Франсуа де Ларошфуко
Франсуа́ VI де Ларошфуко́ (François VI, duc de La Rochefoucauld; 15 сентября 1613, Париж — 17 марта 1680, Париж), герцог де Ларошфуко — знаменитый французский писатель и философ-моралист, принадлежавший к южнофранцузскому роду Ларошфуко. Деятель войн Фронды. При жизни отца (до 1650) носил титул принц де Марсийак. Правнук Франсуа де Ларошфуко, убитого в ночь святого Варфоломея.
Цитаты
Бессилие есть единственный недостаток, который невозможно исправить.
Благодарность — просто тайная надежда на дальнейшее одобрение.
Благоприличие — наименее важный долг, а соблюдается строже всех других.
Боится презрения лишь тот, кто его заслуживает.
Брак — единственная война, во время которой вы спите с врагом.
Бывают в жизни положения, выпутаться из которых можно только с помощью изрядной доли безрассудства.
В повседневной жизни наши недостатки кажутся порою более привлекательными, чем наши достоинства.
В серьёзных делах следует заботиться не столько о том, чтобы создавать благоприятные возможности, сколько в том, чтобы их не упускать.
В человеческом сердце происходит непрерывная смена страстей, и угасание одной из них почти всегда означает торжество другой.
Великодушие есть рассудок гордости и самое верное средство получения похвал.
Величавость — это непостижимое свойство тела, изобретённое для того, чтобы скрыть недостаток ума.
Вернейший способ быть обманутым — это считать себя умнее других.
Ветер задувает свечу, но раздувает костёр.
Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой ум.
Все расхваливают свою доброту, но никто не решается похвалить свой ум.
Всё, что посылает нам судьба, мы оцениваем в зависимости от расположения духа.
Высокомерие — это, в сущности, та же гордыня, во всеуслышанье заявляющая о своём присутствии.
Высшая доблесть состоит в том, чтобы совершать в одиночестве то, на что люди обычно решаются лишь в присутствии многих свидетелей.
Высшая ловкость состоит в том, чтобы всему знать истинную цену.
Высшее здравомыслие наименее здравомыслящих людей состоит в умении покорно следовать разумной указке других.
Где конец добру, там начало злу, а где конец злу, там начало добру.
Гораздо легче узнать человека вообще, чем какого-либо в частности.
Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как и когда они её проявляют.
Гордыня всегда возмещает свои убытки и ничего не теряет, даже когда отказывается от тщеславия.
Гордыня не хочет быть должницей, а самолюбие не хочет платить.
Гордыня, сыграв в человеческой комедии подряд все роли и словно бы устав от своих уловок и превращений, вдруг является с открытым лицом, высокомерно сорвав с себя маску.
Дальновидный человек должен определить место для каждого из своих желаний и затем осуществлять их по порядку. Наша жадность часто нарушает этот порядок и заставляет нас преследовать одновременно такое множество целей, что в погоне за пустяками мы упускаем существенное.
Довольно много людей, презирающих богатство, но мало отдающих его.
До тех пор, пока мы любим, мы умеем прощать.
До тех пор, пока мы стремимся помогать людям, мы редко встречаемся с неблагодарностью.
Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.
Если бы нас не одолевала гордыня, мы не жаловались бы на гордыню других.
Если бы мы не льстили себе сами, нас не портила бы чужая лесть.
Если требуется большое искусство, чтобы вовремя высказаться, то немалое искусство состоит и в том, чтобы вовремя промолчать.
Есть люди с достоинствами, но противные, а другие хоть и с недостатками, но вызывают симпатию.
Есть люди, которым на роду написано быть глупцами: они делают глупости не только по собственному желанию, но и по воле судьбы.
Жажда заслужить расточаемые нам похвалы укрепляет нашу добродетель; таким образом, похвалы нашему уму, доблести и красоте делают нас умнее, доблестнее и красивее.
Жалость есть ни что иное, как сметливое предусматривание бедствий, могущих постигнуть и нас.
Жар дружбы согревает сердце, не сжигая его.
Желание говорить о себе и выказывать свои недостатки лишь с той стороны, с которой это нам всего выгоднее, — вот главная причина нашей искренности.
Женщины скорее могут преодолеть свою страсть, чем своё кокетство.
За отвращением ко лжи нередко кроется затаённое желание придать вес нашим утверждениям и внушить благоговейное доверие к нашим словам.
Завидуют только тому, с кем не надеются сравняться.
Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства.
Иной раз нам не так мучительно покориться принуждению окружающих, как самим к чему-то себя принудить.
Изящество для тела — это то же, что здравый смысл для ума.
Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел.
Истинное красноречие — это умение сказать все, что нужно, и не больше, чем нужно.
Истинно ловкие люди всю жизнь делают вид, что гнушаются хитростью, а на самом деле они просто приберегают её для исключительных случаев, обещающих исключительную выгоду.
Истинно мягкими могут быть только люди с твёрдым характером: у остальных же кажущаяся мягкость — это в действительности просто слабость, которая легко превращается в сварливость.
Искренность — это чистосердечие. Мало кто обладает этим качеством.
