Неточные совпадения
Куда
Ни едешь, попадаются
Одни крестьяне пьяные,
Акцизные чиновники,
Поляки пересыльные
Да глупые посредники.
Тут арендатор-Поляк купил за полцены у барыни, которая живет в Ницце, чудесное имение.
Кроме рейстровых козаков, [Рейстровые козаки — казаки, занесенные
поляками в списки (реестры) регулярных войск.] считавших обязанностью являться во время войны, можно было во всякое время, в случае большой потребности, набрать целые толпы охочекомонных: [Охочекомонные козаки — конные добровольцы.] стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники!
В остроге были тоже ссыльные
поляки, политические преступники.
Те просто считали весь этот люд за невежд и хлопов и презирали их свысока; но Раскольников не мог так смотреть: он ясно видел, что эти невежды во многом гораздо умнее этих самых
поляков.
За границу
поляк убежит, а не он, тем паче что я слежу да и меры принял.
— Здесь —
поляки и жиды, — сердито сказал жандарм. — У жидов помер кто-то. Все — слышите — воют?
Население нашей страны включает 57 народностей, совершенно и ничем не связанных:
поляки не понимают грузин, украинцы — башкир, киргиз, татары — мордву и так далее, и так далее.
Он припомнил всё, что говорилось о Протопопове: человек политически неопределенный и даже не очень грамотный, но ловкий, гибкий, бойкий, в его бойкости замечают что-то нездоровое. Провинциал, из мелких симбирских дворян, владелец суконной фабрики, наследовал ее после смерти жандармского генерала Сильверстова, убитого в Париже поляком-революционером Подлевским. В общем — человек мутный, ничтожный.
— Тоську в Буй выслали. Костромской губернии, — рассказывал он. — Туда как будто раньше и не ссылали, черт его знает что за город, жителя в нем две тысячи триста человек. Одна там, только какой-то
поляк угряз, опростился, пчеловодством занимается. Она — ничего, не скучает, книг просит. Послал все новинки — не угодил! Пишет: «Что ты смеешься надо мной?» Вот как… Должно быть, она серьезно втяпалась в политику…
— Впрочем — дело не мое. Я, так сказать, из патриотизма. Знаете, например: свой вор — это понятно, а, например,
поляк или грек — это уж обидно. Каждый должен у своих воровать.
— Хуже, потому как над евреями допущено изгаляться,
поляки — вроде пленные, а мы — русские, казенные люди.
— В университете учатся немцы,
поляки, евреи, а из русских только дети попов. Все остальные россияне не учатся, а увлекаются поэзией безотчетных поступков. И страдают внезапными припадками испанской гордости. Еще вчера парня тятенька за волосы драл, а сегодня парень считает небрежный ответ или косой взгляд профессора поводом для дуэли. Конечно, столь задорное поведение можно счесть за необъяснимо быстрый рост личности, но я склонен думать иначе.
— Иван Пращев, офицер, участник усмирения
поляков в 1831 году, имел денщика Ивана Середу. Оный Середа, будучи смертельно ранен, попросил Пращева переслать его, Середы, домашним три червонца. Офицер сказал, что пошлет и даже прибавит за верную службу, но предложил Середе: «Приди с того света в день, когда я должен буду умереть». — «Слушаю, ваше благородие», — сказал солдат и помер.
Но на другой день, с утра, он снова помогал ей устраивать квартиру. Ходил со Спиваками обедать в ресторан городского сада, вечером пил с ними чай, затем к мужу пришел усатый
поляк с виолончелью и гордо выпученными глазами сазана, неутомимая Спивак предложила Климу показать ей город, но когда он пошел переодеваться, крикнула ему в окно...
Усатый
поляк исчез, оставив виолончель у рояля. Спивак играл фугу Баха; взглянув на вошедших темными кружками стекол, он покашлял и сказал...
— Точно что не к добру это все новое ведет, — сказал помещик, — вот хоть бы венгерцы и
поляки бунтуют: отчего это? Все вот от этих новых правил!
Маленький
поляк, очевидно, показался ему фигурой комическою, и он тотчас возненавидел его по примеру всех желчных и печеночных людей, у которых это всегда вдруг происходит безо всякого даже повода.
Вдруг маленький
поляк произнес имя депутата Мадье де Монжо, но, по привычке очень многих
поляков, выговорил его по-польски, то есть с ударением на предпоследнем слоге, и вышло не Мадье де Монжо, а Мадье де Монжо.
Поляки свирепо обернулись к нему.
— Что вам надо? — грозно крикнул большой толстый
поляк по-русски. Dadais выждал.
Он повернулся к
полякам и, важно выпрямившись, раздельно и громко, вдруг произнес, как бы обращаясь с вопросом...
— Да, у меня есть характер, побольше, чем у тебя, потому что ты в рабстве у первого встречного. Ты нас осрамил, ты у
поляков, как лакей, прощения просил. Знать, тебя часто били в трактирах?
