Мы пылаем огнем

Айла Даде (2022)

Когда Ария возвращается в Аспен, чтобы присматривать за отелем больной матери, она не ожидает, что эмоции возьмут над ней верх: девушка все еще что-то чувствует к Уайатту, харизматичному хоккеисту, который так глубоко ранил ее сердце. Тем не менее Ария поклялась больше не сближаться с ним, но это оказывается невозможным, потому что Уайатт приезжает в их отель. Ария обретает надежду, когда наконец встречает кого-то нового и дает понять бывшему парню, что они могут проводить время только как друзья. Но в поездке в заснеженные горы между ними летят искры, и Уайатт, кажется, хочет всеми силами убедить их, что дружбы никогда не будет достаточно…

Сердце разбито и холоден дом, душою и пламенем был ты мне в нем

Ариа

— Мистер Бенсон, послушайте. Я понимаю, что вы злитесь, и я крайне сожалею. Но вас нет в журнале регистрации.

Голос моего телефонного собеседника становится все громче. Мне приходится убрать трубку от уха, пока он кричит, а голос у него грозный, очень страшный! Хочется отдать ему хоть все номера в гостинице, лишь бы он больше ничего не говорил.

— Я забронировал номер пять месяцев назад! Пять месяцев назад! Я на него рассчитывал. Вы понимаете, какую репутацию создает себе ваша гостиница? Я напишу на вас отзыв в интернете. Я буду…

— Мистер Бенсон, — перебиваю его я, — пожалуйста, не волнуйтесь. В последние месяцы у хозяйки гостиницы возникли некоторые личные сложности, у нее проблемы со здоровьем. Ваше резервирование сорвалось не намеренно.

— Ну так сделайте что-нибудь! Вздохнув, я зажимаю телефонный провод между пальцами, раскручивая его, а другой рукой в это время просматриваю список забронированных номеров в журнале. Без шансов. Все занято.

— Алло? Вы еще там?

Я ненадолго закрываю глаза, разглаживаю пальцами складки на лбу и глубоко вздыхаю:

— Да. Можно я вам перезвоню, мистер Бенсон?

Он фыркает:

— Вы так говорите, лишь бы отвязаться. Знаю я эти женские уловки. Сначала вы говорите, что перезвоните, а потом до вас не дозвониться.

— Здесь гостиница, мистер Бенсон. Мы не можем просто так взять и скрыться. И, пожалуйста, обойдемся без сексизма.

— Сексизма?

— Мужчины тоже пользуются оправданиями, знаете ли. Мне не нравится, когда женщин принижают.

Мистер Бенсон бормочет какие-то извинения, соглашается на перезвон и кладет трубку. В отчаянии я опускаю трубку на телефонную станцию, протягиваю руки к небу и откидываю голову назад.

— Йогой занимаешься? Или что это за упражнения для головы?

Я поворачиваюсь. Мама сидит в кресле у камина и потягивает кофе из кружки, купленной на блошином рынке. От ревматизма ее пальцы одеревенели и распухли. Ей трудно держать ручку, я это сразу замечаю. На этот раз у нее кружка «Дэниел». Мы ее так называем, потому что на ней написано: «Дэниел, слушайся дедушку». Это смешно. Мы оба чувствуем, будто знаем Дэниела, и порой говорим что-нибудь вроде «Дэниелу бы понравилось» или «Если бы Дэниел об этом узнал, он бы расстроился».

— Нет, — отвечаю я, — я просто устала.

— Что такое? — она ставит кофе на рустикальный кофейный столик, снимает с запястья резинку для волос и пытается завязать свои мелированные седые волосы в пучок. — Плохо спала?

После третьей неудачной попытки я встаю, забираю у нее из рук резинку и помогаю ей сделать пучок:

— Вот так.

Мама ощупывает готовый пучок и вздыхает:

— Ариа, может, тебе стоит с ним поговорить? Просто чтобы поставить точку?

— Нет.

— Дэниел бы этого хотел.

— Не хочу его видеть.

— Кого, Дэниела?

— Очень смешно.

— Городок у нас маленький. Ты вечно будешь на него натыкаться.

— Но пока у меня получается, я хочу этого избежать.

— Вам надо…

— Нет, мама. Просто нет, ладно?

