Когда увидишь меня – плачь

Александра Гусаревич

История разворачивается в тоталитарном государстве альтернативной Европы. Осенний город мрачен, но даже в таком безнадёжном месте есть жизнь – подпольные клубы с запрещённой музыкой, чёрный рынок с невиданными товарами, заброшенная церковь. Одни герои пытаются найти радость в своём мирке, другие ищут разгадку старой тайны, а третьи борются с внутренними демонами. Однажды их пути пересекутся, маски будут сняты, ответы найдены, а история приведёт вовсе не туда, куда каждый из них ожидал.

3

Лестничные пролёты кружились перед глазами, а спираль сбегающих вниз перил тонула в темноте далеко внизу. Скудный серый свет еле пробивался сквозь грязные узкие окна, и его хватало ровно настолько, чтобы не свернуть шею на ступенях. Полли мчалась вниз, ведя ладонью по пыльным перилам, и, несмотря на подступающую дурноту, не сбавляла скорость. В городе, где здания редко вырастали выше пяти этажей, этот пятнадцатиэтажный дом казался настоящим небоскрёбом. Всякий раз, поднимаясь на самый верх, а потом спускаясь оттуда, она испытывала какой-то мрачный восторг. Даже будь здесь лифт, Полли не отказала бы себе в удовольствии пробежать всю лестницу от начала и до конца, ощутить мощь и величие старого заброшенного бетонного монстра. Уродливый снаружи и унылый внутри этот дом всё же нравился ей, и к тому же, с крыши открывался просто замечательный вид.

Но сегодня Полли было не до видов. Она обнаружила, что квартира на пятнадцатом этаже — единственное обитаемое помещение — пуста, и её настроение, как и планы на день, резко поменялись. Она побежала вниз вне себя от злости, перескакивая через ступеньку и вполголоса чертыхаясь. С каждым следующим пролётом к злости добавлялось что-то ещё: досада, обида, грусть, — пока наконец к первому этажу всё это не смешалось в один липкий клубок, где было ничего уже не различить, и не перекрылось тяжёлой, полной безразличия усталостью. Полли вышла на крыльцо, которое давно уже крошилось от времени, взглянула на стену ледяного дождя и вытащила из кармана сигареты.

Торопиться теперь было некуда. Рано или поздно ей придётся выйти из-под козырька и окунуться в освежающий осенний ливень. Придётся тащиться по городу туда, куда она предпочла бы забыть дорогу. Много чего ещё придётся, но не раньше, чем она покурит.

На торце дома напротив покрывался мокрыми пятнами огромный чёрно-красно-белый плакат. Полли холодно смотрела в глаза человеку с жёстким лицом и усами щёточкой, мысленно проклиная его и всю его родню. Этот хитрый прищур глядел с сотен тысяч похожих плакатов, развешанных по всему городу, с портретов в рамках, украшавших кабинеты учреждений. Это лицо было одним из первых, что видел каждый рождавшийся в Республике человек, как и одним из последних, что видел он перед тем, как покинуть этот глупый мир, — настолько вездесущ был Усатый. Порой его гротескная физиономия начинала казаться роднее, чем собственное отражение.

«Как странно, — думала Полли, — этого человека нет в живых уже больше пятидесяти лет, династия, которую он породил, давно утратила власть, и всё же как символ он до сих пор незаменим». Так и не нашлось никого лучше, никого величественнее, никого страшнее. Безликий Совет Четырёх, правивший страной теперь, предпочитал оставаться анонимным. Он был машиной, издававшей указы, изобретавшей новые запреты, вводившей репрессии. Машиной, которая давала отмашку Управлению на исполнение всего этого. В теленовостях и в газетах его всегда называли просто Советом — это был неделимый организм, и речь никогда не шла об отдельных его членах.

Когда-то, принимая власть в свои руки, Совет демонстративно отказался от публичности, якобы признавая, что в центре внимания должен оставаться Усатый. И действительно, он по-прежнему лучше всех годился на тотемную роль вождя. В то же время, будучи безымянными, члены Совета внушали едва ли не больший ужас, чем почивший лидер Революции, и именно это было их истинной целью. Однако Полли не покидало ощущение, что за их показной скромностью, за подчёркнутым отсутствием тщеславия скрывается банальная трусость. Ни к чему народу лишняя информация, пусть это всего лишь имена правителей, которых мало кто даже знает в лицо.

