Неточные совпадения
Полгубернии разодето и весело гуляет под деревьями, и никому не
является дикое и грозящее в сем насильственном освещении, когда театрально выскакивает из древесной гущи озаренная поддельным светом ветвь, лишенная своей яркой зелени, а вверху темнее, и суровее, и в двадцать раз грознее
является чрез то ночное
небо и, далеко трепеща листьями в вышине, уходя глубже в непробудный мрак, негодуют суровые вершины дерев
на сей мишурный блеск, осветивший снизу их корни.
Становилось темнее, с гор повеяло душистой свежестью, вспыхивали огни,
на черной плоскости озера
являлись медные трещины. Синеватое туманное
небо казалось очень близким земле, звезды без лучей, похожие
на куски янтаря, не углубляли его. Впервые Самгин подумал, что
небо может быть очень бедным и грустным. Взглянул
на часы: до поезда в Париж оставалось больше двух часов. Он заплатил за пиво, обрадовал картинную девицу крупной прибавкой «
на чай» и не спеша пошел домой, размышляя о старике, о корке...
Солнце, освещая пыль в воздухе, окрашивало его в розоватый цвет,
на розоватом зеркале озера
явились две гряды перистых облаков, распростертых в
небе, точно гигантские крылья невидимой птицы, и, вплывая в отражения этих облаков, лебеди становились почти невидимы.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют
небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое
явятся у него
на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
— Начинается-то не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косясь
на Райского, — а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, «холопство», а после в неприличной одежде
на службу
явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился
на Райского) — и дальше, и дальше, — и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в
небе нет, что и молиться-то некому!..
«Боже мой! кто это выдумал путешествия? — невольно с горестью воскликнул я, — едешь четвертый месяц, только и видишь серое
небо и качку!» Кто-то засмеялся. «Ах, это вы!» — сказал я, увидя, что в каюте стоит, держась рукой за потолок, самый высокий из моих товарищей, К. И. Лосев. «Да право! — продолжал я, — где же это синее море, голубое
небо да теплота, птицы какие-то да рыбы, которых, говорят, видно
на самом дне?»
На ропот мой как тут
явился и дед.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь
на небо и сесть по правую руку своего отца,
явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением
на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Точно гигантские персты, они указывали
на небо, откуда за хищническое истребление лесов должно
явиться возмездие в виде сильных дождей и связанных с ними стремительных наводнений.
После падения София отлетает
на небо, а
на земле
является Ева.
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя
на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя
на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг
явился между знавшими его, то как бы с
неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
На душе у доктора лежало камнем одно обстоятельство, которое
являлось тучкой
на его
небе, — это проклятый заговор, в котором он участвовал.
— Мужику не то интересно, откуда земля
явилась, а как она по рукам разошлась, — как землю из-под ног у народа господа выдернули? Стоит она или вертится, это не важно — ты ее хоть
на веревке повесь, — давала бы есть; хоть гвоздем к
небу прибей — кормила бы людей!..
Приближалась весна, таял снег, обнажая грязь и копоть, скрытую в его глубине. С каждым днем грязь настойчивее лезла в глаза, вся слободка казалась одетой в лохмотья, неумытой. Днем капало с крыш, устало и потно дымились серые стены домов, а к ночи везде смутно белели ледяные сосульки. Все чаще
на небе являлось солнце. И нерешительно, тихо начинали журчать ручьи, сбегая к болоту.
— Спросите у него, откуда он взялся? с каким багажом людей уловлять
явился? что в жизни видел? что совершил? — так он не только
на эти вопросы не ответит, а даже не сумеет сказать, где вчерашнюю ночь ночевал. Свалился с
неба — и шабаш!
С тех пор, каждый раз, когда
являлась луна
на небе со звездами, спешил я к возлюбленной моей и все денные заботы
на время забывал с нею. Когда же последовал наш поход из тех мест, мы дали друг другу клятву в вечной взаимной любви и простились навсегда.
