Неточные совпадения
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало снег, а
зелениНи травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит под небом пасмурным
Печальна и нага.
Но бригадир был непоколебим. Он вообразил себе, что травы сделаются
зеленее и цветы расцветут
ярче, как только он выедет на выгон."Утучнятся поля, прольются многоводные реки, поплывут суда, процветет скотоводство, объявятся пути сообщения", — бормотал он про себя и лелеял свой план пуще зеницы ока."Прост он был, — поясняет летописец, — так прост, что даже после стольких бедствий простоты своей не оставил".
Яркое солнце, веселый блеск
зелени, звуки музыки были для нее естественною рамкой всех этих знакомых лиц и перемен к ухудшению или улучшению, за которыми она следила; но для князя свет и блеск июньского утра и звуки оркестра, игравшего модный веселый вальс, и особенно вид здоровенных служанок казались чем-то неприличным и уродливым в соединении с этими собравшимися со всех концов Европы, уныло двигавшимися мертвецами.
Все пестрое пространство ее охватывалось последним
ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегала по нем, и она становилась темно-зеленою; испарения подымались гуще, каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием.
Она была вся в
зеленом, украшена травами из лент, чулки ее сплошь в серебряных блестках, на распущенных волосах — венок из трав и желтых цветов; она — без маски, но искусно подгримирована: огромные, глубоко провалившиеся глаза, необыкновенно изогнутые брови,
яркие губы, от этого лицо ее сделалось замученным, раздражающе и нечеловечески красивым.
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого цвета, подпоясанный
зеленым кушаком. Волосы у нее были влажные, но от этого шапка их не стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной напоминала слишком
яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от дыма, она взяла чашку чая, вылила чай в полоскательницу и сказала...
Подле сада, ближе к дому, лежали огороды. Там капуста, репа, морковь, петрушка, огурцы, потом громадные тыквы, а в парнике арбузы и дыни. Подсолнечники и мак, в этой массе
зелени, делали
яркие, бросавшиеся в глаза, пятна; около тычинок вились турецкие бобы.
Представьте пруд, вроде Марли, гладкий и чистый, как зеркало; с противоположной стороны смотрелась в него целая гора, покрытая густо, как щетка или как шуба,
зеленью самых темных и самых
ярких колоритов, самых нежных, мягких, узорчатых листьев и острых игл.
Эта природная аллея, тишина,
яркие краски
зелени — все живописно, но немного угрюмо.
Столовая гора понемногу раздевается от облаков. Сначала показался угол, потом вся вершина, наконец и основание. По
зелени ее заблистало солнце, в пять минут все высохло, кругом меня по кустам щебетали колибри, и весь Капштат, с окрестностями, облился
ярким золотым блеском. Мне вчуже стало обидно за отца Аввакума.
Декорация бухты, рейда, со множеством лодок, странного города, с кучей сереньких домов, пролив с холмами, эта
зелень,
яркая на близких, бледная на дальних холмах, — все так гармонично, живописно, так непохоже на действительность, что сомневаешься, не нарисован ли весь этот вид, не взят ли целиком из волшебного балета?
Мы мчались из улицы в улицу, так что предметы рябили в глазах: то выскочим на какую-нибудь открытую площадку — и все обольется лучами света: церковь, мостовая, сад перед церковью, с
яркою и нежною
зеленью на деревьях, и мы сами, то погрузимся опять во тьму кромешную длинного переулка.
В колонии считается более пород птиц, нежели во всей Европе, и именно до шестисот. Кусты местами были так часты, что составляли непроходимый лес; но они малорослы, а за ними далеко виднелись или необработанные песчаные равнины, или дикие горы, у подошвы которых белели фермы с
яркой густой
зеленью вокруг.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому
зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера
зелени — на бананах нежной,
яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
У трактиров уже теснились, высвободившись из своих фабрик, мужчины в чистых поддевках и глянцовитых сапогах и женщины в шелковых
ярких платках на головах и пальто с стеклярусом. Городовые с желтыми шнурками пистолетов стояли на местах, высматривая беспорядки, которые могли бы paзвлечь их от томящей скуки. По дорожкам бульваров и по
зеленому, только что окрасившемуся газону бегали, играя, дети и собаки, и веселые нянюшки переговаривались между собой, сидя на скамейках.
При
ярком солнечном освещении белая пена с зеленовато-синим цветом воды и с красно-бурыми скалами, по которым разрослись пестрые лишайники и светло-зеленые мхи, создавала картину чрезвычайно эффектную.
За эти дни я заметил только уссурийскую длиннохвостую неясыть — птицу, смелую ночью и трусливую днем; в
яркие солнечные дни она забивается в глухие хвойные леса не столько ради корма, сколько ради мрака, который там всегда господствует; уссурийского белоспинного дятла — самого крупного из семейства Picidae, птица эта держится в старых смешанных лесах, где есть много рухляка и сухостоев; клинохвостого сорокопута — жадного и задорного хищника, нападающего даже на таких птиц, которые больше его размерами;
зеленого конька, обитающего по опушкам лесов, и черноголовых овсянок — красивых, желтобрюхих птичек с черными шапочками на головках.
Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов на кустарнике, опоясывающем поле,
зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по горизонту
яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и песню, любовь и негу в грудь, льется песня радости и неги, любви и добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех гор»
Хатка стояла на склоне, вся в
зелени, усыпанной
яркими цветами высокой мальвы, и воспоминание об этом уголке и об этой счастливой паре осталось в моей душе светлым пятнышком, обвеянным своеобразной поэзией.
В доме Бетленга жили шумно и весело, в нем было много красивых барынь, к ним ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели, играла музыка. И самое лицо дома было веселое, стекла окон блестели ясно,
зелень цветов за ними была разнообразно
ярка. Дедушка не любил этот дом.
Под ее мерную речь я незаметно засыпал и просыпался вместе с птицами; прямо в лицо смотрит солнце, нагреваясь, тихо струится утренний воздух, листья яблонь стряхивают росу, влажная
зелень травы блестит всё
ярче, приобретая хрустальную прозрачность, тонкий парок вздымается над нею.
Вообще много
зелени, и притом сочной,
яркой, точно умытой.
Стрепетиные яйца крупнее, чем ожидать: они не меньше куриных крупных яиц; покрытые
ярким,
зеленым, лоснящимся цветом, с маленькими желтоватыми крапинками, яйца необыкновенно красивы.
И вслед за этой молнией перед его потухшими еще до рождения глазами вдруг зажглись странные призраки. Были ли это лучи или звуки, он не отдавал себе отчета. Это были звуки, которые оживали, принимали формы и двигались лучами. Они сияли, как купол небесного свода, они катились, как
яркое солнце по небу, они волновались, как волнуется шепот и шелест
зеленой степи, они качались, как ветви задумчивых буков.
Небольшая
зеленая еланка точно была расшита
яркими шелками.
Диванная, в которую перешли мы из гостиной, уже не могла поразить меня, хотя была убрана так же роскошно; но зато она понравилась мне больше всех комнат: широкий диван во всю внутреннюю стену и маленькие диванчики по углам, обитые
яркой красной материей, казались стоящими в
зеленых беседках из цветущих кустов, которые были нарисованы на стенах.
Только сквозь широкие чугунные ворота, похожие своей причудливой резьбой на кружево, можно было рассмотреть уголок свежего, точно
зеленый яркий шелк, газона, круглые цветочные клумбы и вдали, на заднем плане, крытую сквозную аллею, всю обвитую густым виноградом.
Менаду этими возвышенностями и по берегу пруда крепкие заводские домики выровнялись в правильные широкие улицы; между ними
яркими заплатами
зеленели железные крыши богатых мужиков и белели каменные дома местного купечества.
Река, задержанная плотиной, была широка и неподвижна, как большой пруд. По обеим ее сторонам берега уходили плоско и ровно вверх. На них трава была так ровна,
ярка и сочна, что издали хотелось ее потрогать рукой. Под берегами в воде
зеленел камыш и среди густой, темной, круглой листвы белели большие головки кувшинок.
У их подножий густо разросся сплошной кустарник, но кое-где оставались просторные прелестные поляны, свежие, веселые, покрытые нежной и
яркой первой
зеленью.
Проходя по левой стороне около адмиралтейства, при свете какого-то
яркого огня, горевшего за стеной, он увидал посаженные вдоль тротуара акации с
зелеными подпорками и жалкие запыленные листья этих акаций.
Кончилось тем, что и он словно замер — и сидел неподвижно, как очарованный, и всеми силами души своей любовался картиной, которую представляли ему и эта полутемная комната, где там и сям
яркими точками рдели вставленные в
зеленые старинные стаканы свежие, пышные розы — и эта заснувшая женщина с скромно подобранными руками и добрым, усталым лицом, окаймленным снежной белизной подушки, и это молодое, чутко-настороженное и тоже доброе, умное, чистое и несказанно прекрасное существо с такими черными глубокими, залитыми тенью и все-таки светившимися глазами…
В воздухе было совершенно тихо и пахло свежестью;
зелень деревьев, листьев и ржи была неподвижна и необыкновенно чиста и
ярка.
Над головой —
яркое горячее небо, кругом — бледно-зеленая колючая
зелень кустов малины, перемешанных с сорною заростью.
— Я видел недавно желтый, немного
зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал глаза нарочно и представлял лист —
зеленый,
яркий с жилками, и солнце блестит. Я открывал глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал.
…Весна. Каждый день одет в новое, каждый новый день
ярче и милей; хмельно пахнет молодыми травами, свежей
зеленью берез, нестерпимо тянет в поле слушать жаворонка, лежа на теплой земле вверх лицом. А я — чищу зимнее платье, помогаю укладывать его в сундук, крошу листовой табак, выбиваю пыль из мебели, с утра до ночи вожусь с неприятными, ненужными мне вещами.
У рядов под навесами лавок стоят зрители, а среди них знаменитые бойцы города: Толоконников, оба Маклаковы, слесарь Коптев, толстый пожарный Севачев. Все они одеты удобно для боя: в коротких полушубках лёгкой ордынской овцы, туго подпоясаны
яркими кушаками, на руках хорошие голицы, у старшего Маклакова —
зелёные, сафьяновые.