Усатый покрылся мокрыми тёмными пятнами, и Полли испытала злорадство. Глупо, потому что, если плакат испортится от влаги, солнца, пожара или взрыва, его немедленно заменят на точно такой же, даже если для этого придётся заново отстроить сравнявшийся с землёй дом. И всё-таки она с радостью наблюдала, как это лицо приобретает откровенно нездоровый вид.

Но в следующую минуту её мысли вернулись к тому, что ей сегодня предстояло, и мрачная радость растаяла. Сигарета неумолимо укорачивалась, и Полли понимала — дольше оттягивать поход не получится. Как же ей всё это осточертело. Сегодня её выходной, и она рассчитывала хорошо провести время, а не волочиться под дождём в очередной вонючий бар. Среди заведений, что так любил Доминик, хуже всего были «Руины», и она знала, что именно там его и следует искать. Если он пропадал, это место было первым, куда она отправлялась, и чаще всего оказывалась права.

Впрочем, если бы он зависал в более приятных местах вроде «Розового бутона», её миссия не стала бы легче. Скорее наоборот, ведь туда пришлось бы добираться не меньше часа. Всё-таки в «Руинах» был один неоспоримый плюс — до них отсюда можно было дойти пешком, именно поэтому Доминик туда чаще всего и таскался.

Внезапно Полли осенила идея, и она выскочила под дождь, напрочь забыв о том, как не хотела этого делать минуту назад. Она обошла дом слева и чуть не вскрикнула от радости — у стены стоял высокий чёрный внедорожник, и если ей повезёт, то долго мокнуть не придётся. Доминик не запирал машину и часто бросал ключи в бардачок, потому что иначе запросто мог потерять их во время очередного загула. Он знал, что ни одному идиоту не взбредёт в голову даже близко подойти к его автомобилю, так что угона не боялся. Полли только надеялась, что и на этот раз он последовал любимой привычке. Тогда она в два счёта домчится до «Руин», а главное — погрузит Доминика в салон и довезёт до дома, вместо того чтобы тратить время, приводя его в чувство, а потом ещё и служить костылём, когда они потащатся обратно пешком.

Без всяких сомнений она дёрнула ручку водительской двери и опешила, когда та не поддалась. Полли уставилась на внедорожник, будто видела его впервые, рот её приоткрылся от удивления, медленно перераставшего в ярость. Когда перед ней всё потемнело от злости, она пнула колесо с такой силой, что слёзы выступили на глазах.

Первым порывом было развернуться и броситься прочь — навсегда, нырнуть в метро и уехать домой, к Тому. Какого чёрта она тянет эту лямку, шестой год спасает придурка, которому от жизни не нужно ничего, кроме таблеток и выпивки. Она могла бы сидеть сейчас с Томом на тёплой кухне, пить кофе или вино, болтать и смеяться, не задумываясь ни о чём, что лежит за пределами завтрашнего дня. Как бы она хотела так жить!

Почему-то запертая машина стала последней каплей на сегодня, и Полли бессильно сползла по мокрой стене дома. Дождь поливал её, и тёмные волосы липли к лицу, но она их не убирала. Ей хотелось выть и одновременно крушить всё вокруг — прямо как Доминик, когда на него находит очередной приступ ярости. Но только на это не было сил.

Она закрыла глаза, пытаясь вызвать в памяти тот, другой образ, ради которого до сих пор не бросила всё это. Образ Доминика, с которым можно было гонять на машине по городу, не боясь никого и ничего. Доминика, с которым она чувствовала себя настолько смелой и свободной, что почти готова была поверить в свою неуязвимость. Доминика, с которым можно было ночь напролёт сидеть на крыше и разговаривать о самых немыслимых вещах. С которым можно было трахаться так, что искры летели из глаз. У неё было много причин тащить на себе эту ношу, но Полли предпочитала выбирать лишь те, что приносили ей удовольствие. Она представить себе не могла, как выдержала бы эти годы, если бы не удовольствие. Кажется, чувство долга в ней было не настолько сильным, как ей хотелось бы верить, и Полли стыдилась этой мысли. Но ничего не поделаешь.