Солнце померкнет, луна затмится, звезды спадут с
небес, и Христос
явится на облаках с тьмою ангелов и повелит им собрать гласом трубным избранных от всех концов…
Лица, подобные Василию Блаженному, князю Репнину, Морозову или Серебряному,
являлись нередко как светлые звезды
на безотрадном
небе нашей русской ночи, но, как и самые звезды, они были бессильны разогнать ее мрак, ибо светились отдельно и не были сплочены, ни поддерживаемы общественным мнением.
После обеда в
небе явились светло-синие пятна, отражаясь в устоявшейся воде луж
на дворе. И вот — перед самой большой лужей сидит
на корточках вихрастый остроносый мальчик, гоняя прутом чурку по воде, и что-то кричит, а вода морщится, будто смеясь в лицо ему.
Колеи дорог, полные воды, светясь, лежали, как шёлковые ленты, и указывали путь в Окуров, — он скользил глазами по ним и ждал: вот из-за холмов
на красном
небе явится чёрный всадник, — Шакир или Алексей, — хлопая локтями по бокам, поскачет между этих лент и ещё издали крикнет...
И, бесплодно побродив по дому, устало садился
на любимое своё место, у окна в сад, смотрел
на шероховатую стену густой зелени, в белёсое
небо над ней, бездумно, в ожидании чего-то особенного, что, может быть,
явится и встряхнёт его, прогонит эту усталость.
Вслед за ним
явились Цветаев и Галатская, а Кожемякин отошёл к столу и там увидел Максима: парень сидел
на крыльце бани, пристально глядя в
небо, где возвышалась колокольня монастыря, окутанная ветвями липы, а под нею кружились охотничьи белые голуби.
Художник был болтлив, как чиж, он, видимо, ни о чем не мог говорить серьезно. Старик угрюмо отошел прочь от него, а
на другой день
явился к жене художника, толстой синьоре, — он застал ее в саду, где она, одетая в широкое и прозрачное белое платье, таяла от жары, лежа в гамаке и сердито глядя синими глазами в синее
небо.
Мать урода молчала, прислушиваясь к словам людей, волосы ее быстро седели, морщины
являлись на лице, она давно уже разучилась смеяться. Люди знали, что ночами она неподвижно стоит у двери, смотрит в
небо и точно ждет кого-то; они говорили друг другу...
То тут, то там, по горе и в лугах
являются селенья, солнце сверкает
на стеклах окон изб и
на парче соломенных крыш, сияют, в зелени деревьев, кресты церквей, лениво кружатся в воздухе серые крылья мельниц, дым из трубы завода вьется в
небо.
В его душе, постоянно полной опасениями и обидами, не находилось места надежде
на милость
неба, но теперь,
явившись неожиданно, она вдруг насытила его грудь теплом и погасила в ней тяжёлое, тупое отчаяние.
Ида знала эту доску, знала, что за нею несколько выше скоро выдвинется другая, потом третья, и каждая будет выдвигаться одна после другой, и каждая будет, то целыми тонами, то полутонами светлей нижней, и, наконец,
на самом верху, вслед за полосами, подобными прозрачнейшему розовому крепу,
на мгновение сверкнет самая странная — белая, словно стальная пружина, только что нагретая в белокалильном пламени, и когда она
явится, то все эти доски вдруг сдвинутся, как легкие дощечки зеленых жалюзи в окне опочивального покоя, и плотно закроются двери в
небо.
Наконец лес начинал редеть, сквозь забор темных дерев начинало проглядывать голубое
небо, и вдруг открывалась круглая луговина, обведенная лесом как волшебным очерком, блистающая светлою зеленью и пестрыми высокими цветами, как островок среди угрюмого моря, —
на ней во время осени всегда
являлся высокий стог сена, воздвигнутый трудолюбием какого-нибудь бедного мужика; грозно-молчаливо смотрели
на нее друг из-за друга ели и березы, будто завидуя ее свежести, будто намереваясь толпой подвинуться вперед и злобно растоптать ее бархатную мураву.
Серое
небо чуть порозовело; в одном месте его
явилось пятно посветлее, напоминая масляный лоск
на заношенном сукне. Потом выглянула обломанная луна; стало свежо и сыро; туман лёгким дымом поплыл над рекой.
