Неточные совпадения
Они медленно двигались по неровному низу луга, где была старая запруда. Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной белой
рубахе, согнувшись, махавший косой; тут был молодой малый Васька, бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит, по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь, шел передом, как бы играя косой, срезывая свой
широкий ряд.
На костях его плеч висел
широкий пиджак железного цвета, расстегнутый на груди, он показывал сероватую
рубаху грубого холста; на сморщенной шее, под острым кадыком, красный, шелковый платок свернулся в жгут, платок был старенький и посекся на складках.
В круге людей возникло смятение, он спутался, разорвался, несколько фигур отскочили от него, две или три упали на пол; к чану подскочила маленькая, коротковолосая женщина, — размахивая
широкими рукавами
рубахи, точно крыльями, она с невероятной быстротою понеслась вокруг чана, вскрикивая голосом чайки...
На нем
широкая ночная
рубаха, рукава ее сбиты на плечи, точно измятые крылья, незастегнутый ворот обнажает грудь.
Иноков был зловеще одет в черную, суконную
рубаху, подпоясанную
широким ремнем, черные брюки его заправлены в сапоги; он очень похудел и, разглядывая всех сердитыми глазами, часто, вместе с Робинзоном, подходил к столу с водками. И всегда за ними боком, точно краб, шел редактор. Клим дважды слышал, как он говорил фельетонисту вполголоса...
Любу Сомову схватил и увлек ее знакомый, исключенный из гимназии Иноков, кавалер, неказисто и легко одетый в суконную
рубаху, заправленную за пояс штанов, слишком
широких для него, в лохматой, овчинной шапке набекрень.
В пестрой ситцевой
рубахе, в измятом, выцветшем пиджаке, в ботинках, очень похожих на башмаки деревенской бабы, он имел вид небогатого лавочника. Волосы подстрижены в скобку, по-мужицки;
широкое, обветренное лицо с облупившимся носом густо заросло темной бородою, в глазах светилось нечто хмельное и как бы даже виноватое.
На нем висел
широкий, с чужого плеча, серый измятый пиджак с оторванным карманом, пестренькая ситцевая
рубаха тоже была разорвана на груди; дешевые люстриновые брюки измазаны зеленой краской.
Он — среднего роста, но так широкоплеч, что казался низеньким. Под изорванным пиджаком неопределенного цвета на нем — грязная, холщовая
рубаха, на ногах — серые, клетчатые брюки с заплатами и растоптанные резиновые галоши.
Широкое, скуластое лицо, маленькие, острые глаза и растрепанная борода придавали ему сходство с портретами Льва Толстого.
На биллиарде играл князь Н., молодой человек лет двадцати двух, с веселым и несколько презрительным лицом, в сюртуке нараспашку, красной шелковой
рубахе и
широких бархатных шароварах; играл он с отставным поручиком Виктором Хлопаковым.
Наш хозяин был мужчина среднего роста, 45 лет. Карие глаза его глядели умно. Он носил большую бороду и на голове длинные волосы, обрезанные в кружок. Одежда его состояла из
широкой ситцевой
рубахи, слабо подпоясанной тесемчатым пояском, плисовых штанов и сапог с низкими каблуками.
Он сидел на краю печи, свесив ноги, глядя вниз, на бедный огонь свечи; ухо и щека его были измазаны сажей,
рубаха на боку изорвана, я видел его ребра,
широкие, как обручи. Одно стекло очков было разбито, почти половинка стекла вывалилась из ободка, и в дыру смотрел красный глаз, мокрый, точно рана. Набивая трубку листовым табаком, он прислушивался к стонам роженицы и бормотал бессвязно, напоминая пьяного...
Смягченный, он улыбался
широкой и доброй улыбкой. Было свежо, а он стоял в одной
рубахе с расстегнутым воротом, глубоко обнажавшим грудь. Мать оглянула его большую фигуру и ласково посоветовала...