Она всё-таки убрала волосы с лица и поднялась. За эти несколько минут она уже изрядно промокла, так что нечего сокрушаться о предстоящей прогулке. Не в первый и не в последний раз — в этом-то Полли не сомневалась.

Если пойти короткой дорогой, она доберётся минут за пятнадцать, но там у неё будет больше шансов встретить патруль. Случись такое, она потеряет время — непредсказуемое количество времени, но Полли было наплевать. Усталость и не остывшая ещё злость породили в ней безразличие, и она без колебаний отправилась коротким путём.

«Небоскрёб» Доминика находился почти в центре города, но район был заброшен, и даже соседние дома наполовину пустовали. Ночью здесь становилось и вовсе жутко от плотной темноты, не разгоняемой ничем, кроме света луны и звёзд, потому что уличные фонари давно не работали. Но сейчас был день, и Полли ничуть не боялась идти одна, тем более зная, что через пять минут картина изменится и она окажется в более благоустроенной части города.

И, действительно, вскоре она выбралась на вполне приличную улицу, вымощенную старой брусчаткой. Настолько старой, что местами она проваливалась вниз, образуя впадины, в которых скапливалась дождевая вода. И таких впадин было много — Полли то лавировала между ними, то перепрыгивала. Иногда приходилось огибать эти лужи на цыпочках, осторожно цепляясь пальцами за стены домов, обклеенные склизкими от дождя афишами и агитационными плакатами. Полли морщилась от брезгливости, но меньше всего ей хотелось промочить ещё и ноги, ведь высушить их ей удастся не скоро.

Улица была пустынна, как ей и полагалось в это время буднего дня. Полли целиком сосредоточилась на полосе препятствий, которой не было конца, и ей некогда было переживать из-за того, что она слишком бросается здесь в глаза. В конце концов, она не делает ничего незаконного. И всё-таки тревожное чувство, когда ты один на виду, было для неё привычным фоном, как и для каждого жителя города. Ты всегда невольно спрашивал себя, а что я здесь делаю? Не нарушаю ли правил, которые по рассеянности забыл? Но даже точно зная ответ, нельзя ощущать себя в безопасности. Никакой безопасности не существует — только не в Республике.

Улица была узкой и сплошь состояла из старых, ещё дореволюционных домов. Окна некоторых из них были заколочены досками, а кое-где разбиты. Эти здания не видели ремонта лет сорок, и Полли прекрасно представляла себе, как выглядят изнутри тамошние квартиры. Примерно так же, как их с Томом двухкомнатная нора: высокие потолки, широкие подоконники, остатки лепнины. На стенах — полувековые обои, местами в уродливых пятнах, потому что крыша течёт в такие дни, как сегодня. Вода, бегущая из старых труб, всегда едко пахнет железом и никогда не кажется достаточно чистой. Мебель тоже не меняется десятилетиями, и приходится мириться с мыслью, что на твоей кровати в съёмной конуре наверняка кто-то когда-то умер.

И эта бедность, это привычное повседневное убожество были такой же неотъемлемой частью жизни, как постоянная тревожность, как привычка понижать голос, когда разговариваешь на улице. Полли иногда задумывалась над тем, во сколько бы им обошёлся хотя бы лёгкий ремонт, и всякий раз усмехалась про себя. Честное слово, лучше потратить относительно свободные деньги на какую-нибудь вкуснятину из Пустого дома или хорошее пальто, чем годами откладывать на новую мебель для съёмной квартиры. Возможно, если бы у неё или Тома были таланты по части создания уюта из досок, бумаги и клейкой ленты, они бы привели квартиру в порядок своими руками. Но в этом они были бездарны, да им обоим было неплохо и так — налегке, не обременяя себя ни лишними вещами, ни обязательствами. В мире, где в любую минуту всё могло покатиться к чертям, они предпочитали оставаться свободными настолько, насколько позволяли обстоятельства. Какой смысл упираться в обустройство гнезда, когда не знаешь, будешь ли ты в живых через год, два или три?

Полли не мечтала о деньгах, потому что деньги ничего не могли исправить. Она видела это по Доминику. Роскошная квартира, дорогие шмотки и лучшая выпивка не делали его ни счастливее, ни свободнее. Он был заперт в клетке вместе с остальными, и его жизнь со стороны могла показаться приятнее только тому, кто ничего о нём не знал. Отчасти он сам был в этом виноват, но даже если бы у него хватило ума распорядиться деньгами иначе, Полли не верила, что это помогло бы ему чувствовать себя лучше.