Ее губы сжимаются в тонкую линию. Она хочет что-то сказать в ответ, я это знаю, но она молчит. Вместо этого она раздувает ноздри и кивает.

— Вот и хорошо, — говорю я. — Не хочу больше слышать его имя.

— Ну что ж, ладно.

Дверь открывается, и входит Уильям. Октябрь заполняет комнату, даря нам аромат листвы и каштанов. Мне бросается в глаза, что движения Уилла кажутся скованными, и я замечаю его новую куртку. Это меня настораживает, потому что Уильям каждую осень, сколько я себя помню, надевает один и тот же серый плащ. Он выцветший и винтажный, с пятнами и заплатками. Я не понимала, насколько Уиллу идет этот плащ, пока вдруг не увидела его в коричневой потрепанной байкерской куртке, которая ему совсем не подходит.

— Уилл, — я показываю на его грудь, словно там толстый волосатый паук, который тянет к нему длинные ноги. — Это что такое?

Он моргает:

— Это куртка, Ариа.

— Кожаная куртка?

Его щеки краснеют:

— Это искусственная кожа. Я хотел выглядеть, э-э… круто.

— Круто?

— Да. Покруче. Как молодежь. Хипстеры.

— О Боже, Уилл.

Он прочищает горло:

— Рут, ну что, поехали?

— Да, — говорит мама и встает.

— Куда вы собрались?

Уильям непонимающе на меня глядит:

— К натуропату. Ты же сама записала ее к нему, Ариа. Разве нет?

— А, точно. Записывала. Спасибо, что согласился ее отвезти.

«Черт возьми, Ариа. Ты вернулась в Аспен из-за мамы. Сосредоточься на ней! Что с тобой такое?»

— До скорого, мышка, — мама закидывает ручку сумки на плечо и прижимается губами к моей щеке. — Не забудь, что тебе еще нужно пройтись по магазинам для вечеринки в честь Хэллоуина.

— Да. Конечно. Это в моем списке дел, сразу после того, как я окончательно определюсь с номерами для вечернего бронирования.

Мама внимательно смотрит на меня:

— Ты точно со всем справишься?

Я улыбаюсь:

— Конечно, мама. Не волнуйся.

— Я всегда волнуюсь.

— Знаю. Оценки у меня отличные. Я со всем справлюсь.

Она мне не верит. Я понимаю это по выражению ее лица. На то есть причины. Мама знает меня, и, честно говоря, мои оценки в Брауне ухудшились уже после того, как я поняла, что мне придется вернуться в Аспен. С начала нового зимнего семестра в Университете Аспена прошла всего неделя, но я еще не была ни на одной лекции. Все здесь меня напрягает, хотя у меня не было бы никаких проблем, если бы не присутствие Уайетта.

Я быстро прогоняю эту мысль, улыбаюсь и подталкиваю их двоих к двери:

— До скорого. Уилл, проследи, чтобы мама встретилась с натуропатом, хорошо? Если заметишь, что она ведет себя так, будто у нее все хорошо, скажи ему, что она врет.

— Я бы так никогда не поступила, — возражает она.

Я открываю дверь и машу рукой в сторону улицы:

— Снова ложь, мама. Жаль, Дэниел этого не слышит.

Она смеется. Мой взгляд переходит на Уилла, и я поднимаю брови, молчаливо прося его присмотреть за ней. Он коротко кивает, и его борода, которую он в последнее время отращивает все длиннее и длиннее, касается кожаной куртки. Ему так нравится. Думаю, он считает себя очень крутым. Ты крутой, Уилл, крутой.

Остаток утра я провожу, приводя в порядок номера в гостинице. Я вставляю в уши наушники и слушаю Тейлор Свифт на полной громкости, пока заправляю кровати, пылесошу и убираю в ванной. После этого я почти полчаса разговариваю по телефону с доставщиком продуктов, который вчера попал в аварию, пытаясь расшифровать слова, скрытые за его русским акцентом.

— Мнье пльева-а-ать, — талдычит он. — Сево-о-одня ньет.

— Ладно, Дэниел.

Это очень смешно, потому что это его настоящее имя, и мне хочется сказать: «Дэниел, слушайся дедушку». Это сделало бы меня намного круче, я бы сразу поднялась на ступень выше в своих глазах. Но я не решаюсь. Если бы Уайетт был по-прежнему здесь, рядом со мной, тогда я бы на это сделала. Он бы сел на стойку, на журнал регистрации, хотя я каждый раз ему говорю, чтобы он этого не делал, потому что так его джинсы протрутся.