И оба враз с себя и халаты долой и бешметы и чевяки сбросили, ситцевые
рубахи сняли, и в одних
широких полосатых портищах остались, и плюх один против другого, сели на землю, как курохтаны степные, и сидят.
Коршун стоял, насупив брови, опустив глаза, поддерживаемый опричниками; кровь
широкими пятнами пестрила его
рубаху.
У ворот на лавочке сидел дворник в красной кумачной
рубахе, синих штанах и босой. Как всегда, он сидел неподвижно, его
широкая спина и затылок точно примёрзли к забору, руки он сунул за пояс, рябое скучное лицо застыло, дышал он медленно и глубоко, точно вино пил. Полузакрытые глаза его казались пьяными, и смотрели они неотрывно.
Но открыв незапертую калитку, он остановился испуганный, и сердце его упало: по двору встречу ему шёл Максим в новой синей
рубахе, причёсанный и чистенький, точно собравшийся к венцу. Он взглянул в лицо хозяина, приостановился, приподнял плечи и волком прошёл в дом, показав Кожемякину
широкую спину и крепкую шею, стянутую воротом
рубахи.
Он был одет в
рубаху серого сукна, с карманом на груди, подпоясан ремнём, старенькие, потёртые брюки были заправлены за голенища смазных, плохо вычищенных сапог, и всё это не шло к его
широкому курносому лицу, к густой, законно русской бороде, от глаз до плеч; она обросла всю шею и даже торчала из ушей, а голова у него — лысая, только на висках и на затылке развевались серые пряди жидких волос.
Вторым почётным гостем был соборный староста Смагин, одетый в
рубаху, поддёвку и плисовые сапоги с мягкими подошвами; человек тучный, с бритым, как у старого чиновника, лицом и обиженно вытаращенными водянистыми глазами; его жена, в чёрном, как монахиня, худая, высокая, с лошадиными челюстями и короткой верхней губой, из-за которой сверкали
широкие кости белых зубов.
Пожилой казак с
широкою, седоватою, черною бородой, в одной подпоясанной черным ремнем
рубахе, лежал у самой воды и лениво смотрел на однообразный, бурливший и заворачивающий Терек.
Убрав скотину сумерками, захватив семечек в
широкий рукав
рубахи, она выходила на угол посмеяться с девками.
Марьянка в одной розовой
рубахе, как обыкновенно дома ходят казачки, испуганно отскочила от двери и, прижавшись к стене, закрыла нижнюю часть лица
широким рукавом татарской
рубахи.
Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна: «Эй, нет ли у вас вина… и поесть мне?» Я посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он, в белой
рубахе и в
широком кушаке с распущенными на боку концами, стоит одной ногой в лодке, а другой на берегу.
То был человек необыкновенно высокого роста, но худощавый как остов:
широкие складки красной как кровь
рубахи и синие широчайшие шаровары из крашенины болтались на его членах, как на шестах; бабьи коты, надетые на босые костлявые ноги, заменяли обувь.
Подводчик Степка, на которого только теперь обратил внимание Егорушка, восемнадцатилетний мальчик хохол, в длинной
рубахе, без пояса и в
широких шароварах навыпуск, болтавшихся при ходьбе, как флаги, быстро разделся, сбежал вниз по крутому бережку и бултыхнулся в воду. Он раза три нырнул, потом поплыл на спине и закрыл от удовольствия глаза. Лицо его улыбалось и морщилось, как будто ему было щекотно, больно и смешно.
Коренастый, в розовой ситцевой
рубахе, он ходил, засунув руки в карманы
широких суконных штанов, заправленных в блестящие сапоги с мелким набором. В карманах у него всегда побрякивали деньги. Его круглая голова уже начинала лысеть со лба, но на ней ещё много было кудрявых русых волос, и он молодецки встряхивал ими. Илья не любил его и раньше, но теперь это чувство возросло у мальчика. Он знал, что Петруха не любит деда Еремея, и слышал, как буфетчик однажды учил дядю Терентия...