Как бы ни кичились люди величием своих деяний, последние часто бывают следствием не великих замыслов, а просто случайностью.
Как мы можем требовать, чтобы кто-то сохранил нашу тайну, если мы сами не можем её сохранить?
Как часто люди пользуются своим умом для совершения глупостей.
Какая это скучная болезнь — оберегать своё здоровье чересчур строгим режимом!
Какими бы преимуществами природа ни наделила человека, создать из него героя она может, лишь призвав на помощь судьбу.
Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы.
Каждый смотрит на свой долг, как на докучливого повелителя, от которого ему хотелось бы избавиться.
Крушение всех надежд человека приятно и его друзьям и недругам.
Как ни приятна любовь, все же ее внешние проявления доставляют нам больше радости, чем она сама.
Когда женщина влюбляется впервые, она любит своего любовника; в дальнейшем она любит уже только любовь.
Когда люди любят, они прощают.
Кто не способен на великое, тот щепетилен в мелочах.
Когда никого не любишь, тогда легче всего полюбить. И куда тяжелее разлюбить, если уже влюблен.
К новым знакомствам нас обычно толкает не столько усталость от старых или любовь к переменам, сколько неудовольство тем, что люди хорошо знакомые недостаточно нами восхищаются, и надежда на то, что люди мало знакомые будут восхищаться больше.
Ласковость проистекает чаще из тщеславного ума, который ищет хвалителей, нежели из чистого сердца.
Легче пренебречь выгодой, чем отказаться от прихоти.
Лучше смеяться, не будучи счастливым, чем умереть, не посмеявшись.
Любовь для души любящего означает то же, что душа — для тела, которое она одухотворяет.
Любовь одна, но подделок под неё — тысячи.
Любовь, подобно огню, не знает покоя: она перестаёт жить, как только перестаёт надеяться и бояться.
Любовь покрывает своим именем самые разнообразные человеческие отношения, будто бы связанные с нею, хотя на самом деле она участвует в них не более, чем дож в событиях, происходящих в Венеции.
Люди, верящие в свои достоинства, считают долгом быть несчастными, дабы убедить таким образом и других и себя в том, что судьба ещё не воздала им по заслугам.
Люди иногда называют дружбой совместное времяпрепровождение, взаимную помощь в делах, обмен услугами. Одним словом — такие отношения, где себялюбие надеется что-нибудь выгадать.
Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос.
Люди не только забывают благодеяния и обиды, но даже склонны ненавидеть своих благодетелей и прощать обидчиков.
Люди часто похваляются самыми преступными страстями, но в зависти, страсти робкой и стыдливой, никто не смеет признаться.
Людская привязанность имеет особенность изменяться с переменой счастья.
Людские ссоры не длились бы так долго, если бы вся вина была на одной стороне.
Миром правит судьба и прихоть.
Многие никогда бы не влюбились, если бы не были наслышаны о любви.
Может ли человек с уверенностью сказать, чего он захочет в будущем, если он не способен понять, чего ему хочется сейчас?
Можно дать совет, но нельзя дать разума им воспользоваться.
Молодость меняет свои вкусы вследствие горячей крови, а старик сохраняет свои вследствие привычки.
Мудрец счастлив, довольствуясь немногим, а глупцу всего мало; вот почему почти все люди несчастны.
Мудрость для души — то же, что здоровье для тела.
Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили.
Мы всегда побаиваемся показаться на глаза тому, кого любим, после того как нам случилось приволокнуться на стороне.
Мы любим осуждать людей за то, за что они осуждают нас.
Мы потому так непостоянны в дружбе, что трудно познать свойства души человека и легко познать свойства ума.
Мало обладать выдающимися качествами, надо еще уметь ими пользоваться.
На свете немало таких женщин, у которых в жизни не было ни одной любовной связи, но очень мало таких, у которых была только одна.
Напускная важность — особая манера себя вести, придуманная для пользы тех, кому приходится скрывать недостаток ума.
Наша зависть всегда живёт дольше, нежели счастье, которому мы завидуем.
Наше самолюбие больше страдает, когда порицают наши вкусы, чем когда осуждают наши взгляды.
Наши враги в суждениях о нас гораздо ближе к истине, чем мы сами.
Наши поступки словно бы рождаются под счастливой или несчастливой звездой; ей они и обязаны большей частью похвал или порицаний, выпадающих на их долю.
Наши прихоти куда причудливее прихотей судьбы.
Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у ближних.
Не доброта, а гордость обычно побуждает нас читать наставления людям, совершившим проступки.
Не доверять друзьям постыднее, нежели быть ими обманутым.
Не замечать охлаждения друзей — значит мало ценить их дружбу.
Не так благотворна истина, как зловредна её видимость.
Немногим людям дано постичь, что такое смерть; в большинстве случаев на неё идут не по обдуманному намерению, а по глупости и по заведённому обычаю, и люди чаще всего умирают потому, что не могут воспротивиться смерти.
Нет ничего глупее желания всегда быть умнее всех.
Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор.
Ни один льстец не льстит так искусно, как самолюбие.
Нигде не найти покоя тому, кто не нашёл его в самом себе.
