Неточные совпадения
— А вот я и здесь, —
сказал, входя, хозяин и ведя за собой двух
юношей, в летних сюртуках. Тонкие, точно ивовые хлысты, выгнало их вверх почти на целый аршин выше Петра Петровича.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих
юношей и
сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
— Вы, разумеется, знаете, что Локтев —
юноша очень способный и душа — на редкость чистая. Но жажда знания завлекла его в кружок гимназистов и гимназисток — из богатых семей; они там, прикрываясь изучением текущей литературы… тоже литература, я вам
скажу! — почти вскрикнул он, брезгливо сморщив лицо. — На самом деле это — болваны и дурехи с преждевременно развитым половым любопытством, — они там… — Самойлов быстро покрутил рукою над своей головой. — Вообще там обнажаются, касаются и… черт их знает что!
Самгина не мог не раздражать
юноша, который по поводу споров за границей просто
сказал...
Юноша встал, не очень уверенно шаркая ногами, подошел к столу Самгина, зацепился встрепанными волосами за лист пальмы, улыбаясь,
сказал Самгину...
— Жестокие, сатанинские слова
сказал пророк Наум. Вот,
юноши, куда посмотрите: кары и мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну поют.
Самгин заговорил в солидном, даже строгом тоне, но это не смутило
юношу, спокойно выслушав доводы,
сказал, тряхнув гладко остриженной головой...
— И без меня, — глухим басом
сказал юноша дикого вида.
— Слушай, —
сказал он, сдвинув брови, тихо, не выпуская руки Клима из своей и этим заставив
юношу ожидать неприятности.
«Интересно: как она встретится с Макаровым? И — поймет ли, что я уже изведал тайну отношений мужчины и женщины? А если догадается — повысит ли это меня в ее глазах? Дронов говорил, что девушки и женщины безошибочно по каким-то признакам отличают
юношу, потерявшего невинность. Мать
сказала о Макарове: по глазам видно — это
юноша развратный. Мать все чаще начинает свои сухие фразы именем бога, хотя богомольна только из приличия».
Самгину тоже хотелось уйти, его тревожила возможность встречи с Бердниковым, но Елена мешала ему. Раньше чем он успел изложить ей причины, почему не может ехать на острова, — к соседнему столу торопливо подошел светлокудрый, румянощекий
юноша и вполголоса
сказал что-то.
— Ты забыл, что я — неудавшаяся актриса. Я тебе прямо
скажу: для меня жизнь — театр, я — зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются, исчезают различно наряженные люди, которые — как ты сам часто говорил — хотят показать мне, тебе, друг другу свои таланты, свой внутренний мир. Я не знаю — насколько внутренний. Я думаю, что прав Кумов, — ты относишься к нему… барственно, небрежно, но это очень интересный
юноша. Это — человек для себя…
Через день, сидя у Марины, он рассказывал ей о Мише. Он застал ее озабоченной чем-то, но, когда
сказал, что
юноша готовится к экзамену зрелости, она удивленно и протяжно воскликнула...
Только однажды, уступив упрямому натиску Макарова, учитель
сказал на ходу и не глядя на
юношей...
— Ага, —
сказал Самгин и после этого, незаметно для себя, стал говорить с
юношей на «вы».
Она обливала взглядом Райского; нужды ей нет, что он был ранний
юноша, успела ему
сказать, что у него глаза и рот обворожительны и что он много побед сделает, начиная с нее…
— Марфа Васильевна! — неожиданно, басом,
сказал юноша, — у вас коза в огород зашла — я видел! Как бы в сад не забралась!
Затем другой сын, — о, это еще
юноша, благочестивый и смиренный, в противоположность мрачному растлевающему мировоззрению его брата, ищущий прилепиться, так
сказать, к «народным началам», или к тому, что у нас называют этим мудреным словечком в иных теоретических углах мыслящей интеллигенции нашей.
— В Пассаж! —
сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет. Ехала она не одна с Мосоловым; Мосолов с Никитиным сидели на передней лавочке коляски, на козлах торчал еще третий
юноша; а рядом с дамою сидел мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели 25, как она говорила, а не 20? Но это дело ее совести, если прибавляет.
