С неделю сеял мелкий спорый дождь,
шуршал по крыше, сёк деревья, вздыхал и плакал, переставал на час-два и — снова сыпался мелкой пылью.
Неточные совпадения
«Страшный человек», — думал Самгин, снова стоя у окна и прислушиваясь. В стекла точно невидимой подушкой били. Он совершенно твердо знал, что в этот час тысячи людей стоят так же, как он, у окошек и слушают, ждут конца. Иначе не может быть. Стоят и ждут. В доме долгое время было непривычно тихо. Дом как будто пошатывался от мягких толчков воздуха, а на
крыше точно снег
шуршал, как
шуршит он весною, подтаяв и скатываясь
по железу.
Когда они ушли, стало слышно, как
шуршат тараканы, ветер возится
по крыше и стучит заслонкой трубы, мелкий дождь монотонно бьется в окно. Татьяна приготовляла постель для матери, стаскивая с печи и с полатей одежду и укладывая ее на лавке.
Она говорила с усмешкой в глазах и порой точно вдруг перекусывала свою речь, как нитку. Мужики молчали. Ветер гладил стекла окон,
шуршал соломой
по крыше, тихонько гудел в трубе. Выла собака. И неохотно, изредка в окно стучали капли дождя. Огонь в лампе дрогнул, потускнел, но через секунду снова разгорелся ровно и ярко.
Темными буграми стояли дома слободы; между ними
по улице бежал сырой поток ветра со стороны болот; где-то
шуршали ветки деревьев о стену или
крышу, и негромко, должно быть, во сне, тявкала собака.
Резко блеснула молния. Как пушечный залп, прокатился гром. Дождь хлынул. Он
шуршал по соломенной
крыше, журчащими ручьями сбегал на землю. Из черного леса широко потянуло свежею, сырою прохладою.
Помню: сидим мы все в тесной избе; папиросы мои давно вышли, курим мы махорку из трубок, волнами ходит синий, едкий дым, керосинка на столе коптит и чадит. Мы еще и еще выпиваем и поем песни.
По соломенной
крыше шуршит дождь, за лесом вспыхивают синие молнии, в оконце тянет влажностью. На печи сидит лесникова старуха и усталыми глазами смотрит Мимо нас.