Выйдя
на берег Оки, он устало сел
на песчаном обрыве, вытер пот с лица и стал смотреть в реку. В маленькой, неглубокой заводи плавала стайка плотвы, точно стальные иглы прошивали воду. Потом, важно разводя плавниками,
явился лещ, поплавал, повернулся
на бок и, взглянув красненьким глазком вверх, в тусклое
небо, пустил по воде светлым дымом текучие кольца.
Зашумели ручьи, и расторгнулся лед,
И сквозят темно-синие бездны,
И
на глади зеркальной таинственных вод
Возрожденных
небес отражается свод
В красоте лучезарной и звездной.
И вверху и внизу все миры без конца,
И двояко
является вечность:
Высота с глубиной хвалят вместе творца,
Славят вместе его бесконечность!
Солнце зашло.
На фоне картины в воде реки
явилась белая красавица с ласковой улыбкой
на лице. Она стояла там с вёслами в руках, точно приглашая идти к ней, молчаливая, прекрасная, и казалась отражённой с
неба.
Мы грустно разговаривали, применяя к будущей судьбе Гоголя мрачные тучи, потемнившие солнце; но не более как через полчаса мы были поражены внезапною переменою горизонта: сильный северо-западный ветер рвал
на клочки и разгонял черные тучи, в четверть часа
небо совершенно прояснилось, солнце
явилось во всем блеске своих лучей и великолепно склонялось к западу.
— Вдруг бы
явился он в сей тишине и кротости
небес,
на минутку бы,
на одну!
И они приходят, раздвигают стены, снимают потолок и бросают Андрея Николаевича под хмурое
небо,
на середину той бесконечной, открытой отовсюду площади, где он
является как бы центром мироздания и где ему так нехорошо и жутко.
Явился там. Закатом озарен,
Как выкован из яркой красной меди,
На небе так вырезывался он.
Явилась звезда хвостатая, больше чем
на половину
неба раскинулся багряный хвост ее.
Случайно я поднял глаза к
небу и увидел двух орлов: они плавно описывали большие круги, поднимаясь все выше и выше, пока не превратились в маленькие точки. Трудно допустить, чтобы они совершали такие заоблачные полеты в поисках корма, трудно допустить, чтобы оттуда они могли разглядеть добычу
на земле. По-видимому, такие полеты
являются их органической потребностью.
И пусть еще
явятся люди, и пусть все спорят, — Розанов, Катра, Окорокова. Мне представлялось: Розанов убедил Машу, — и ее глаза засветились хищным пламенем, она познала смысл жизни в борьбе, она радуется, нанося и получая удары. И мне представлялось: Маша убедила Розанова, он в молитвенном экстазе упал
на колени, простер руки к
небу и своим свободным духом узрел невидимый, таинственно-яркий свет сверхчувственного…
Она должна волею сложившихся земных обстоятельств
явиться искупительною жертвою в великом деле и Господь уготовит ей там,
на небесах, светлую обитель и дарует жизнь вечную, перед которою темна и печальна эта земная юдоль.
И в церковь, по утрам, он шел так, как идут люди
на позорную и страшную казнь, где палачами
являются все: и бесстрастное
небо, и оторопелый, бессмысленно хохочущий народ, и собственная беспощадная мысль.
Ночь
явилась в виде красных, зеленых и желтых фонариков. Пока их не было, не было и ночи, а теперь всюду легла она, заползла в кусты, прохладною темнотою, как водой, залила весь сад, и дом, и самое
небо. Стало так прекрасно, как в самой лучшей сказке с раскрашенными картинками. В одном месте дом совсем пропал, осталось только четырехугольное окно, сделанное из красного света. А труба
на доме видна, и
на ней блестит какая-то искорка, смотрит вниз и думает о своих делах. Какие дела бывают у трубы? Разные.
Такой высокий духовный запрос тотчас же вызвал и соответственное предложение:
являлись ловкие люди, которые, не моргая глазами, сказывали, что они уже прошли несколько
небес и успели получить непосредственные откровения, но только до времени остались
на земле, дабы ознакомить других с блаженством непосредственного собеседования с богом.