Да что там, она удивлялась тому, как это Совет Четырёх, имея безграничную власть, не воспользуется ею, чтобы сделать ноги из этого гиблого места. Раз уж они не собирались приводить страну в порядок, могли бы, по крайней мере, позаботиться о себе.

Она задумалась и отвлеклась всего на секунду, но этого хватило, чтобы оступиться и попасть ногой в глубокую лужу. Холод мгновенно окатил ногу выше щиколотки, и Полли громко выругалась. Ботинок набрал воды и противно хлюпнул, когда она сделала осторожный шаг. Вот ведь чёрт. Она так старалась, прыгала через эти дурацкие лужи и успешно проделала больше половины пути. Теперь можно плюнуть на всё и шагать вброд, зачерпывая из каждой из них.

Полли попыталась идти дальше, но быстро поняла, что в полном воды ботинке делать это не только противно, но и тяжело. Тогда она нехотя остановилась, развязала шнурки и, опираясь одной рукой о скользкую стену дома, стянула ботинок с ноги. Ногу в мокром носке она кое-как держала на весу, неловко помахивая ею, чтобы сохранить равновесие. В таком жалком и нелепом виде её и застигли врасплох двое не слишком бравых парней в серой униформе.

Полли сперва почувствовала и только затем увидела, как к ней приближается нечто враждебное, а уже через мгновение подняла глаза и почти уткнулась носом в золотую нашивку в виде ангельских крыльев на груди одного из них. Двое юнцов, явно вчерашние курсанты — своим видом они едва ли могли напугать даже школьника, но Полли не обольщалась насчёт их мнимой безобидности. В их арсенале, помимо простых, но действенных боевых приёмов, было не счесть весьма неприятных маленьких штучек вроде дубинок и шокеров, с которыми она вовсе не мечтала познакомиться ближе. К тому же, молодёжь, ещё не успевшая пресытиться властью, которую давали ей ангельские крылья, была, как правило, особенно кровожадна. Поэтому с этими двумя усачами-заморышами следовало вести себя очень аккуратно и очень вежливо, что Полли и собиралась делать.

Она медленно выпрямилась, и лицо её озарила ослепительная улыбка, как бы говорившая им, что такая встреча — самое счастливое событие дня для любой девушки. Ногу в носке пришлось поставить на холодную плитку, а чёртов ботинок она так и держала в левой руке, потому что боялась сделать неосторожное движение, которое патрульные могли расценить как подготовку к нападению или бегству.

— Добрый день, — сказала Полли, ни на миг не спуская с лица улыбку от уха до уха.

Они смерили её тупыми хмурыми взглядами. Ну да, ничего удивительного, что очарование не подействовало — она ведь сейчас куда больше похожа на ощипанную ворону, чем на королеву выпускного бала, да и по возрасту явно уступает последней. Тем не менее пауза затягивалась, а напряжение нарастало, и это не сулило ей ничего хорошего.

— Почему не на работе? — спросил, наконец, тот, что повыше.

«Хвала Усатому», — подумала Полли с облегчением. Уж на этот-то вопрос у неё был ответ, и, если повезёт, на этом их беседа и закончится.

— У меня выходной, я работаю парикмахером два через один, — она вложила в ответ всю простоту и искренность, на которые только была способна. — У меня в плаще удостоверение. Во внутреннем кармане слева. Я достану?

Тот, который заговорил с ней, медленно кивнул.

— И паспорт, — добавил он.

Не теряя зрительный контакт с патрульным, Полли осторожно полезла правой рукой в левый внутренний карман плаща. Как бы ни было неудобно копаться таким образом в поисках документов, она не решалась бросить дурацкий, мешающий ей ботинок. Чего доброго, эти умники испугаются резкого звука и со свойственной им мгновенной реакцией обрушат на неё удары дубинок, шокеров, сапог, а в конце ещё выпустят парализующий дротик для верности.