Положив красивые руки на колени, старец сидел прямо и неподвижно, а сзади него и по бокам стояли цветы в горшках: пёстрая герань, пышные шары гортензии, розы и ещё много
ярких цветов и сочной
зелени; тёмный, он казался иконой в богатом киоте, цветы горели вокруг него, как самоцветные камни, а русокудрый и румяный келейник, напоминая ангела, усиливал впечатление святости.
Везде горели
яркие, передвечерние краски; небо рдело, листья переливчато блистали, возмущенные поднявшимся ветерком; растопленным золотом струились отдаленные воды; резко отделялись от темной
зелени деревьев красноватые башенки и беседки, кое-где разбросанные по саду.
Ведь ты видишь простую чистоту линий, лишающую строение тяжести, и
зеленую черепицу, и белые стены с прозрачными, как синяя вода, стеклами; эти широкие ступени, по которым можно сходить медленно, задумавшись, к огромным стволам под тенью высокой листвы, где в просветах солнцем и тенью нанесены вверх
яркие и пылкие цветы удачно расположенных клумб.
В тенистых
зеленых садах, среди моря виноградника, со всех сторон слышались смех, песни, веселье, женские голоса и мелькали
яркие цветные одежды женщин.
Бледная северная зелень-скороспелка, бледные северные цветики, контрастирующая траурная окраска вечно
зеленого хвойного леса с его молитвенно-строгими готическими линиями, унылая средне-русская равнина с ее врачующим простором, разливы могучих рек, — все это только служило дополнением могучей южной красоты, горевшей тысячью
ярких живых красок-цветов, смуглой, кожистой, точно лакированной южной
зеленью, круглившимися купами южных деревьев.
На сочном фоне
зелени горит
яркий спор светло-лиловых глициний с кровавой геранью и розами, рыжевато-желтая парча цветов молочая смешана с темным бархатом ирисов и левкоев — всё так ярко и светло, что кажется, будто цветы поют, как скрипки, флейты и страстные виолончели.
Если смотреть на остров издали, с моря, он должен казаться подобным богатому храму в праздничный день: весь чисто вымыт, щедро убран
яркими цветами, всюду сверкают крупные капли дождя — топазами на желтоватом молодом листе винограда, аметистами на гроздьях глициний, рубинами на кумаче герани, и точно изумруды всюду на траве, в густой
зелени кустарника, на листве деревьев.
Еще мальчишкой Туба, работая на винограднике, брошенном уступами по склону горы, укрепленном стенками серого камня, среди лапчатых фиг и олив, с их выкованными листьями, в темной
зелени апельсинов и запутанных ветвях гранат, на
ярком солнце, на горячей земле, в запахе цветов, — еще тогда он смотрел, раздувая ноздри, в синее око моря взглядом человека, под ногами которого земля не тверда — качается, тает и плывет, — смотрел, вдыхая соленый воздух, и пьянел, становясь рассеянным, ленивым, непослушным, как всегда бывает с тем, кого море очаровало и зовет, с тем, кто влюбился душою в море…
Он стоит, точно поддерживая тяжесть, чуть согнув спину, широко расставив ноги, а вокруг него всё веселей играет юный день,
ярче блестит
зелень виноградников, громче щебечут вьюрки и чижи, в зарослях ежевики, ломоноса, в кустах молочая бьют перепела, где-то свистит черный дрозд, щеголеватый и беззаботный, как неаполитанец.
Сизые камни смотрят из виноградников, в густых облаках
зелени прячутся белые дома, сверкают на солнце стекла окон, и уже заметны глазу
яркие пятна; на самом берегу приютился среди скал маленький дом, фасад его обращен к морю и весь завешен тяжелою массою ярко-лиловых цветов, а выше, с камней террасы, густыми ручьями льется красная герань.
А море — дышит, мерно поднимается голубая его грудь; на скалу, к ногам Туба, всплескивают волны,
зеленые в белом, играют, бьются о камень, звенят, им хочется подпрыгнуть до ног парня, — иногда это удается, вот он, вздрогнув, улыбнулся — волны рады, смеются, бегут назад от камней, будто бы испугались, и снова бросаются на скалу; солнечный луч уходит глубоко в воду, образуя воронку
яркого света, ласково пронзая груди волн, — спит сладким сном душа, не думая ни о чем, ничего не желая понять, молча и радостно насыщаясь тем, что видит, в ней тоже ходят неслышно светлые волны, и, всеобъемлющая, она безгранично свободна, как море.
Заглянул полоской
яркойПод ореховые арки,
Где, темнея,
зеленелиИх дремучие туннели…
В тишине и свежей
зелени сада, накануне омытой обильным дождем,
яркое пятно нахально сияющей шумной меди показалось Фоме ненужным, не подходящим ко времени, месту и чувству, которое родилось в нем при виде больного, согбенного старика, одетого в белое, одиноко сидящего под кровом темно-зеленой листвы, в которой скромно прятались румяные яблоки.