Неточные совпадения
— Сочинил — Савва Мамонтов, миллионер, железные дороги строил, художников подкармливал, оперетки писал.
Есть такие французы? Нет таких французов.
Не может
быть, — добавил он сердито. — Это только у нас бывает. У нас, брат Всеволод, каждый рядится… несоответственно
своему званию. И — силам. Все ходят в
чужих шляпах. И
не потому, что
чужая — красивее, а… черт знает почему! Вдруг — революционер, а — почему? — Он подошел к столу,
взял бутылку и, наливая вино, пробормотал...
— Разумеется, мне
не нужно: что интересного в
чужом письме? Но докажи, что ты доверяешь мне и что в самом деле дружна со мной. Ты видишь, я равнодушен к тебе. Я шел успокоить тебя, посмеяться над твоей осторожностью и над
своим увлечением. Погляди на меня: таков ли я, как
был!.. «Ах, черт
возьми, это письмо из головы нейдет!» — думал между тем сам.
— Мне
не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по
своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию
чужим обычаям… Да это и понятно, если
взять нашу историю, которая
есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
— Нет уж, Марфа Петровна, начала — так все выкладывай, — настаивала Татьяна Власьевна, почерневшая от горя. — Мы тут сидим в
своих четырех стенах и ничем-ничего
не знаем, что люди-то добрые про нас говорят. Тоже ведь
не чужие нам
будут —
взять хоть Агнею Герасимовну… Немножко будто мы разошлись с ними, только это особь статья.
— То-то и
есть, нету. Тогда бы и разговору
не было: бери, да и все тут; что мое, то твое: это все единственно… Воля твоя, Гриша, надо добыть: придут ребята — как же?
Не годится, брат, осмеют, осрамишься… Да что тебе!
Не искать стать!
Взял, да и баста!
Свое берешь,
не чужое! Сам говоришь, тебе все предоставил: таким манером это все единственно.
Параша. Вот, батюшка, спасибо тебе, что ты меня, сироту, вспомнил. Много лет прошло, а в первый раз я тебе кланяюсь с таким чувством, как надо дочери. Долго я тебе
чужая была, а
не я виновата. Я тебе с
своей любовью
не навязываюсь, а коль хочешь ты моей любви, так умей беречь ее. Крестный, мы тебя
возьмем в приказчики на место Наркиса. Переезжай к нам завтра.
Твоя, вишь, повинна, а ты
чужую взяла да с плеч срезала, и, как по чувствам моим, ты теперь хуже дохлой собаки стала для меня: мать твоя справедливо сказала, что, видишь, вон на столе этот нож, так я бы, может, вонзил его в грудь твою, кабы
не жалел еще маненько самого себя; какой-нибудь теперича дурак — сродственник ваш, мужичонко — гроша
не стоящий, мог меня обнести
своим словом, теперь ступай да кланяйся по всем избам, чтобы взглядом косым никто мне
не намекнул на деянья твои, и все, что кто бы мне ни причинил, я на тебе, бестии, вымещать
буду; потому что ты тому единая причина и первая, значит, злодейка мне выходишь…
Иван Иванович. Так-с… Беру, сын мой! Merci… От
чужого не возьму, но от сына
своего всегда
возьму…
Возьму и возрадуюсь…
Не люблю, деточки,
чужих финансов. И, боже мой, как
не люблю! Честен, дети! Честен ваш отец! B жизнь мою ни разу
не грабил ни отечества, ни пенатов! А стоило только чуточку руку кое-куда запустить, и
был бы богат и славен!
— Оно, конечно, грех, да ведь что поделаешь… Вы
не приказывали во двор
чужих баб пущать, оно точно, да ведь где ж своих-то
взять. Прежде, когда жила Агнюшка,
не пускал
чужих, потому —
своя была, а теперя, сами изволите видеть… без
чужих не обойдешься… И при Агнюшке, это точно, беспорядков
не было, потому…
Ночью Тася
не сомкнула глаз ни на минуту. Она долго ворочалась в постели, стараясь уснуть, переворачивая по нескольку раз подушку, и все-таки сон бежал от неё. Кто-то точно шептал в глубине её сердца: «Нехорошо ты поступила, Тася! Нехорошо!
Взять чужое — значит украсть. Что бы сказала мама, если б узнала поступок
своей девочки? Как бы тяжело и больно
было узнать это! Ах, Тася! Ты ли это сделала?»
— Ну, как же, — неужели у вас на душе совершенно спокойно? Вот, жили здесь люди, их выбросили на улицу, даже вещей
своих не позволили
взять, — и вселили вас. И вы живете в
чужих квартирах, пользуетесь
чужими вещами, гуляете вот по
чужому саду, как по
своему, и даже
не спросите себя: куда же тем
было деться?
— Они благочестивые
были, но кто их знает,
чужая душа — дремучий лес! Может, по нечаянности, а может,
не могли в душе
своей той обиды стерпеть, что барин к себе новую слугу приблизил… Может, нарочно ему всыпали, бог знает! Мал я
был тогда и
не понимал всего… Теперь я помню, что барин действительно
взял себе другую наложницу и маменька сильно огорчались. Почитай, нас потом года два судили… Маменьку осудили на каторгу на двадцать лет, меня за мое малолетство только на семь.
— Благодарствую, мать моя, любезненькая! Вот кто бы
взял на
свою душу приводить тебя в соблазн… помогать окаянному!.. обездолить, губить сироту, еще княжну!.. Ведь она все-таки христианка; хоть из
чужой земли, по-нашему в посты скоромного
не ест.