Всё ещё лучезарно улыбаясь, Полли наконец извлекла на свет синюю книжицу и тёмно-зелёную корочку. Как всегда, в её кармане они перемешались с кучей мусора, поэтому когда она протягивала документы патрульному, на землю посыпались билеты на автобус и кассовые чеки. Низкий неодобрительно взглянул на неё и отвернулся к напарнику, который уже внимательно изучал её документы.

В те несколько десятков секунд, что они не смотрели на неё, Полли не шевелилась и изо всех сил держала на лице выражение глуповатой беспечности. Она заставляла себя медленно и ровно дышать, расслабить плечи и мышцы лица, ведь эти ребята как псы — почуют любую фальшь, любой намёк на нервозность.

Сейчас они читают, с явным усилием складывая слоги в слова, что Полли Рингер, тридцати пяти лет, работает парикмахером 5-го разряда в парикмахерской №6, стаж почти шестнадцать лет. Там указан и её график, специально для таких вот проверок, а ещё адрес и телефон места работы, чтобы в любой момент можно было позвонить и выяснить, не поддельное ли у неё удостоверение.

Убедившись, что сегодня, в пятницу утром, у неё и правда может быть выходной, патрульные перешли к изучению паспорта. Мыслительный процесс явно давался им с трудом и не доставлял никакого удовольствия, так что они были рады разделаться с удостоверением и перейти к документу, где всего-то и нужно, что сравнить фотографию с его владелицей, стоявшей перед ними.

Полли тихонько перевела дух. С документами у неё был полный порядок, но не будь попавшиеся ей патрульные настолько ленивыми тугодумами, им вполне могло бы прийти в голову разнообразить свой скучный день — а заодно и её выходной — проверкой по полной форме. Для начала они бы отправились в участок, где высокий (потому что в этой паре он очевидно выполнял роль мозгового центра) неспешно составил бы протокол, затем позвонил бы в парикмахерскую №6 и расспросил администратора Грету о Полли. Полученные сведения он бы затем также внёс в протокол — обстоятельно, никуда не торопясь, выписывая каждое слово по слогам и всё равно делая уйму ошибок. Но и этого могло оказаться недостаточно, — в конце концов, кто такая эта Грета, у них же там должно быть начальство, и только его слово имеет вес. Ещё один звонок в парикмахерскую, только чтобы выяснить, что её управляющий Натан будет сегодня после трёх, потому что с утра уехал на закупку материалов. «Что ж, после трёх, так после трёх», — сказал бы высокий, откидываясь на стуле. И Полли осталась бы сидеть в участке, а потом отправилась бы в компании этих двух ангелочков на своё рабочее место, чтобы там её предъявили Натану для окончательного подтверждения личности. Стоит ли говорить, что вслед за этим они втроём вернулись бы в участок, где Полли ждала бы заполнения протокола ещё пару часов?

Такие неудачные дни хотя бы однажды приключались с каждым, а с Полли и вовсе целых три раза, но именно сегодня ей позарез было нужно отделаться от патрульных как можно скорее. Она только надеялась, что они не почуют её нетерпения.

Они взглянули на неё ещё лишь раз, сравнивая с фотографией в паспорте. Всё остальное их уже не интересовало, возможно, потому, что для этого опять пришлось бы читать. Протянув ей документы, они, ни слова больше не говоря, синхронно развернулись и зашагали прочь и вскоре исчезли за углом четырёхэтажного дома.

Полли постояла, не шевелясь, ещё минуту или две, словно опасаясь, что сейчас они вынырнут из-за поворота и снова направятся к ней. Что если заманчивая мысль о полной проверке догнала их неповоротливые мозги только теперь?

«В таком случае тебе лучше быть отсюда подальше, — сказала сама себе Полли. — Чего же ты ждёшь, дорогуша?»

Она впопыхах натянула ботинок на уже онемевшую ногу, кое-как зашнуровала его и трусцой заспешила прочь.

Пять минут пути, оставшиеся до цели, Полли не вспоминала о холоде и сырости, за что мысленно благодарила патрульных, так вовремя напомнивших ей, что бывают проблемы и посерьёзнее. Мимо проносились дома, умирающие от старости, ветхие и печальные. Время, ветер, дождь и снег смыли со стен всё, что когда-то отличало их друг от друга, превратив эти некогда красивые здания в одинаково облезлые невнятно-серые развалины.