Никогда гордость не лицемерит так искусно, как скрываясь под личиной смирения.
О заслугах человека следует судить не по его великим достоинствам, а по тому, как он их применяет.
Обладание несколькими пороками мешает нам предаться всецело одному из них.
Одинаково трудно угодить и тому, кто любит очень сильно, и тому, кто уже совсем не любит.
Ошибочно полагать, что можно обойтись без других, но ещё более ошибочно думать, что другие не могли бы обойтись без нас.
Поистине ловок тот, кто умеет скрывать свою ловкость.
Почему мы запоминаем во всех подробностях, что с нами случилось, но неспособны запомнить, сколько раз мы рассказывали об этом одному и тому же лицу?
Прежде чем мы посвятим своё сердце достижению какой-либо цели, давайте посмотрим, насколько счастливы те, кто уже достиг этой цели.
Порою в обществе совершаются такие перевороты, которые меняют и его судьбы, и вкусы людей.
Похвала полезна хотя бы потому, что укрепляет нас в добродетельных намерениях.
Природа, в заботе о нашем счастии, не только разумно устроила органы нашего тела, но ещё подарила нам гордость, — видимо, для того, чтобы избавить нас от печального сознания нашего несовершенства.
Проявить мудрость в чужих делах куда легче, нежели в своих собственных.
Разлука ослабляет лёгкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому, как ветер гасит свечу, но раздувает пожар.
Разновидностей тщеславия столько, что и считать не стоит.
Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым, между тем как зависть слепо негодует на то, что какое-то достояние есть и у наших ближних.
Ревность питается сомнениями; она умирает или переходит в неистовство, как только сомнения превращаются в уверенность.
Самое опасное следствие гордыни — это ослепление: оно поддерживает и укрепляет её, мешая нам найти средства, которые облегчили бы наши горести и помогли бы исцелиться от пороков.
Самый верный признак врождённых высоких достоинств — это отсутствие врождённой зависти.
Своим недоверием мы оправдываем чужой обман.
Себялюбие — это любовь человека к себе и ко всему, что составляет его благо.
Сила всех наших страстей зависит от того, насколько холодна или горяча наша кровь.
Скромность — худшая форма тщеславия.
Скрыть наши истинные чувства труднее, чем изобразить несуществующие.
Справедливость умеренного судьи свидетельствует лишь о его любви к своему высокому положению.
Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже не способны подавать дурные примеры.
Старость — вот преисподняя для женщин.
Страсти — это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны.
Судьба всё устраивает к выгоде тех, кому она покровительствует.
Судьба порой так искусно подбирает различные людские проступки, что из них рождаются добродетели.
Судьбу считают слепой главным образом те, кому она не дарует удачи.
Счастье и несчастье человека в такой же степени зависит от его нрава, как и от судьбы.
Тайное удовольствие от сознания, что люди видят, до чего мы несчастны, нередко примиряет нас с нашими несчастьями.
Телесная боль есть единственное зло, которое рассудок не может ни ослабить, ни исцелить.
То, что люди называют добродетелью, — обычно лишь призрак, созданный их вожделениями и носящий столь высокое имя для того, чтобы они могли безнаказанно следовать своим желаниям.
Только зная наперёд свою судьбу, мы могли бы наперёд поручиться за своё поведение.
Тому, кто не доверяет себе, разумнее всего молчать.
Тот, кто воображает, что может обойтись без других людей, очень ошибается; но тот, кто воображает, что другие не смогут обойтись без него, ошибается ещё больше.
У большинства людей любовь к справедливости — это просто боязнь подвергнуться несправедливости.
У нас не хватает силы характера, чтобы покорно следовать всем велениям рассудка.
Уверенность в себе составляет основу нашей уверенности в других.
Ум служит нам порою лишь для того, чтобы смело делать глупости.
Умеренность в жизни похожа на воздержанность в еде: съел бы ещё, да страшно заболеть.
Умеренность счастливых людей проистекает из спокойствия, даруемого неизменной удачей.
Умеренность того, кому благоприятствует судьба, — это обычно или боязнь быть осмеянным за чванство, или страх перед потерей приобретённого.
Умеренность — это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплён своим счастьем; это суетное хвастовство мощью ума.
Упрямство рождено ограниченностью нашего ума: мы неохотно верим тому, что выходит за пределы нашего кругозора.
Учтивость ума заключается в способности думать достойно и утончённо.
Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.
Хороший вкус говорит не столько об уме, сколько о ясности суждений.
Хотя судьбы людей очень несхожи, но некое равновесие в распределении благ и несчастий как бы уравнивает их между собой.
Цените не то, какое добро делает ваш друг, но цените его готовность сделать вам добро.
Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.
Человек, неспособный на большое преступление, с трудом верит, что другие вполне на него способны.
Чтобы оправдаться в собственных глазах, мы нередко убеждаем себя, что не в силах достичь цели. На самом же деле мы не бессильны, а безвольны.
Юношам часто кажется, что они естественны, тогда как на самом деле они просто невоспитанны и грубы.
Я хочу есть и спать.
Источник: Франсуа де Ларошфуко (Викицитатник)