Неточные совпадения
На улице жара
стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, — все это разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы
юноши.
В картине «Сотворение человека» Саваоф изображен безбородым
юношей, в раю
стоит мельница, — в каждой картине угрюмые, но все-таки смешные анахронизмы.
На дворе соседа, лесопромышленника Табакова, щелкали шары крокета, а старший сын его, вихрастый, большеносый
юноша с длинными руками и весь в белом, точно официант из московского трактира, виновато
стоял пред Спивак и слушал ее торопливую речь.
А Калганов забежал в сени, сел в углу, нагнул голову, закрыл руками лицо и заплакал, долго так сидел и плакал, — плакал, точно был еще маленький мальчик, а не двадцатилетний уже молодой человек. О, он поверил в виновность Мити почти вполне! «Что же это за люди, какие же после того могут быть люди!» — бессвязно восклицал он в горьком унынии, почти в отчаянии. Не хотелось даже и жить ему в ту минуту на свете. «
Стоит ли,
стоит ли!» — восклицал огорченный
юноша.
Одни женщины не участвовали в этом позорном отречении от близких… и у креста
стояли одни женщины, и у кровавой гильотины является — то Люсиль Демулен, эта Офелия революции, бродящая возле топора, ожидая свой черед, то Ж. Санд, подающая на эшафоте руку участия и дружбы фанатическому
юноше Алибо.
«Пройдясь по залам, уставленным столами с старичками, играющими в ералаш, повернувшись в инфернальной, где уж знаменитый „Пучин“ начал свою партию против „компании“,
постояв несколько времени у одного из бильярдов, около которого, хватаясь за борт, семенил важный старичок и еле-еле попадал в своего шара, и, заглянув в библиотеку, где какой-то генерал степенно читал через очки, далеко держа от себя газету, и записанный
юноша, стараясь не шуметь, пересматривал подряд все журналы, он направился в комнату, где собирались умные люди разговаривать».
Эта картина показалась
юноше символом всей самодержавной России и, быть может, содействовала тому, что Достоевскому пришлось
стоять у эшафота в ожидании казни…
Старик внимательно смотрел на юношу-слепца… Тот
стоял бледный, но уже успокоившийся. При первых же звуках песни его руки нервно забегали по струнам, как будто покрывая их звоном ее резкие ноты… Бричка опять тронулась, но старик долго оглядывался назад.
Пред ним
стояли два
юноши, возраста почти равного, единым годом во времени рождения, но не в шествии разума и сердца они разнствовали между собою.
— Этаких людей, — говорил он с свойственным
юношам увлечением, —
стоит поставить перед собой да и стрелять в них из этой винтовки.
Как люди, готовящиеся к занятию «постов»,
юноши задорно
стоят на стороне государства и защищают неприкосновенность его прав.
— Этот? — спросил Серебряный, узнавая женоподобного
юношу, которого наружность поразила его на царском дворе, а неожиданная шутка чуть не
стоила ему жизни.
Повинуясь вдруг охватившему его предчувствию чего-то недоброго, он бесшумно пробежал малинник и остановился за углом бани, точно схваченный за сердце крепкою рукою: под берёзами
стояла Палага, разведя руки, а против неё Савка, он держал её за локти и что-то говорил. Его шёпот был громок и отчётлив, но
юноша с минуту не мог понять слов, гневно и брезгливо глядя в лицо мачехе. Потом ему стало казаться, что её глаза так же выкатились, как у Савки, и, наконец, он ясно услышал его слова...
Матвей перестал ходить на реку и старался обегать городскую площадь, зная, что при встрече с Хряповым и товарищами его он снова неизбежно будет драться. Иногда, перед тем как лечь спать, он опускался на колени и, свесив руки вдоль тела, наклонив голову — так
стояла Палага в памятный день перед отцом — шептал все молитвы и псалмы, какие знал. В ответ им мигала лампада, освещая лик богоматери, как всегда задумчивый и печальный. Молитва утомляла
юношу и этим успокаивала его.
Стояло великопостное время; я был тогда, как говорю вам,
юноша теплый и умиленный, а притом же потеря матушки была еще насвеже, и я очень часто ходил в одну домовую церковь и молился там и пресладко, и преискренно. Начинаю говеть и уж отгавливаюсь — совсем собираюсь подходить к исповеди, как вдруг, словно из театрального люка, выростает предо мною в темном угле церкви господин Постельников и просит у меня христианского прощения, если он чем-нибудь меня обидел.
