Как пробужденная от сна, вскочила Ольга, не веруя глазам своим; с минуту пристально вглядывалась в лицо седого ловчего и наконец воскликнула с внезапным восторгом: «так он меня не забыл? так он меня любит? любит! он хочет бежать со мною, далеко, далеко…» — и она прыгала и едва не целовала
шершавые руки охотника, — и смеялась и плакала… «нет, — продолжала она, немного успокоившись, — нет! бог не потерпит, чтоб люди нас разлучили, нет, он мой, мой на земле и в могиле, везде мой, я купила его слезами кровавыми, мольбами, тоскою, — он создан для меня, — нет, он не мог забыть свои клятвы, свои ласки…»
Неточные совпадения
— Не мной? Докажи! — кричал Дронов,
шершавая кожа на лице его покраснела, как скорлупа вареного рака, на небритом подбородке шевелились рыжеватые иголки, он махал
рукою пред лицом своим, точно черпая горстью воздух и набивая его в рот. Самгин попробовал шутить.
— Не было времени, — сказал Самгин, пожимая
шершавую, жесткую
руку.
Ударили три раза в ладоши. Едва удерживая смех, Катюша быстро переменилась местами с Нехлюдовым и, пожав своей крепкой,
шершавой маленькой
рукой его большую
руку, пустилась бежать налево, гремя крахмальной юбкой.
Она проснулась, охваченная дрожью. Как будто чья-то
шершавая, тяжелая
рука схватила сердце ее и, зло играя, тихонько жмет его. Настойчиво гудел призыв на работу, она определила, что это уже второй. В комнате беспорядочно валялись книги, одежда, — все было сдвинуто, разворочено, пол затоптан.
Не имею представления, как долго я был мертв, скорее всего 5 — 10 секунд, но только через некоторое время я воскрес, открыл глаза: темно и чувствую — вниз, вниз… Протянул
руку — ухватился — царапнула
шершавая, быстро убегающая стенка, на пальце кровь, ясно — все это не игра моей больной фантазии. Но что же, что?
И Кусачка второй раз в своей жизни перевернулась на спину и закрыла глаза, не зная наверно, ударят ее или приласкают. Но ее приласкали. Маленькая, теплая
рука прикоснулась нерешительно к
шершавой голове и, словно это было знаком неотразимой власти, свободно и смело забегала по всему шерстистому телу, тормоша, лаская и щекоча.
Доктор Сергей Борисыч был дома; полный, красный, в длинном ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий, он ходил у себя в кабинете из угла в угол, засунув
руки в карманы, и напевал вполголоса: «Ру-ру-ру-ру». Седые бакены у него были растрепаны, голова не причесана, как будто он только что встал с постели. И кабинет его с подушками на диванах, с кипами старых бумаг по углам и с больным грязным пуделем под столом производил такое же растрепанное,
шершавое впечатление, как он сам.
Он исчез, юрко скользя между столов, сгибаясь на ходу, прижав локти к бокам, кисти
рук к груди, вертя
шершавой головкой и поблескивая узенькими глазками. Евсей, проводив его взглядом, благоговейно обмакнул перо в чернила, начал писать и скоро опустился в привычное и приятное ему забвение окружающего, застыл в бессмысленной работе и потерял в ней свой страх.
И вдруг, чего не бывало никогда, неловко поцеловал
руку у Елены Петровны; и пока она так же неловко искала губами его лоб среди колючих,
шершавых волос, тихо буркнул...
Тёмные зрачки его воспалённых глаз смотрели слепо, с Петром Артамоновым он здоровался молча, непочтительно совал ему
шершавую, горячую
руку и быстро отдёргивал её.
С исчезновением губки Паф умолкал мгновенно, и уже потом мисс Бликс могла обтирать его сколько угодно согретым
шершавым полотенцем, могла завертывать ему голову, могла мять и теребить его, — Паф выказывал так же мало сопротивления, как кусок сдобного теста в
руках пекаря.
Он встал в уголок позади рояля, по обыкновению захватив одной
рукой полки своего подрясника, а другой прикрыл рот, но из его
шершавой глотки полились такие бархатные, тягучие, таявшие ноты, что октава о. Андроника и тенор Гаврилы Степаныча служили только дополнением этому богатейшему голосу, который то спускался низкими мягкими нотами прямо в душу, то с силой поднимался вверх, как туго натянутая струна.
