Неточные совпадения
Нет, не отделяет в уме ни копейки, а отделит разве столько-то четвертей ржи, овса, гречихи, да того-сего, да с скотного двора телят, поросят, гусей, да меду с ульев, да гороху, моркови, грибов, да всего, чтоб
к Рождеству послать столько-то четвертей родне, «седьмой воде на киселе», за сто верст, куда уж он
посылает десять лет этот оброк, столько-то в год какому-то бедному чиновнику, который женился на сиротке, оставшейся после погорелого соседа, взятой еще отцом в дом и там воспитанной.
— Год на год не приходится, Сергей Александрыч. А среднее надо класть тысяч сто… Вот в третьем году адвоката Пикулькина тысяч на сорок обыграли, в прошлом году нотариуса Калошина на двадцать да банковского бухгалтера Воблина на тридцать. Нынче, сударь, Пареный большую силу забирать начал: в шестидесяти тысячах ходит. Ждут
к рождеству Шелехова — большое у них золото
идет, сказывают, а там наши на Ирбитскую ярмарку тронутся.
Просто позвал меня
к себе на квартиру, а жена его в это время
пошла на базар за поросенком, — было
рождество.
Приблизительно так бурчит про себя господин обер-офицер Александров,
идя торопливыми большими шагами по Поварской
к Арбату. Вчера была елка и танцевали у Андриевичей. Домой он вернулся только
к пяти часам утра, а подняли его насилу-насилу в семь без двадцати. Ах, как бы не опоздать! Вдруг залепит Дрозд трое суток без отпуска. Вот тебе и
Рождество…
Так прошло
рождество; разговелись; начались святки; девки стали переряжаться, подблюдные песни
пошли. А Насте стало еще горче, еще страшнее. «Пой с нами, пой», — приступают
к ней девушки; а она не только что своего голоса не взведет, да и чужих-то песен не слыхала бы. Барыня их была природная деревенская и любила девичьи песни послушать и сама иной раз подтянет им. На святках, по вечерам, у нее девки собирались и певали.
И женят таким образом парня в мясоед, между
рождеством и масленицей. Но как пришел великий пост, так и начали молодого в Питер сбирать: прибрали попутчиков, привязал он
к спине котомку и
пошел, а там, месяца через два, и поотпишет что-нибудь, вроде того...
—
Слава Богу, — отвечала Манефа, — дела у братца, кажись, хорошо
идут. Поставку новую взял на горянщину, надеется хорошие барыши получить, только не знает, как
к сроку поспеть. Много ли времени до весны осталось, а работников мало, новых взять негде. Принанял кой-кого, да не знает, управится ли…
К тому ж перед самым
Рождеством горем Бог его посетил.
— Как же, матушка, со всеми простился, — ответил Петр Степаныч. — И со сродниками, и с приказчиками, и со всеми другими домашними, которы на ту пору тут прилучились. Всех
к себе велел позвать и каждого благословлял, а как кого зовут, дядюшка подсказывал ему. Чуть не всех он тут впервые увидел… Меня хоть взять — перед
Рождеством двадцать седьмой мне
пошел, а прадедушку чуть-чуть помню, когда еще он в затвор-от не уходил.
Пришел голодный год! «Съедим, что зародилось, и умрем», — говорили мужики и пекли еще из новичы лепешки и наварили
к успенью браги, а с Богородичного
Рождества некоторые несмело стали отлучаться… Спросите — куда? Сначала был еще стыд в этом сознаваться — отлучки эти скрывались: люди уходили из села и возвращались домой в потемочках, «чтобы сумы не было видно», — но голод и нужда возрастали, и
к Покрову все друг о друге стали знать, что всем есть нечего и что «всем надо
идти побираться».
Я начинал в этой области становиться enfant terrible [Буквально: ужасный ребенок (франц.), употребляется по отношению
к людям, которые бестактной непосредственностью ставят в неловкое положение окружающих.] в нашей семье. Папа все настороженнее приглядывался ко мне. И однажды случилось, наконец, вот что. Я тогда был в восьмом классе. Сестренки Маня и Лиза перед
рождеством говели.
К исповеди нельзя
идти, если раньше не получишь прощения у всех, кого ты мог обидеть.
Он выписал гимнастические гири, крокет, триктрак, детский бильярд, садовые инструменты для детей и десятка два очень умных, рациональных игр. Потом обыватели, проходя мимо его магазина,
к великому своему удовольствию увидели два велосипеда: один большой, другой поменьше. И торговля
пошла на
славу. Особенно хороша была торговля перед
Рождеством, когда Андрей Андреевич вывесил на окне объявление, что у него продаются украшения для елки.