Он бы грыз тыквенные семечки и качал ногами взад-вперед, пока я бы разговаривала по телефону с постояльцами, и комментировал бы мои слова. «Вы уверены, что не хотите отказаться от этого заявления?» — «Признайтесь, мистер Хандерсон, вы ведь что-то едите. Скажите мне, что? Буррито? Сырное печенье? Гамбургер? Боже мой, я так хочу гамбургер, мистер Хандерсон».

С ним все было легко и просто. Мне кажется, я была совершенно другой, и я молюсь каждую ночь, чтобы однажды снова стать такой.

Я вздыхаю:

— Тогда просто позвоните мне, когда вам станет лучше, Дэниел. Или подождите, нет. Пришлите мне электронное письмо, хорошо?

— Харашо.

— Что?

Он кладет трубку.

В досаде я кладу телефон в сторону, достаю из заднего кармана брюк список дел на сегодня и вписываю в него продукты на эту неделю под пунктом «Подготовка к Хэллоуину». Я на секунду замираю, водя ручкой по клетчатой бумаге, записываю: «Проработать лекции, которые пропустила в универе». Проходит еще секунда, и я пишу: «Забыть Уайетта».

Вздохнув, я прислоняюсь к деревянной стенке и смотрю на исписанный листок.

— И как мне со всем этим справиться? — бормочу я, закрывая глаза и постукивая головой по стене в ровном ритме. — Как мне заниматься делами, когда я могу думать только о нем?

— Эй, Ариа.

Я вздрагиваю и открываю глаза.

Передо мной стоит Нокс. В руках у него кожаная сумка, на нем серое пальто «Велленстейн» и коричневые «мартинсы» — такие же, как у меня. Нокс так удивительно похож на студента. Трудно поверить, что раньше он был сенсационной звездой сноубординга и не вылезал из спортивной одежды.

Я вздыхаю:

— Ни слова.

— Ты разговариваешь сама с собой.

— Лишь иногда.

— Конечно, каждый день.

Я измученно тру лицо:

— Зачем пришел?

Нокс проходит через каменную арку в другую часть гостиной. Тишину нарушает шум кофеварки, перемалывающей зерна. Через несколько секунд Нокс возвращается с чашкой в руке, садится на потертое кожаное кресло у камина и скрещивает ноги.

— Ноутбук сломался.

— Купи себе новый.

— Купил. Но придет он только на следующей неделе. У тебя есть ноут?

Я моргаю:

— Конечно, есть.

— Можно его взять?

— Чего? Нет.

Нокс потягивает молочную пенку:

— Почему? Он ведь тебе больше не нужен.

— Конечно, нужен. Я же учусь.

— А, точно, — снова хлюпает пенкой. — Совсем забыл. Ты же вечно тут околачиваешься.

Я сверкаю на него глазами:

— Потому что я помогаю маме, идиот ты эдакий.

— Да знаю, — голос Нокса звучит уже мягче. Он откидывается на спинку кресла и внимательно меня разглядывает. Его глаза еще зеленее, чем мои. Когда-то нас принимали за брата и сестру, когда все было просто и главной проблемой было: кто победит в прятки. — Скажи честно, Ариа… Почему ты ни разу не говорила с Уайеттом о том, что он сделал?

— Потому что это бесполезно.

— А что, если ты ошибаешься?

— Не буду врать, — я отталкиваюсь от стены, иду к нему и сажусь на спинку дивана напротив. — Мне все равно, почему он так поступил. Уайетт изменился, когда перешел во вторую лигу. Знаешь, он ведь просто сверхталантливый парень, которого сразу после первого курса колледжа заметила и купила Лига Национальной ассоциации студенческого спорта. У него появилась мания величия. Вечеринки, алкоголь. Было ясно, что в какой-то момент появятся и поклонницы. Звезды хоккея — они такие. Они не остаются на всю жизнь с первой любовью.

Нокс потирает челюсть:

— Можно я расскажу, что произошло на самом деле?

— Я смотрела видео, Нокс. Я знаю, что произошло. В подробностях и красках.

