Неточные совпадения
— Тут уж есть эдакое… неприличное, вроде как о предках и
родителях бесстыдный разговор в пьяном виде с
чужими, да-с! А господин Томилин и совсем ужасает меня. Совершенно как дикий черемис, — говорит что-то, а понять невозможно. И на плечах у него как будто не голова, а гнилая и горькая луковица. Робинзон — это, конечно, паяц, — бог с ним! А вот бродил тут молодой человек, Иноков, даже у меня был раза два… невозможно вообразить, на какое дело он способен!
— А не кажется тебе, Клим Иванович, что дети — наибольше
чужие люди
родителям своим?
— Это еще хуже, папа: сын бросит своего ребенка в
чужую семью и этим подвергает его и его мать всей тяжести ответственности… Дочь, по крайней мере, уже своим позором выкупает часть собственной виды; а сколько она должна перенести чисто физических страданий, сколько забот и трудов, пока ребенок подрастет!.. Почему
родители выгонят родную дочь из своего дома, а сына простят?
— Я-то ведь не неволю, а приехала вас же жалеючи… И Фене-то не сладко жить, когда
родители хуже
чужих стали. А ведь Феня-то все-таки своя кровь, из роду-племени не выкинешь.
— Ломаный я человек,
родитель, — отвечал Артем без запинки. — Ты думаешь, мне это приятно без дела слоняться? Может, я в другой раз и жисти своей не рад… Поработаю — спина отымается, руки заболят, ноги точно
чужие сделаются. Завидно на других глядеть, как добрые люди над работой убиваются.
— Мне, милостивый государь,
чужого ничего не надобно, — продолжала она, садясь возле меня на лавке, — и хотя я неимущая, но, благодарение богу, дворянского своего происхождения забыть не в силах… Я имею счастие быть лично известною вашим папеньке-маменьке… конечно, перед ними я все равно, что червь пресмыкающий, даже меньше того, но как при всем том я добродетель во всяком месте, по дворянскому моему званию, уважать привыкла, то и
родителей ваших не почитать не в силах…
— Да, и домой. Сидят почтенные
родители у окна и водку пьют:"Проваливай! чтоб ноги твоей у нас не было!"А квартира, между прочим, — моя, вывеска на доме — моя; за все я собственные деньги платил. Могут ли они теперича в
чужой квартире дебоширствовать?
— Ваше превосходительство, мы люди бедные, — продолжал кузнец, — а
чужим господам тоже соблазнять не дозволено девушек, коли нет на то согласия от
родителей, а я как же, помилуйте, могу дать позволенье на то, когда мне гривны какой-нибудь за то не выпало.
— Вот, вот… Отдохнули бы у родителев. И
родителям приятно… Не
чужие люди.
Во всяком случае, гораздо лучше, по нашему мнению, разобрать басню и сказать: «Вот какая мораль в ней содержится, и эта мораль кажется нам хороша или дурна, и вот почему», — нежели решить с самого начала: в этой басне должна быть такая-то мораль (например, почтение к
родителям), и вот как должна она быть выражена (например, в виде птенца, ослушавшегося матери и выпавшего из гнезда); но эти условия не соблюдены, мораль не та (например, небрежность
родителей о детях) или высказана не так (например, в примере кукушки, оставляющей свои яйца в
чужих гнездах), — значит, басня не годится.
— Какая у нас в деревне любовь? — ответил Степан и усмехнулся. — Собственно, сударыня, ежели вам угодно знать, я женат во второй раз. Я сам не куриловский, а из Залегоща, а в Куриловку меня потом в зятья взяли. Значит,
родитель не пожелал делить нас промежду себе — нас всех пять братьев, я поклонился и был таков, пошел в
чужую деревню, в зятья. А первая моя жена померла в молодых летах.
Старшая дочь Елена, широколицая, широкобёдрая баба, избалованная богатством и пьяницей мужем, была совершенно
чужим человеком; она изредка приезжала навестить
родителей, пышно одетая, со множеством колец на пальцах. Позванивая золотыми цепочками, брелоками, глядя сытыми глазами в золотой лорнет, она говорила усталым голосом...
Но мы, старики-родители, на эти вещи смотрим иначе: во-первых, нам кажется, что дочь наша еще молода, нам как-то страшно отпустить ее в
чужие руки, и очень натурально, что нас беспокоит, как она будет жить?
