Неточные совпадения
Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможенный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось
ясным, что это"громадное", это"всепокоряющее" — не что иное, как идиотство, не нашедшее себе
границ.
А в сыне ей мерещился идеал барина, хотя выскочки, из черного тела, от отца бюргера, но все-таки сына русской дворянки, все-таки беленького, прекрасно сложенного мальчика, с такими маленькими руками и ногами, с чистым лицом, с
ясным, бойким взглядом, такого, на каких она нагляделась в русском богатом доме, и тоже за
границею, конечно, не у немцев.
Эта развязность, этот элемент более
ясный и живой, поражает русского при переезде за
границу.
В Библии, которая возвращает нас к истокам бытия, нет
ясной грани, отделяющей то, что во времени, от того, что до времени, так как вселенская ее объективность имела
границы в ветхом сознании человечества.
Пожалуйста, в добрую минуту поговорите мне о себе, о всех ваших и дайте маленький отчет о нашем Казимирском, насчет которого имею разноречащие сведения. Мне бы хотелось иметь
ясное об нем понятие, а вы, вероятно, успели обозреть его со всех сторон. Жена писала мне, что она у него с вами обедала. Ужели он со всей своей свитой пускается в путь? Эдак путешествие за
границей съест его. Я прямо от него ничего не знаю.
— Eh bien, nous у arrivons. [Вот мы и добрались до сути (франц.)] Возражая Плешивцеву, я упомянул о необходимости иметь точные сведения о географических
границах. По моему мнению, вот вещь, необходимая для совершенно
ясного определения пределов ведомства любви к отечеству, вот вещь, без точного знания которой мы всегда будем блуждать впотьмах.
Иногда мать поражало настроение буйной радости, вдруг и дружно овладевавшее всеми. Обыкновенно это было в те вечера, когда они читали в газетах о рабочем народе за
границей. Тогда глаза у всех блестели радостью, все становились странно, как-то по-детски счастливы, смеялись веселым,
ясным смехом, ласково хлопали друг друга по плечам.
Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты можешь обозреть
Все царство вдруг:
границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни —
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою.
Учись, мой сын, и легче и
яснееДержавный труд ты будешь постигать.
В сущности, впрочем, простое сравнение тогдашних русских порядков с тем, что Петр имел случай увидать за
границей, могло послужить ему довольно
ясным указанием, на что отныне должна быть устремлена его деятельность.
Ваше же мучительство, о мироеды и кровопийственных дел мастера! есть мучительство вселенское, не уличимое, не знающее ни
границ, ни даже
ясных определений.
Горы и небо… Небо и горы… И не видно
границ, где кончаются горы и начинается небо. Куда ни кинешь взор, все кажется золотым и пурпурным в розовом мареве восхода. Только над самыми нашими головами синеет клочок голубого неба,
ясного и чистого, как бирюза.
В день отъезда — чудный,
ясный августовский день — вся хуторская семья с Дмитрием Ивановичем и Маей, пришедшими проводить Волгиных, и князем Виталием, их попутчиком до губернского города (князь в этот день уезжал за
границу), сидели в последний раз за завтраком на террасе.
Неприятное впечатление, только как остатки тумана на
ясном небе, пробежало по молодому и счастливому лицу императора и исчезло. Он был, после нездоровья, несколько худее в этот день, чем на ольмюцком поле, где его в первый раз за
границей видел Болконский; но то же обворожительное соединение величавости и кротости было в его прекрасных, серых глазах, и на тонких губах та же возможность разнообразных выражений и преобладающее выражение благодушной, невинной молодости.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, чтò могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на
границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и
яснее выставляли перед их воображением то, чтò они чувствовали.