Сожаление и досада изобразились на лице молчаливого проезжего. Он смотрел с каким-то грустным участием на Юрия, который, во всей красоте отвагой кипящего
юноши,
стоял, сложив спокойно руки, и гордым взглядом, казалось, вызывал смельчака, который решился бы ему противоречить. Стрелец, окинув взором все собрание и не замечая ни на одном лице охоты взять открыто его сторону, замолчал. Несколько минут никто не пытался возобновить разговора; наконец земский, с видом величайшего унижения, спросил у Юрия...
— Однажды я
стоял на небольшом холме, у рощи олив, охраняя деревья, потому что крестьяне портили их, а под холмом работали двое — старик и
юноша, рыли какую-то канаву. Жарко, солнце печет, как огнем, хочется быть рыбой, скучно, и, помню, я смотрел на этих людей очень сердито. В полдень они, бросив работу, достали хлеб, сыр, кувшин вина, — чёрт бы вас побрал, думаю я. Вдруг старик, ни разу не взглянувший на меня до этой поры, что-то сказал
юноше, тот отрицательно тряхнул головою, а старик крикнул...
Долго
стояли они, пораженные величием Изорина в шляпе Карла Моора с огромными полями и осанкой высокого
юноши Белова, важничавшего перед встречными своей красно-желтой кофтой из блестящей парчи, в которой еще на днях Бессонова играла сваху в «Русской свадьбе».
За прилавком
стоит юноша неописуемой красоты.
Здесь, перед картиной, изображающей
юношу и аскета, погребающих в пустыне молодую красавицу, тихо прижавшись к стене,
стоял господин лет тридцати, с очень кротким, немного грустным и очень выразительным, даже, можно сказать, с очень красивым лицом.
— О, нет! я жду многого, но не для себя… От деятельности, от блаженства деятельности я никогда не откажусь, но я отказался от наслаждения. Мои надежды, мои мечты — и собственное мое счастие не имеют ничего общего. Любовь (при этом слове он пожал плечом)… любовь — не для меня; я… ее не
стою; женщина, которая любит, вправе требовать всего человека, а я уж весь отдаться не могу. Притом нравиться — это дело
юношей: я слишком стар. Куда мне кружить чужие головы? Дай Бог свою сносить на плечах!
— Худо то, что он не честен. Ведь он умный человек: он должен же знать цену слов своих, — а произносит их так, как будто они ему что-нибудь
стоят… Спору нет, он красноречив; только красноречие его не русское. Да и, наконец, красно говорить простительно
юноше, а в его года стыдно тешиться шумом собственных речей, стыдно рисоваться!
Ему показалось даже, что слеза блеснула в тусклых взорах Олсуфия Ивановича; он поднял глаза и увидел, что и на ресницах Клары Олсуфьевны, тут же стоявшей, тоже как будто блеснула слезинка, — что и в глазах Владимира Семеновича тоже как будто бы было что-то подобное, — что, наконец, ненарушимое и спокойное достоинство Андрея Филипповича тоже
стоило общего слезящегося участия, — что, наконец,
юноша, когда-то весьма походивший на важного советника, уже горько рыдал, пользуясь настоящей минутой…
В углу зажгли маленькую лампу. Комната — пустая, без мебели, только — два ящика, на них положена доска, а на доске — как галки на заборе — сидят пятеро людей. Лампа
стоит тоже на ящике, поставленном «попом». На полу у стен еще трое и на подоконнике один,
юноша с длинными волосами, очень тонкий и бледный. Кроме его и бородача, я знаю всех. Бородатый басом говорит, что он будет читать брошюру «Наши разногласия», ее написал Георгий Плеханов, «бывший народоволец».
Высоким господином интересовались, кажется, многие дамы: некоторые на него взглядывали, другие приветливо ему кланялись, а одна молодая дама даже с умыслом села близ него, потому что, очень долго заставив своего кавалера, какого-то долговязого
юношу, носить по зале стул, наконец показала на колонну, около которой
стоял франт; но сей последний решительно не обратил на нее внимания и продолжал лениво смотреть на свои усы.