— Но если ты…

— Хватит его защищать! — он замолкает, когда я вскакиваю со спинки дивана и перебиваю его. — Он твой лучший друг, и ты скажешь что угодно, лишь бы ему помочь, это и так понятно. Но он все испортил, ясно? И да, может, мне тяжело, может, я еще не смирилась, но я смирюсь: не сегодня, не завтра, но когда-нибудь точно. А если я начну думать о том, что тогда случилось, то все начнется сначала, и поэтому я просто не хочу знать. Так что брось эту тему, Нокс, серьезно. Я хочу жить дальше, и не смогу, если о нем постоянно будут говорить, даже когда его нет рядом.

Мы проводим ожесточенную дуэль в гляделки. Три моргания спустя Нокс вздыхает и поднимает руки в знак капитуляции:

— Хватит, Мур. Ты выиграла. Могу я теперь взять твой ноутбук?

— Если поможешь мне с покупками, я разрешу тебе взять его до следующей недели.

Нокс встает и проводит рукой по волосам:

— Идет. Будешь закупаться на Хэллоуин?

— И едой для гостей. Поставщик не приедет.

— Да? Почему?

— Потому что Дэниел не слушает дедушку.

— Что?

— Ничего, — я беру из шкафа куртку. — Ты идешь?

— Ага. Эй, Ариа, в этом году ты снова будешь изображать выколотые глаза?

— Нет.

Мы выходим на прохладный осенний воздух. Нокс нажимает кнопку на автомобильном ключе, и мы садимся в «Рейндж Ровер».

— А кем тогда будешь?

— Не знаю. Может, заплесневелой тыквой.

Он усмехается, заводя двигатель:

— Ты чудовище. Аспен не выдержит две такие.

— А ты кем будешь?

— Трусами.

Я пристально смотрю на него:

— Ты серьезно?

— Трусы будут из картона. Они будут закрывать все мое тело, и наружу будут выглядывать только руки, ноги и голова. Будет очень круто.

— Ты такой чудной, Нокс.

— И это мне говорит сумасшедшая, которая болтает сама с собой.

Я улыбаюсь, но потом понимаю, что Нокс едет в «Таргет» и, конечно же, не налево, налево, налево, мимо задворок. Улыбка застывает на моем лице, когда я выглядываю в окно и впервые за много лет проезжаю мимо дома своего бывшего парня. Дом, в котором я провела большую часть своей юности. Белая веранда с железными подвесными качелями, ржавыми и без верха, совсем запущенными, как будто там больше никто не живет.

Именно в этом доме его мама заключила меня в объятия, когда папа сбежал в Хэмптон, а я не хотела обсуждать это со своей мамой. В этом доме мы с Уайеттом проводили наши первые киновечера. Наши первые поцелуи становились все жарче и жарче, и мы хотели все больше, больше, больше друг друга, так много, что всегда будет мало.

— Эй, Ариа, — Нокс указывает на сосновый лес у подножья гор Баттермилк. — Помнишь, как мы однажды ночью видели двух волков?

Я прослеживаю его взгляд и тяжело усмехаюсь:

— С тринадцатью другими. Да. Мы забрались на дерево.

— Зимой, — отвечает Нокс. — Было так холодно, зуб на зуб не попадал.

— Ты засунул руки в штаны, — вспоминаю я, — и зажал их между ног.

— А ты разбрасывала жвачку. Думала, что волки съедят ее и склеят челюсти.

— После этого мне хотелось больше никогда не смотреть на твои руки.

— Я их мыл.

— А я тебе не верю.

— Ладно, ты права, — Нокс смеется. — Я помыл не сразу. Два дня спустя.

— Какой ты мерзкий.

Он смеется:

— Боже, да шучу я. Конечно, я мыл их.

Мои губы складываются в тонкую улыбку, когда мы проезжаем мимо соснового леса, и я теряюсь в его темных глубинах.

— В конце концов они просто ушли. Те волки.

— Да. Нет смысла стоять на месте, если знаешь, что надежды нет, верно?

Я гляжу на Нокса. Он смотрит на дорогу. Но я знаю, что он имеет в виду. И еще я знаю, что он так хотел отвлечь меня, пока дом Уайетта не скроется из виду.

— Спасибо, — говорю я.

Нокс не отвечает. Только улыбается. Может быть, когда-нибудь и я смогу улыбаться.

Просто улыбаться.