм. Спрашивается: на каком же основании и по какому праву эта лишенная почвы интеллигенция приняла на себя не принадлежащую ей роль руководительницы?
Содержание их вечно юно, и одни только формы у них стареют, и мы легко можем открыть в этих формах идею и убедиться, что философская истина не есть что-нибудь отдельное и
чуждое мировой
жизни, и что она в ней проявлена, по крайней мере, как распря.
Как цветок из семени, занесенного вихрем на
чуждую почву, — она как-то неожиданно для рассеянного Семена Афанасьевича родилась в швейцарском отеле, первые годы
жизни провела за границей, потом попала в отель на Малой Морской, откуда ее мать вынесли в белом гробу, чтобы увезти на кладбище в деревню.
«Неразумно жертвовать своим спокойствием или
жизнью, — говорит дикарь, — чтобы защищать что-то непонятное и неосязаемое, условное: семью, род, отечество, и, главное, опасно отдавать себя в распоряжение
чуждой власти».
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою
жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле
чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
И каждый раз, когда женщина говорила о многотрудной
жизни сеятелей разумного, он невольно вспоминал яркие рассказы отца о старинных людях, которые смолоду весело промышляли душегубством и разбоем, а под старость тайно и покорно уходили в скиты «душа́ спасать». Было для него что-то общее между этими двумя рядами одинаково
чуждых и неведомых ему людей, — соединяла их какая-то иная
жизнь, он любовался ею, но она не влекла его к себе, как не влекли его и все другие сказки.
Целая
жизнь, долгая
жизнь с мужем-неровней, которого она при всей любви не может вполне уважать, беспрестанное столкновение совсем различных понятий, противоположных свойств, наконец частое непонимание друг друга… и сомнение в успехе, сомнение в собственных силах, в спокойной твердости, столько
чуждой ее нраву, впервые представилось ей в своей поразительной истине и ужаснуло бедную девушку!..
Оленин так вжился в станичную
жизнь, что прошедшее показалось ему чем-то совершенно
чуждым, а будущее, особенно вне того мира, в котором он жил, вовсе не занимало его.
Из затворничества студентской
жизни, в продолжение которой он выходил в мир страстей и столкновений только в райке московского театра, он вышел в
жизнь тихо, в серенький осенний день; его встретила
жизнь подавляющей нуждой, все казалось ему неприязненным,
чуждым, и молодой кандидат приучался более и более находить всю отраду и все успокоение в мире мечтаний, в который он убегал от людей и от обстоятельств.
Бельтов прошел в них и очутился в стране, совершенно ему неизвестной, до того
чуждой, что он не мог приладиться ни к чему; он не сочувствовал ни с одной действительной стороной около него кипевшей
жизни; он не имел способности быть хорошим помещиком, отличным офицером, усердным чиновником, — а затем в действительности оставались только места праздношатающихся, игроков и кутящей братии вообще; к чести нашего героя, должно признаться, что к последнему сословию он имел побольше симпатии, нежели к первым, да и тут ему нельзя было распахнуться: он был слишком развит, а разврат этих господ слишком грязен, слишком груб.
Жозеф сделал из него человека вообще, как Руссо из Эмиля; университет продолжал это общее развитие; дружеский кружок из пяти-шести юношей, полных мечтами, полных надеждами, настолько большими, насколько им еще была неизвестна
жизнь за стенами аудитории, — более и более поддерживал Бельтова в кругу идей, не свойственных,
чуждых среде, в которой ему приходилось жить.
— Я? Да, я тоже был порядочно измят, на берег меня втащили без памяти. Нас принесло к материку, за Амальфи [Амальфи — город на побережье Салернского залива.] —
чуждое место, но, конечно, свои люди — тоже рыбаки, такие случаи их не удивляют, но делают добрыми: люди, которые ведут опасную
жизнь, всегда добры!
Торжественное настроение миротворно веяло на душу, и было в нём что-то совершенно
чуждое суете
жизни, непримиримое с её стремлениями.
Объединенные восторгом, молчаливо и внимательно ожидающие возвращения из глубины неба птиц, мальчики, плотно прижавшись друг к другу, далеко — как их голуби от земли — ушли от веяния
жизни; в этот час они просто — дети, не могут ни завидовать, ни сердиться;
чуждые всему, они близки друг к другу, без слов, по блеску глаз, понимают свое чувство, и — хорошо им, как птицам в небе.
Но они самими условиями
жизни были поставлены в центре хозяйственной сутолоки и потому, волею-неволею, не могли оставаться ей
чуждыми.
Очевидно было, что устранение моих денег из первоначального их помещения не прошло ему даром и что в его
жизнь проникло новое начало, дотоле совершенно ей
чуждое. Это начало — всегдашнее, никогда не оставляющее, человека, совершившего рискованное предприятие по присвоению чужой собственности, опасение, что вот-вот сейчас все кончится, соединенное с чувством унизительнейшей зависимости вот от этого самого Гаврюшки, который в эту минуту в такой нахальной позе стоял перед ним.
Скажу только, что впоследствии, заезжая иногда в этот уединенный уголок и посмотря несколько часов на эту бесцветную, скромную
жизнь, я всегда поддавался ее впечатлению и спрашивал себя: не здесь ли живет истинное счастие человеческое,
чуждое неразрешимых вопросов, неудовлетворяемых требований,
чуждое страстей и волнений?
А.П.». И так и не заметил этой ночи, последней в этой
жизни, не простился с нею, не обласкал глазами, не оплакал — вся она прошла в биении переполненного сердца, взрывах ненужных слов, разрывавших голову, в
чуждой этому дому любви к
чуждому и далекому человеку.