И от него пахнуло на меня тем же счастьем, что и от его ковров и кресел. Полный, здоровый, с красными щеками, с
широкою грудью, вымытый, в ситцевой
рубахе и шароварах, точно фарфоровый, игрушечный ямщик. У него была круглая, курчавая бородка — и ни одного седого волоска, нос с горбинкой, а глаза темные, ясные, невинные.
Самойленко только немногих помнил по фамилии, а про тех, кого забыл, говорил со вздохом: «Прекраснейший, величайшего ума человек!» Покончив с альбомом, фон Корен брал с этажерки пистолет и, прищурив левый глаз, долго прицеливался в портрет князя Воронцова или же становился перед зеркалом и рассматривал свое смуглое лицо, большой лоб и черные, курчавые, как у негра, волоса, и свою
рубаху из тусклого ситца с крупными цветами, похожего на персидский ковер, и
широкий кожаный пояс вместо жилетки.
— Бог на помочь! — поздоровался я со стариком, который рукавом старой пестрядевой
рубахи вытирал свое красивое,
широкое лицо, покрытое каплями крупного пота.
Был он беден, одевался плохо, но его удальству, бойким движениям жилистого тела,
широким жестам очень отвечали: измятая, рваная
рубаха, штаны в заплатах и дырявые, стоптанные сапоги.
Он был одет в белую
рубаху с
широкими рукавами и какой-то серенький, старый халатик поверх ее, — это тоже отделяло его от всех. В конце проповеди своей он вскричал...
На нем красная кумачовая
рубаха, невероятно грязная и рваная, холщовые
широкие шаровары, на одной ноге остатки резинового ботика, на другой — кожаный опорок.
Было в нем что-то густо-темное, отшельничье: говорил он вообще мало, не ругался по-матерному, но и не молился, ложась спать или вставая, а только, садясь за стол обедать или ужинать, молча осенял крестом
широкую грудь. В свободные минуты он незаметно удалялся куда-нибудь в угол, где потемнее, и там или чинил свою одежду или, сняв
рубаху, бил — на ощупь — паразитов в ней. И всегда тихонько мурлыкал низким басом, почти октавой, какие-то странные, неслыханные мною песни...
На пороге кабака находился сам хозяин; это был дюжий, жирный мужчина с черною, как смоль, бородою и волосами, одетый в красную
рубаху с синими ластовицами и в
широкие плисовые шаровары. Он беспрерывно заговаривал с тем или другим, а иногда просто, подмигнув кому-нибудь в толпе, покрикивал: «Эй, парень! А что ж хлебнуть-то? Ась?.. Э-ге-ге, брат! Да ты, как я вижу, алтынник!»
И больного связали. Он лежал, одетый в сумасшедшую
рубаху, на своей постели, крепко привязанный
широкими полосами холста к железным перекладинам кровати. Но бешенство движений не уменьшилось, а скорее возросло. В течение многих часов он упорно силился освободиться от своих пут. Наконец однажды, сильно рванувшись, он разорвал одну из повязок, освободил ноги и, выскользнув из-под других, начал со связанными руками расхаживать по комнате, выкрикивая дикие, непонятные речи.
Входя в комнату, он слегка запнулся за порог, оглядел то место, за которое задел, потом вышел на середину и остановился. Его походка была ровна и спокойна.
Широкое лицо, с грубоватыми, но довольно правильными чертами, выражало полное равнодушие. Голубые глаза были несколько тусклы и неопределенно смотрели вперед, как будто не видя ближайших предметов. Волосы подстрижены в скобку. На новой ситцевой
рубахе виднелись следы крови.
Из-под расстёгнутой красной
рубахи видна была
широкая, смуглая грудь работника, дышавшая глубоко и ровно, рыжие усы насмешливо пошевеливались, белые частые зубы сверкали из-под усов, синие большие глаза хитро прищурились, и весь Кузьма показался своему хозяину таким гордым и важным, что мельнику захотелось поскорее уйти от него, чтоб засыпка не заметил своего превосходства над хозяином.