Есть в предыдущем поколении и другие исключения из определенной нами нормы. Это, например, те, суровые прежде, мудрецы, которые поняли наконец, что надо искать источник мудрости в самой жизни, и вследствие того сделались в сорок лет шалунами, жуирами и стали совершать подвиги, приличные только двадцатилетним
юношам, — да, если правду сказать, так и тем неприличные. Но об исключениях такого рода распространяться не
стоит.
Она подняла глаза: совсем близко, четверть часа назад посторонний и подозрительный,
стоял дикий, загорелый, безусый
юноша. Счастливое недоумение искрилось в его темных глазах, заботливо устремленных на девушку. Теперь он любил Пэда больше, чем когда бы то ни было; умерший казался ему чем-то вроде благодетельного колдуна.
Я не мальчик, даже не
юноша; я уже не в той поре, когда обмануть другого почти невозможно, а самого себя обмануть ничего не
стоит.
Пологий. В тесных отношениях дружбы… Здесь имеются две компании. Молодыми предводительствует Греков,
юноша очень дерзкий в обращении с лицами, которые
стоят неизмеримо выше его. А пожилыми руководствует Ефим Левшин… человек фантастический в своих речах и лисообразный в обращении…
Любезен мне ваш пыл
И ваша доблесть,
юноши, но Русь
Ограждена от войн теперь надолго.
Не чаем мы вторжения врагов;
Соседние наперерыв державы
Нам предлагают дружбу и союз;
Совместников на царство мы не знаем;
Незыблем наш и тверд
стоит престол —
И мирными придется вам делами
Довольным быть.
Он пытался обернуться к ней — ему хотелось обнять ее, но, когда он обернулся, она уже быстро и не оглядываясь шла прочь от него.
Юноша неподвижно
стоял над кучей полугнилого мусора, дремотно улыбался и смотрел влажным взглядом в кусты, где — точно облако — растаяли мягкие белые юбки.
В том месте, где
стояли они оба, было совершенно темно, и только по временам тусклое пламя лампады, колеблемое ветром, врывавшимся через отворенное узкое стекло окна, озаряло трепетным блеском лицо ее, которого каждая черта врезалась в память
юноши, мутила зрение его и глухою, нестерпимою болью надрывала его сердце.
И вот все люди, так или иначе прикосновенные к делам барнумовского характера, взбудоражились и заволновались. Женатые директора мечтали: «А вдруг Барнуму приглянется мое предприятие, и он возьмет да и купит его, по-американски, не торгуясь». Холостякам-артистам кто помешает фантазировать? Мир полон чудес для молодежи.
Стоит себе
юноша двадцати лет у окна и рубит говяжьи котлеты или чистит господские брюки. Вдруг мимо едет королевская дочка: «Ах, кто же этот раскрасавец?..»
Уже Ксения
стоит пред олтарем подле
юноши, уже совершается обряд торжественный, уже она — супруга, но еще не взглянула на того, кто должен быть отныне властелином судьбы ее…
…Близ углубления, где был Феодор,
стояла молодая женщина, прелестная собой, как те девы Востока, о которых пел Низами; сначала молилась и она; но вскоре молитва исчезла с уст ее; беспрерывно смотрела она на
юношу; освещенный последним остатком света, окруженный мраком, Феодор казался ей чем-то принадлежащим нездешнему миру; она думала видеть архангела, принесшего благую весть деве иудейской… Огненная кровь египтянки пылала.
И озлобленная братия, униженная поступком Феодора, осыпала его насмешками и бранью; даже несколько камней полетело в
юношу; все волновалось и кричало; один обвиненный
стоял спокойно; минута волнения прошла, — это был прежний Феодор, то же вдохновенное лицо, и ясно обращался его взор на братию и к небу; и когда игумен, боясь тронуться его видом, спросил: «Чего же медлите вы?» — тогда Феодор возвел очи к небу, говоря: «Господь, теперь я вижу, что ты обратился ко мне, что грешная молитва дошла до подножия твоего».
«У ворот, святой отец, — сказал привратник, благословленный игумном,
стоит юноша, просит, чтоб ты принял его в монастырь; он печален, слезы льются из его очей, говорит о каком-то преступлении.