— Это — шуты, пане, это — шуты! — презрительно повторял маленький
поляк, весь красный, как морковь, от негодования. — Скоро нельзя будет приходить! — В зале тоже зашевелились, тоже раздавался ропот, но больше смех.
— Мадье де Монжо? — повторил он вдруг опять на всю залу, не давая более никаких объяснений, точно так же как давеча глупо повторял мне у двери, надвигаясь на меня: Dolgorowky?
Поляки вскочили с места, Ламберт выскочил из-за стола, бросился было к Андрееву, но, оставив его, подскочил к
полякам и принялся униженно извиняться перед ними.
Сегодня я проехал мимо полыньи: несмотря на лютый мороз, вода не мерзнет, и облако черного пара, как дым, клубится над ней. Лошади храпят и пятятся. Ямщик франт попался, в дохе, в шапке с кистью, и везет плохо. Лицо у него нерусское. Вообще здесь смесь в народе. Жители по Лене состоят и из крестьян, и из сосланных на поселение из разных наций и сословий; между ними есть и жиды, и
поляки, есть и из якутов. Жидов здесь любят: они торгуют, дают движение краю.
Мы едва добрались до европейского квартала и пошли в отель, содержимую
поляком.
Один был
поляк Лозинский, другой — еврей, Розовский — фамилия.
Четвертый разряд составляли люди, потому только зачисленные в преступники, что они стояли нравственно выше среднего уровня общества. Таковы были сектанты, таковы были
поляки, черкесы, бунтовавшие за свою независимость, таковы были и политические преступники — социалисты и стачечники, осужденные за сопротивление властям. Процент таких людей, самых лучших обществ, по наблюдению Нехлюдова, был очень большой.
За ними стоял молодой красавец
поляк, пан Жукотынский с Зосей; дальше пан Мозалевский с Надеждой Васильевной, Давид с Верочкой, «Моисей» с Аней Поярковой, молодой доктор с Аллой, Альфонс Богданыч с Агриппиной Филипьевной и т. д.
Свободным движением
поляк расчистил себе дорогу и плавными мягкими кругами врезался в кружившуюся толпу.
Поляк был необыкновенно хорош, хорош чистотой типа, выдержкой, какой недостает русскому человеку.
Зося шла под руку с высоким красавцем
поляком, который в числе других был специально выписан для бала Альфонсом Богданычем.
Расправив седой ус и щелкнув каблуками, пан Кухцинский пошел в первой паре с тем шиком, с каким танцуют мазурку только одни
поляки.
Мазурка продолжалась около часа; пары утомились, дамы выделывали па с утомленными лицами и тяжело переводили дух. Только одни
поляки не чувствовали никакой усталости, а танцевали еще с большим воодушевлением. Привалов в числе другой нетанцующей публики тоже любовался этим бешеным танцем и даже пожалел, что сам не может принять участия в нем.
И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и играл в винт, и когда заставал в каком-нибудь доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и ел молча, глядя в тарелку; и все, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал, и за то, что он всегда сурово молчал и глядел в тарелку, его прозвали в городе «
поляк надутый», хотя он никогда
поляком не был.
Невозможно утвердить всеславянскую идею на почве признания восточного православия единственным и полным источником высшей духовной культуры, так как этим отлучаются от духовного обращения
поляки и все славяне-католики.
А ведь не одни
поляки — католики в славянском мире.
В складе польской души русских всегда поражает условная элегантность и сладость, недостаток простоты и прямоты и отталкивает чувство превосходства и презрения, от которых не свободны
поляки.
И русский мессианизм всегда должен был казаться
полякам нежертвенным, корыстным, притязающим на захват земли.
Проблема женщины у
поляков совсем иначе ставится, чем у французов, — это проблема страдания, а не наслаждения.
Полякам всегда недоставало чувства равенства душ человеческих перед Богом, братства во Христе, связанного с признанием бесконечной ценности каждой человеческой души.
В мессианском сознании Достоевского нельзя найти той чистой жертвенности, которая вдохновляла мессианское сознание
поляков.
Национальное чувство искалечено у нас, русских, нашим внутренним рабством, у
поляков — их внешним рабством.
Русский духовный тип казался
полякам не иным духовным типом, а просто низшим и некультурным состоянием.
Тот же Достоевский, который проповедовал всечеловека и призывал к вселенскому духу, проповедовал и самый изуверский национализм, травил
поляков и евреев, отрицал за Западом всякие права быть христианским миром.
Старая ссора в славянской семье, ссора русских с
поляками, не может быть объяснена лишь внешними силами истории и внешними политическими причинами.
Любовь играет меньшую роль в русской жизни и русской литературе, чем у
поляков.
Поляки внесли в мир идею жертвенного мессианизма.
Для погруженной в себя русской души, получившей сильную православную прививку, многое не только чуждо и непонятно в
поляке, но неприятно, отталкивает и вызывает вражду.