Зимою почти у всех «малышей» образовались на
руках «цыпки», то есть кожа на наружной стороне кисти
шершавела, лупилась и давала трещины, которые в скором времени сливались в одну общую грязную рану.
Все, кажется, идет согласно с моими намерениями и желаниями, но почему же меня не оставляет мое беспокойство! Я в продолжение четырех часов рассматривал бумаги жены, уясняя их смысл и исправляя ошибки, но вместо успокоения я испытывал такое чувство, как будто кто-то чужой стоял сзади меня и водил по моей спине
шершавою ладонью. Чего мне недоставало? Организация помощи попала в надежные
руки, голодающие будут сыты — что же еще нужно?
Она схватила его
руки, крепко сжала их и, не выпуская из своих, положила к себе на колени, так что он на секунду ощутил под легкой
шершавой тканью капота ее твердое и точно скользкое тело.
— Пусти меня, черт!.. Оставь! — хрипел Файбиш. Его сильная, жесткая
рука комкала губы и нос Цирельмана; но актер мочил слюнями и кусал его пальцы и, вырывая из них на мгновение рот, кричал все громче и безумнее и крепче прижимался лицом к
шершавому балахону и к сапогам Файбиша. А лошади все неслись, заложив назад уши, и торчавший из-под снега прошлогодний камыш хлестал по бокам саней.
— Барышня, золотая! Баронесса моя миленькая! Не знаю уж, как благодарить вас. Вы такая беленькая, нежненькая, точно цветок или куколка, меня-то любите — мужичку-чумичку! Глядите, у меня и руки-то
шершавые, исколотые…
Подойдет к нему, погладит своей
шершавой, мозолистой
рукой белокурую голову, стоит у койки и ласково глядит на мальчика, улыбаясь своей хорошей улыбкой.
— Чего лучше! — заметил и боцман Федотов, входя в круг. — Дай-ка-сь затянуться трубочки, Бастрюков! — прибавил он, протягивая
шершавую, засмоленную
руку. — Твоя трубка скусная!
В
руке ее насчитывалось уже несколько гибких травяных стеблей: тут был и одуванчик с его шарообразным верхом, похожим на клубок ваты, готовый разлететься пухом при малейшем колебании ветерка, и лиловая кашка на
шершавом стебельке, и лист подорожника, такой освежающий и прохладный, и мать-и-мачеха, и куриная слепота, и желтый лютик, и белая ромашка… и дикий левкой.
Кадриль кончилась. К Александре Михайловне подсел Лестман, в белом галстуке и
шершавом черном сюртуке. Громадные
руки торчали из коротких рукавов. Он обнимал Александру Михайловну за плечи, заглядывая в лицо.
За матерью шел сын, такого же сложения, жирный, уже обрюзглый, с женским складом туловища, одетый в обтяжку; белокурая и курчавая голова его сидела на толстой белой шее, точно вставленной в высокий воротник. Он носил
шершавые усики и маленькие бакенбарды. На пухлых
руках, без перчаток, было множество колец. На вид ему могло быть от двадцати до тридцати лет. Бескровная белизна лица носила в себе что-то тайно-порочное, и глаза, зеленоватые и круглые, дышали особого рода дерзостью.
Закрыл тут штабс-капитан личико
руками, на пол мешком опустился. Не выдержал, значит… Потер ему малиновый бес
шершавым хвостом уши, кое-как в чувствие привел, через
руку перекинул и потаенной шахтой наверх, в Роменский уезд, Полтавской губернии, верхом на сквознячке так и вознесся.
— Отчего вы так грустны, Катерина Эдуардовна? — повторял он и без цели шел вперед, во тьму крепчавшей ночи. Раз он совсем близко коснулся дерева и остановился в недоумении. Потом обвил
шершавый ствол
рукою, прижался к нему лицом, как к другу, и замер в тихом отчаянии, которому не дано слез и бешеного крика. Потом тихо отшатнулся от дерева, которое его приютило, и пошел дальше.
Вадим Петрович Стягин был дурен собою: сухое тело, сутуловатость при очень большом росте, узкое лицо с извилистым длинным носом, непомерно долгие
руки,
шершавая, с проседью, бородка и желтоватые глаза, обведенные красными веками.