Сирота земли. Спасение

Айлин (2024)

Когда в жизнь человека приходит война его сердце наполняется болью. Боль остаётся с ним навсегда. Сначала кажется, что в сердце нет места ничему, кроме боли, но со временем, боль будто бы сжимается, становиться более концентрированной и занимает меньше места, освобождая пространство для других эмоций. Однако боль не исчезает и не даёт о себе забыть, она только любезно позволяет своему носителю жить дальше, не забывая о том, что с ним произошло.

Глава 3

Дядя Самвел меня так и не навестил, ни в этот вечер, ни на другой день. Я решила спросить у родителей.

— Папа, а почему дядя Самвел не приходит? Он никогда еще меня не обманывал, он ведь обещал навестить, — обратилась я к папе.

–Асенька, война же, много раненых. Он на работе, не может пока вырваться, — ответил папа, при этом отвел взгляд.

Я знала это выражение лица: он так делал, когда не мог сказать правду.

— Зачем ты мне врешь? Моя погибшая учительница, Маргарита Сергеевна, считала, что мы достаточно взрослые, чтобы знать правду. Она всегда была честна с нами, — сказала я, прямо глядя в глаза отцу.

— Ты права, Ася. Ты давно уже не по годам мудрая девочка и имеешь право знать правду. Дядя Самвел погиб тем же вечером, когда ты его видела. При очередном обстреле снаряд попал в дом, где находились его жена и дети. Он пытался им помочь, стена дома обрушилась прямо на него. Они все погибли, — с нескрываемым горем в голосе сказал папа.

Я не стала ничего отвечать. Мне было больно это услышать: я всех их очень любила, они часто приходили к нам в гости. Это было ужасно несправедливо, что вот так оборвалось столько жизней хороших людей.

«Господи, пожалуйста, забери меня к Себе! Мне больно и страшно, так не должно быть. Я не хочу жить среди всего этого ужаса. Забери меня, пусть меня убьют, и я попаду на небеса!» — такова была моя молитва, безмолвно обращенная к небу, каждый раз, как начиналась бомбежка, и каждый раз, как умирали мои близкие.

Мне было девять, когда начался этот кошмар. За пару месяцев я не просто выросла, я состарилась душой, я выплакала все слезы, потратила всё отчаяние, которое было выделено на мой век, и просто ждала, когда же настанет моя очередь покинуть этот мир.

Я помню, как в первые месяцы бомбежек, когда еще у всех теплилась надежда на возможное возвращение к мирной жизни и в школах пытались проводить занятия, моя учительница спрашивала у детей, кем бы они хотели стать, когда вырастут.

— Я хочу стать врачом, чтобы лечить раненых, — сказал Вардан, главный хулиган класса.

В другое время класс бы рассмеялся, ведь Вардан плохо учится. Какой из него может выйти врач? Но тут все промолчали. Время изменилось и изменило детей.

— Я хочу стать военным, чтоб помочь победить нашим, — выкрикнул с места Артур.

Артур был очень упитанным мальчиком и страдал от врожденного дефекта стопы, при ходьбе был вынужден прихрамывать. Конечно же, он по состоянию здоровья не смог бы выучиться на военного, но и тут дети промолчали.

Все думали, кем бы им стать, чтобы помочь поскорее закончиться этому кошмару, и каждый пытался придумать что-то действительно важное и нужное.

Девочки мечтали стать портнихами и поварами, чтобы сшить хорошую форму военным и накормить нуждающихся. Все уже сказали свои желания, я молчала. Учительница подошла ко мне и спросила:

— Ася, милая, по-моему, ты нам так и не сказала, кем ты хочешь стать, когда вырастешь. Или я не услышала?

— Маргарита Сергеевна, я не сказала, потому что я не вырасту, я умру ребенком. Война рано или поздно отберет мою жизнь, — тихим серьезным тоном сказала я.

В классе повисла гробовая тишина. Все дети ждали, что сейчас скажет учительница, а она молчала.

Маргарита Сергеевна прекрасно понимала, что я вполне могу оказаться права. Вчера она вела урок в классе, где уже погибло четверо учеников. Это у них пока все дети целы, но в других классах уже знают, что такое хоронить своих одноклассников. Ей, конечно же, следовало соврать, сказать, что все выживут и будут жить долго и счастливо. Так говорили вокруг все взрослые, смотрели в глаза детям и врали. Маргарита Сергеевна не могла так поступить: она считала, что суровая правда гораздо честнее и уместнее, чем обман и ничем не подкрепленное обнадеживание детей. Они уже за эти месяцы насмотрелись и натерпелись, стали взрослыми не по годам, обмануть их сейчас равно предательству.

— Ася, мои дорогие ученики, как бы мне хотелось сказать, что всё скоро образуется и никто не пострадает в этой войне. Но это вранье… А врать вам я не хочу. Да, кто-то из нас погибнет, может быть, даже сегодня. На войне никто не знает, сколько проживет. Но если мы перестанем мечтать о будущем, значит, мы уже мертвы, значит, враг нас уже победил. Мы должны знать правду, но верить в лучшее и стараться не падать духом и продолжать мечтать, — ответила Маргарита Сергеевна мне и всему классу.

На следующий день на урок пришла директор школы, в черном платке. Все знали, что у нее героически погиб сын в первые дни войны, а дочь с двумя детьми пару дней назад погибла под завалами дома после прямого попадания вражеского снаряда. Раиса Муратовна только похоронила своих родных, на ней был отпечаток безмерного горя, и, казалось, что от нее веет могильным холодом, настолько ледяными и застывшими стали ее глаза.

— Здравствуйте, дети! Садитесь, пожалуйста, — тихим уверенным голосом сказала Раиса Муратовна. — Сегодня уроков не будет, я пришла вас отпустить домой. Но прежде я должна сообщить вам печальную новость: вчера при возвращении домой погибла ваша учительница Маргарита Сергеевна. Она получила тяжелое осколочное ранение, врачи не смогли ее спасти. Я уверена, она сейчас на небесах и оттуда смотрит на нас и желает нам всего наилучшего. Пожалуйста, сейчас спокойно соберитесь и идите домой. Как дальше будут организованы занятия, мы сообщим вашим родителям чуть позже, — сказав это, Раиса Муратовна ушла из класса.

Девочки заплакали, мальчики держались из последних сил. Они очень любили Маргариту Сергеевну. Она была той самой учительницей, которой они могли рассказать всё на свете и знали, что она не станет ругать или стыдить, а поймет и поможет.

— Ребята, нам лучше идти домой, как велела Раиса Муратовна. Маргарите Сергеевне не понравилось бы, что мы сидим и просто плачем, — сказала я.

Дети молча засобиралась и пошли по домам.

С того дня моя жизнь разделилась на бесконечные ожидания конца очередной бомбежки и короткие перерывы, во время которых появлялась возможность немного погулять по саду. Тянулись недели, перерывы становились всё короче, а бомбежки всё ожесточеннее. Город жил ощущением смерти, не было дома, где кто-нибудь не погиб. Люди умирали целыми семьями прямо в подвалах своих домов. Я потеряла двух своих лучших подруг. Родители говорили, что они с семьями уехали, но даже тогда я понимала, что это ложь.

Самое страшное наступало после окончания очередной бомбежки. Те, кто остались в живых, боялись выйти, боялись узнать о смерти родных и близких. Рев взрывающихся бомб сменялся криком и плачем убитых горем людей.