Раскаяние, негодование на свою слабость показались на его чертах, и он коснулся до окна, трепет пробежал по его членам; казалось, что стучат у него в сердце, и седая голова привратника два раза повторяла уже свое приветствие сонными устами и спрашивала о причине позднего прихода, прежде нежели
юноша вымолвил: «Отец мой, иди к игумну, скажи, что у ворот
стоит презренный грешник, что он умоляет принять его в монастырь, что он пришел обмыть ваши святые ноги и работать и трудиться».
И долго
юноша над ним
Стоял раскаяньем томим,
Невольно мысля о былом,
Прощая — не прощен ни в чем!
И на груди его потом
Он тихо распахнул кафтан:
Старинных и последних ран
На ней кровавые следы
Вились, чернели как бразды.
Он руку к сердцу приложил,
И трепет замиравших жил
Ему неясно возвестил,
Что в буйном сердце мертвеца
Кипели страсти до конца,
Что блеск печальный этих глаз
Гораздо прежде их погас!..
Трилецкий. Да вот, например, хоть от радости… Взгляни на меня! Это сын твой!.. (Указывает на Сашу.) Это дочь твоя! (Указывает на Платонова.) Этот
юноша зять твой! Дочь-то одна чего
стоит! Это перл, папаша! Один только ты мог породить такую восхитительную дочь! А зять?
И Бальтасар пришел и рвался к жене, яростно вопия, расточая удары и кусаясь. Но не пустили его
юноши к Мафальде. Обессилел старик, и
стоя поодаль, рвал на себе одежду и седые волосы.
Рожа юноши-критика опять выглянула из-за огненного знака и ехидно улыбнулась. Перекладин поднялся и сел на кровати. Голова его болела, на лбу выступил холодный пот… В углу ласково теплилась лампадка, мебель глядела празднично, чистенько, от всего так и веяло теплом и присутствием женской руки, но бедному чиноше было холодно, неуютно, точно он заболел тифом. Знак восклицательный
стоял уже не в закрытых глазах, а перед ним, в комнате, около женина туалета и насмешливо мигал ему…
— Гм!.. — сконфузился
юноша. — Но привычка совсем не то, что образование. Мало того, что вы знаки препинания правильно ставите… мало-с! Нужно сознательно ставить! Вы ставите запятую и должны сознавать, для чего ее ставите… да-с! А это ваше бессознательное… рефлекторное правописание и гроша не
стоит. Это машинное производство и больше ничего.
— А что же может сказать она, если дело потребует этого? — в свою очередь спросил он. — Неужели же вскружить голову
юноше — такой трудный и великий подвиг, такая страшная жертва, на которую она не могла бы решиться? И, наконец, чего же
стоит ей эта полезная шалость, и к чему она ее обязывает?.. Ведь только вскружить, — не более!
Керим-ага долго
стоял, любуясь
юношей или скорее мальчиком, потому что на вид ему было не более четырнадцати, пятнадцати лет. Потом он быстро обернулся к Сумбат-Магоме и коротко приказал...
— Нет,
постой, — продолжал доктор. — Это не роман, а дело серьезное. Но если, друг мой Сашенька, взвесить, как ужасно пред совестью и пред честными людьми это ребячье легкомыслие, которое ничем нельзя оправдать и от которого теперь плачут столько матерей и томятся столько
юношей, то…
И прежде чем Игорь успел опомниться, он
стоял уже между двумя венгерскими солдатами, которые быстро и ловко обшаривали его карманы… Но
юноша не думал о себе. Видя, что дело наполовину проиграно, он все же нашел возможность крикнуть Милице...
А она, по странному женскому капризу, во что бы то ни стало хотела, чтобы ее французский протеже
стоял во главе воспитательного заведения, которое с тем только именно и было основано, чтобы освободить русских благорожденных детей из-под влияния иноверных «нехристей» и утвердить в этих
юношах «чисто православные русские начала».
И как один проступок часто влечет человека к другому, так же случилось и здесь с достойною Магной. Для того чтобы помочь мне, презренному скомороху, который не
стоил ее внимания по своему недостоинству, она нашла себя вынужденной довериться еще некоторому
юноше, по имени Магистриан.
Он не один.
Юноша лет семнадцати-восемнадцати с угрюмым лицом и смуглая, черноглазая, девушка
стоят по обе стороны его.