Прибежала девочка — тоненькая, худенькая, лет тринадцати и лицом на черного похожа. Видно, что дочь. Тоже — глаза черные, светлые и лицом красивая. Одета в
рубаху длинную, синюю, с
широкими рукавами и без пояса. На полах, на груди и на рукавах оторочено красным. На ногах штаны и башмачки, а на башмачках другие с высокими каблуками; на шее монисто, всё из русских полтинников. Голова непокрытая, коса черная, и в косе лента, а на ленте привешаны бляхи и рубль серебряный.
Клинообразная, темно-русая борода как нельзя более гармонировала с прической, и весь костюм его являл собою несколько странное смешение: поверх красной кумачовой рубахи-косоворотки на нем было надето драповое пальто, сшитое некогда с очевидной претензией на моду;
широкие триковые панталоны, покроем à la zouave [Галифе (фр.).] небрежно засунуты в голенища смазных сапог; в руке его красовалась толстая суковатая дубинка, из породы тех, которые выделываются в городе Козьмодемьянске.
Из своих
широких национальных балахонов попавшие в форменный костюм, придуманный для них французами, — темно-синюю
рубаху с красной петличкой, со спрятанными косами, они представляли собой довольно жалкий вид: амуниция на них сидела как-то неуклюже, а ружья и пики, которыми они были вооружены, казалось, составляли для них не особенно приятную обузу.
Кроме французских солдат, одетых в темно-синие куртки и белые
широкие, стянутые у ног штаны и в анамских шляпах на головах, тут были темнокожие тагалы в пестрых, светло-синих
рубахах и таких же штанах, с несколько выкаченными глазами и толстыми губами, добродушные на вид люди, молчаливо покуривавшие сигары и с недоумением поглядывающие на берега чужой страны, куда их, неизвестно почему, перевезли вдруг с родного острова и теперь везут для усмирения таких же туземцев, как и они сами.
Матросский незатейливый туалет — мытье океанской соленой водой (пресной дозволяется мыться только офицерам) и прическа — занял несколько минут, и вслед затем вся команда, в своих белых рабочих
рубахах с отложными
широкими синими воротниками, открывавшими шею, в просмоленных белых штанах, у пояса которых на ремешках висели у многих ножи в черных ножнах, и с босыми ногами, выстраивается во фронт «на молитву».
— Ты смотри, кавалер, нашим-то бабам про это не сказывай, — усмехаясь, молвил рослый старик с
широкой белой бородою. — Ежель узнают, тотчас подол в зубы — и драло в Польшу, некому тогда будет нам и
рубахи стирать.
Вошел в сионскую горницу Николай Александрыч в длинной, до самых пят
рубахе из тонкого полотна, с необыкновенно
широким подолом.
Живее и живее напев, быстрее и быстрее вертятся в кругах. Не различить лица кружащихся. Радельные
рубахи с
широкими подолами раздуваются и кажутся белыми колоколами, а над ними веют полотенца и пальмы. Ветер пошел по сионской горнице: одна за другой гаснут свечи в люстрах и канделябрах, а дьякон свое выпевает...
— Чаво? — послышался слабый голос, и рыжее худое лицо нагнулось с печи.
Широкая, исхудалая и побледневшая рука, покрытая волосами, натягивала армяк на острое плечо в грязной
рубахе. — Дай испить, брат; ты чаво?
Его загорелое толстоносое лицо и мускулистая шея как бы говорили: «Я сыт, здоров, доволен собой, а придет время, и вы, молодые люди, будете тоже сыты, здоровы и довольны собой…» Одет он был в ситцевую
рубаху с косым воротом и в
широкие полотняные панталоны, засунутые в большие сапоги.
Лесная сторожка стояла в глубине
широкой, недавно выкошенной поляны. Денис, в белой холщовой
рубахе и лаптях, вышел нам навстречу.