А главное, я никак не могу понять, почему это ко мне каждый день ходит и каждый день со мною обедает существо, совершенно
чуждое моим привычкам, моей науке, всему складу моей
жизни, совершенно непохожее на тех людей, которых я люблю.
Он долго и подробно рисовал прелести
жизни, которую собирался устроить мне у себя в Тифлисе. А я под его говор думал о великом несчастии тех людей, которые, вооружившись новой моралью, новыми желаниями, одиноко ушли вперёд и встречают на дороге своей спутников,
чуждых им, неспособных понимать их… Тяжела
жизнь таких одиноких! Они — над землёй, в воздухе… Но они носятся в нём, как семена добрых злаков, хотя и редко сгнивают в почве плодотворной…
«Подумайте о том, что делаете», сказал ему герцог, «Россия не есть ваше отечество; не думаю, чтоб вам когда-нибудь удалось опять увидеть знойную вашу родину; но ваше долговременное пребывание во Франции сделало вас равно
чуждым климату и образу
жизни полудикой России.
Это введение понятия о судьбе в науку посредством эстетического воззрения на сущность трагического было сделано с чрезвычайным глубокомыслием, свидетельствующим о великой силе умов, трудившихся над примирением
чуждых науке воззрений на
жизнь с понятиями науки; но эта глубокомысленная попытка служит решительным доказательством того, что подобные стремления никогда не могут быть успешны: наука может только объяснить происхождение фантастических мнений полудикого человека, но не примирить их с истиною.
Содержание пиесы, совершенно
чуждое нашей
жизни, мало имело достоинства, и только уменье кн.
А между тем внутренняя, своя собственная
жизнь детских натур текла особым руслом, без ведома педагогического совета, совершенно для него
чуждая и непонятная, вырабатывая свой жаргон, свои нравы и обычаи, свою оригинальную этику.
Я уже несколько наслышался о суровой святости его
жизни и заранее воображал встретить черствую наружность отшельника,
чуждого всему в мире, кроме своей кельи и молитвы, изнуренного, высохшего от вечного поста и бденья.
Сам он очень красив, оригинален, и
жизнь его, независимая, свободная,
чуждая всего житейского, похожа на
жизнь птицы.
При звуке его сухого голоса она, с удивлением, взглянула в лицо ему и стала молча, внимательно слушать его суровые, почти карающие слова. Он доказывал ей, как развращает ум эта, излюбленная ею, литература, искажающая действительность,
чуждая облагораживающих идей, равнодушная к печальной правде
жизни, к желаниям и мукам людей. Голос его резко звучал в тишине леса, и часто в придорожных ветвях раздавался тревожный шорох — кто-то прятался там.
Все это наделала продолжительная заграничная
жизнь вне отечества, вне круга приятелей и литераторов, людей свободного образа мыслей,
чуждых ханжества, богомольства и всяких мистических суеверий.
Нет, и Гоголь не постиг вполне, в чем тайна русской народности, и он перемешал хаос современного общества, кое-как изнашивающего лохмотья взятой взаймы цивилизации, с стройностью простой, чистой народной
жизни, мало испорченной
чуждыми влияниями и еще способной к обновлению на началах правды и здравого смысла.
Книжная словесность, вынесенная к нам из Византии, старалась, конечно, внести в народ свои идеи, но, как
чуждая народной
жизни, она могла только по-своему искажать то, что было живого в народе, и не в состоянии была, ни проникнуться истинными его нуждами, ни спуститься до степени его понимания.
По характеру, по всем склонностям, я, мечтатель и художник, склонный к мирным занятиям, к рефлексии и наблюдению, теперь я стою у порога новой и
чуждой мне
жизни.
Ты жив!.. Ты жив, и каждый камень твой —
Заветное преданье поколений.
Бывало, я у башни угловой
Сижу в тени, и солнца луч осенний
Играет с мохом в трещине сырой,
И из гнезда, прикрытого карнизом,
Касатки вылетают, верхом, низом
Кружатся, вьются,
чуждые людей.
И я, так полный волею страстей,
Завидовал их
жизни безызвестной,
Как упованье вольной, поднебесной.
«Желание деятельного добра» есть в нас и силы есть; но боязнь, неуверенность в своих силах и, наконец, незнание: что делать? — постоянно нас останавливают, и мы, сами не зная как, — вдруг оказываемся в стороне от общественной
жизни, холодными и
чуждыми ее интересам, точь-в-точь как Елена в окружающей ее среде.
Да, мы находим, что в «Маше» рассказан не исключительный случай [,
чуждый нашей
жизни и могущий произойти разве с одной из ста тысяч крестьянских душ], — как претендуют [плантаторы] и художественные критики.
Вещи, самые
чуждые для нас в нашей привычной
жизни, кажутся нам близкими в создании художника: нам знакомы, как будто родственные, и мучительные искания Фауста, и сумасшествие Лира, и ожесточение Чайльд-Гарольда; читая их, мы до того подчиняемся творческой силе гения, что находим в себе силы, даже из-под всей грязи и пошлости, обсыпавшей нас, просунуть голову на свет и свежий воздух и сознать, что действительно создание поэта верно человеческой природе, что так должно быть, что иначе и быть не может…
Какое странное, необъяснимое явление для тех, кто привык отчаиваться в русском народе и все явления его
жизни приписывать единственно требованиям и велениям внешних сил,
чуждых народу!..
Мы так далеко отодвинулись от этой
жизни (говоря об образованном классе общества), столько испытали
чуждых влияний после того, столько приобрели новых знаний, так расширили свой круг зрения, что нам странно и неловко всматриваться в старинные нравы, столь отличные от наших, сочувствовать стремлениям, для нас совершенно
чуждым, принимать суждения и взгляды на
жизнь, нам решительно непонятные…