Он позвонил, вошел старик huissier [сторож (фр.).] с цепью на груди;
сказав ему с важным видом: «Бумаги и перо этому господину»,
юноша кивнул мне головой.
Торжественно и поэтически являлись середь мещанского мира эти восторженные
юноши с своими неразрезными жилетами, с отрощенными бородами. Они возвестили новую веру, им было что
сказать и было во имя чего позвать перед свой суд старый порядок вещей, хотевший их судить по кодексу Наполеона и по орлеанской религии.
— Красная… горячая… —
сказал юноша вдумчиво.
— И судя по тому, что князь краснеет от невинной шутки, как невинная молодая девица, я заключаю, что он, как благородный
юноша, питает в своем сердце самые похвальные намерения, — вдруг и совершенно неожиданно проговорил или, лучше
сказать, прошамкал беззубый и совершенно до сих пор молчавший семидесятилетний старичок учитель, от которого никто не мог ожидать, что он хоть заговорит-то в этот вечер.
Вы,
юноша, жаждали в Швейцарии родины, стремились в Россию, как в страну неведомую, но обетованную; прочли много книг о России, книг, может быть, превосходных, но для вас вредных; явились с первым пылом жажды деятельности, так
сказать, набросились на деятельность!
— Образцовый, можно
сказать,
юноша, — заметил Гедеоновский.
Когда об этом щекотливом деле расспрашивают не только зеленых
юношей, но даже и почетных пятидесятилетних мужчин, почти дедушек, они вам наверное
скажут древнюю трафаретную ложь о том, как их соблазнила горничная или гувернантка.
Громадное самолюбие этого
юноши до того было уязвлено неудачею на театре, что он был почти не в состоянии видеть Павла, как соперника своего на драматическом поприще; зато сей последний, нельзя
сказать, чтобы не стал в себе воображать будущего великого актера.
Никогда еще, я должен
сказать, мой
юноша не бывал в столь возвышенном умственном и нравственном настроении, как в настоящее время.
Юноша, должно быть, побаивался своего дяденьки, потому что, чем ближе они стали подъезжать к жилищу, тем беспокойнее он становился, и когда, наконец, въехали в самую усадьбу (которая, как успел заметить Вихров, была даже каменная), он, не дав еще хорошенько кучеру остановить лошадей и несмотря на свои слабые ноги, проворно выскочил из тарантаса и побежал в дом, а потом через несколько времени снова появился на крыльце и каким-то довольным и успокоительным голосом
сказал Вихрову...
— Облекись-ка в сие благородное одеяние,
юноша! —
сказал Еспер Иваныч Паше.
Что
скажут об этом космополиты! Что подумают те чистые сердцем, которые, говоря об отечестве, не могут воздержаться, чтобы не произнести:"Да будет забвенна десница моя, ежели забуду тебя, Иерусалиме!"Как глубоко поражены будут те пламенные
юноши, которых еще в школе напитывали высокими примерами Регулов и Муциев Сцевол, которые еще в колыбели засыпали под сладкие звуки псалма:"На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом"?!
— Ужасно трудна, — подтвердил
юноша, — но я откровенно могу вам
сказать, что вполне сочувствую ей, потому что сам почти в положении Гамлета. Отец мой, к несчастью, имеет привязанность к нашей бывшей гувернантке, от которой страдала наша мать и, может быть, умерла даже от нее, а теперь страдаем мы все, и я, как старший, чувствую, что должен был бы отомстить этой женщине и не могу на это решиться, потому что все-таки люблю и уважаю моего отца.
— Это ничего; пожалуйста!.. — подхватил
юноша и стал в грустную позу Гамлета в первом явлении. — Начинайте! —
сказал он немцу, который, насилу нашедши, где говорит король, прочел...
— Я тебя не понимаю, Люба, — разве это педагогично давать детям или,
скажем,
юношам деньги на руки?
— Господин поручик, позвольте мне
сказать два-три слова этому взволнованному
юноше.