От ворот до дверей конторы потянется гусем длинный ряд каких-то
чужих людей со звериными лицами, в лохмотьях, озябших, голодных и уже пьяных, поминающих хриплыми голосами матушку-благодетельницу Анну Акимовну и ее
родителей; задние будут напирать на передних, а передние — браниться нехорошими словами.
Это был жалкий обломок, какая-то кучка случайных существований. Землей выселковцы не занимались. «
Родитель», как уже сказано, был кровельщик, один из домовладельцев портняжил, другой — шил сапоги, большинство отдавали «дачи» под летние помещения или содержали нахлебников-студентов, находясь, таким образом, в зависимости от
чужих, «пришлых» людей; некоторые работали на ближней фабрике. Было и несколько темных субъектов — более или менее предосудительных профессий.
Степушку никогда бы не решились они отправить на службу, отдать в
чужие руки; Левушку, напротив,
родители не жалели, и как только он кончил курс своего воспитания, то есть научился читать по-русски и писать вопреки всем правилам орфографии, его отправили в Петербург.
— Сам посуди, Пантелей Прохорыч, каково было мне, как
родитель посылал нас с братишкой на
чужие хлеба, к
чужим людям в работники!
Так и вышло; но до всякого счастья надо, знаете, покорное терпение, и мне тоже даны были два немалые испытания: во-первых,
родители мои померли, оставив меня в очень молодых годах, а во-вторых, квартирка, где я жил, сгорела ночью на самое Рождество, когда я был в божьем храме у заутрени, — и там погорело все мое заведение, — и утюг, и колодка, и
чужие вещи, которые были взяты для штопки. Очутился я тогда в большом злострадании, но отсюда же и начался первый шаг к моему счастию.
В такой великий праздник в
чужих людях находитесь, от
родителей далече.
Сама еще не вполне сознавая неправду, Дуня сказала, что без отца на нее скука напала. Напала та скука с иной стороны. Много думала Дуня о запоздавшем к обеду отце, часто взглядывала в окошко, но на память ее приходил не
родитель, а совсем
чужой человек — Петр Степаныч. Безотвязно представал он в ее воспоминаньях… Светлый образ красивого купчика в ярком, блестящем, радужном свете она созерцала…
Если это сравнить с заботами педагога, приступающего к принятию в свои руки испорченного мальчика, в педагогическом романе Ауэрбаха «Дача на Рейне», или в английском романе «Кенельм Чилингли», то выходит, что педагоги
чужих стран несравненно больше склонны были думать о сердцах своих воспитанников, чем о себе, или еще о таких вещах, как «светская обстановка»
родителей.
Притом, молодость всегда сказывается, и смерть
родителей редко заставляет умолкать требования сердца, особенно у светских людей, легко относящихся не только к
чужой, но и к своей собственной жизни.
Ей снились сладкие сны в эту её первую ночь в
чужом месте. Снились ей покойные
родители, простиравшие над ней благословляющие руки, и брат с сестренкой, ласково кивавшие ей и лепетавшие какие-то хорошие любовные слова, которых никак не могла разобрать сладко улыбавшаяся во сне Даша.
Родители, жены и старшие, пекущиеся о нашей нравственности, образе мыслей и чистоте убеждений, должны читать
чужие письма.
— Письму я не поверила, — после некоторой паузы снова начала она, — князю Сергию, передавшему мне
чужие слова — тоже, потому что я единственная представительница на земле рода графов Завадских, у нас с покойным мужем, единственным сыном своих
родителей, детей не было, следовательно поддержка славы рода и фамильной чести всецело лежит на мне, а я лично не сомневаюсь, что я их ревниво охраняю и опасности для них до конца моей жизни не вижу.
Они по своим законам должны отдавать их
чужим, большей частью совсем
чужим, сначала иностранцам, а потом казенным воспитателям, так что от семьи имеют только горе — детей, которые смолоду становятся так же несчастны, как
родители, и которые по отношению к
родителям имеют, одно чувство — желание их смерти для того, чтобы наследовать им.
— Нет, — сказал мне пастор, с которым я вступил в разговор при его выходе из кирки: — нет, они этого еще не делали, и им пока не в чем раскаиваться. Но мои прихожане живут в тесном соседстве и в беспрестанном общении с русскими, у которых это делается, — я видел вред такого ужасного поведения со стороны русских
родителей и счел долгом предупредить своих слушателей, чтобы они не научились следовать примеру своих русских соседей. Мои прихожане плакали от сожаления к
чужим детям.