Александров внимательно рассматривал лицо знаменитого поэта, похожее на кукушечье яйцо и тесной раскраской и формой. Поэт понравился
юноше: из него, сквозь давно наигранную позу, лучилась какая-то добрая простота. А театральный жест со столовым ножом Александров нашел восхитительным: так могут делать только люди с яркими страстями, не боящиеся того, что о них
скажут и подумают обыкновенные людишки.
— Милый
юноша, —
сказал Егор Егорыч Пьеру, — несчастная Лябьева желает повидаться с мужем… Я сижу совсем больной… Не можете ли вы, посоветовавшись с отцом, выхлопотать на это разрешение?
— Как вам
сказать? Нервы стали как будто бы поспокойнее, — отвечал Мартын Степаныч. — Но позвольте мне однако, мой дорогой друг, взглянуть попристальнее на вас! — обратился он к Егору Егорычу и всматриваясь в того. — Вы молодец,
юноша еще!
— Тогда еще у меня таксы-то этой не было! —
сказал он, но на этот раз так благодушно, что не укоризна слышалась в его голосе, а скорее благодарное воспоминание о шалостях, свойственных
юношам, получившим образование в высших учебных заведениях.
— Нет, уж вы,
юноша, знайте, — сердито
сказал Богданов, — что это нельзя, и если я еще услышу, тогда мы вас уволим.
— Да нельзя,
юноша, никак нельзя, — скорбно покачивая головою,
сказал Богданов.
— Ругают эдаких-то, — сумрачно
сказал юноша, подумав.
— Нет, уж ты не бойся! — негромко и дружески
сказал юноша. — Я сам всего боюсь тут…
— Теперь, — шептал
юноша, — когда люди вынесли на площади, на улицы привычные муки свои и всю тяжесть, — теперь, конечно, у всех другие глаза будут! Главное — узнать друг друга, сознаться в том, что такая жизнь никому не сладка. Будет уж притворяться — «мне, слава богу, хорошо!» Стыдиться нечего, надо
сказать, что всем плохо, всё плохо…
Необычный шум за столом, нескромные шутки мужиков, бесстыдные взгляды огородниц и больше всего выкатившиеся глаза Савки — всё это наполнило
юношу тёмным гневом; он угрюмо бросил ложку и
сказал...
Юноша вспоминал отца, который тоже умел
сказать это слово — круглое, тяжкое и ёмкое так, что земля точно вздрагивала от обиды.
Бедный мой отец, который не пел, а только вместе шел с другими унтерами, объявил, что он дворянин, но генерал, злобно улыбаясь,
сказал ему: «Дворянин должен быть с бо́льшим благоговением к служба господня» — и в своем присутствии, в соседней комнате с церковью, при торжественном пении божественных словословий, зверски приказал отсчитать триста ударов невинному
юноше, запрещая ему даже кричать, чтоб «не возмущать господня служба».
Уезжая из Москвы, он находился в том счастливом, молодом настроении духа, когда, сознав прежние ошибки,
юноша вдруг
скажет себе, что всё это было не то, — что всё прежнее было случайно и незначительно, что он прежде не хотел жить хорошенько, но что теперь, с выездом его из Москвы, начинается новая жизнь, в которой уже не будет больше тех ошибок, не будет раскаяния, а наверное будет одно счастие.
Как свежо, светло было отроческое лицо это, — шея раскрыта, воротник от рубашки лежал на плечах, и какая-то невыразимая черта задумчивости пробегала по устам и взору, — той неопределенной задумчивости, которая предупреждает будущую мощную мысль; «как много выйдет из этого
юноши», —
сказал бы каждый теоретик, так говорил мсье Жозеф, — а из него вышел праздный турист, который, как за последний якорь, схватился за место по дворянским выборам в NN.
— А кто это
сказал — тот дурак, — заметил возмужалым голосом некто Калатузов, молодой
юноша лет восемнадцати, которого нежные родители бог весть для чего продержали до этого возраста дома и потом привезли для того, чтобы посадить рядом с нами во второй класс.