Она в последний раз повернула за угол одного из таких домов, щедро изукрашенного граффити, и остановилась перед высокой деревянной дверью. Ручка была давно сломана, и Полли, привычно взявшись за тяжёлую створку сбоку, потянула её на себя и нырнула в полумрак.

Дверь затворилась за спиной с коротким сухим звуком, похожим на выстрел, и вмиг отрезала Полли от дождя и холода. Внутри не было жарко, но, по сравнению с октябрьской промозглостью, даже подвальная прохлада казалась более чем сносной.

С порога она окунулась в волны гремящей музыки и терпкий дым, который выдыхали окутанные им таинственные фигуры, стоявшие по углам, сидевшие на высоких барных табуретах, разлёгшиеся в нишах на заваленных подушками диванах. Глаза немедленно защипало, защекотало в носу, и Полли, отчаянно потирая его, чтобы не расчихаться, стала продираться вперёд сквозь мглу, практически на ощупь. Ориентиром служила неоновая вывеска с мигающей надписью «Руины» над барной стойкой, Полли знала, что сразу за ней нужно свернуть налево, к железной лестнице.

Нащупав рукой холодные металлические перила, она побежала вверх по ступенькам, грохочущим под её ногами на каждом шагу, мечтая только о том, чтобы глотнуть немного чистого воздуха. Там, на втором этаже, и правда дышалось легче, но вовсе не потому, что никто не курил, — просто высокие окна в шатких дребезжащих рамах были настежь открыты. Музыка доносилась сюда приглушённо, как будто из-под воды, но пол под ногами гудел от выкрученного до предела баса. Полли окинула взглядом комнату: тут повсюду стояли диваны, а на них вповалку лежали тела — сегодня не так уж много, всё-таки утро пятницы. Те, кто не был в отключке, дымили вполне обычными сигаретами, в отличие от более искушённой публики внизу. Подавив тяжёлый вздох, Полли подошла к ним поближе, стараясь, впрочем, держаться на расстоянии вытянутой руки от каждого, кто, хотя бы теоретически, мог эту руку к ней протянуть. Она узнала несколько лиц, что и неудивительно, ведь бар «Руины» славился завсегдатаями, которые таскались сюда годами. Она и сама могла уже считаться постоянным клиентом, с тоскливым сарказмом подумала Полли, так и не найдя взглядом того, за кем пришла.

— Эй, детка! — с дальнего дивана ей салютовал сигаретой тощий тип с выкрашенными в красный цвет волосами. — Твой парень в сортире уже полчаса.

Только этого не хватало.

Полли бросилась из диванного зала в коридор с голыми кирпичными стенами, кое-где украшенными психоделическими плакатами и чьей-то авангардной мазнёй на холстах без рам. Высокий потолок терялся в темноте, а единственным источником света были огромные оплавленные свечи, расставленные вдоль стен. Здесь пахло подвальной сыростью, воском и чем-то ещё, что вызывало у Полли тревогу и смутные воспоминания о плачущих людях, одетых во всё чёрное.

Наконец вот они — двери в туалеты, мужской и женский, хотя сложно представить, чтобы местную публику волновали подобные условности. Полли толкнула левую дверь с наклейкой, на которой был изображён белокурый мальчик в голубом комбинезоне и с игрушечным грузовиком на верёвочке. Внутри тусклый свет лампочек без абажуров еле-еле выхватывал из темноты ряд туалетных кабинок, два писсуара и каменную стойку раковины с четырьмя кранами. Полли поймала своё отражение в зеркале напротив входа и вздрогнула: растрёпанные чёрные волосы и тёмные провалы глазниц в плохом освещении придавали ей сходство с несвежим мертвецом. Как хорошо, что всё это лишь игра света и тени и примерно так же в этом зеркале выглядит каждый.

Зловещий двойник задержал её внимание не долее чем на секунду, а потом Полли увидела его — с виду бессознательное тело, привалившееся спиной к стене возле одной из кабинок. Рядом на полу валялись комки туалетной бумаги, которую он, похоже, использовал в качестве носового платка.

Она хлестала его по щекам не меньше трёх минут, когда Доминик наконец приоткрыл глаза. Они были непроницаемо чёрные, и другой бы заподозрил, что их обладатель до сих пор под кайфом, но Полли знала, что это лишь эффект освещения в сочетании с очень тёмной радужкой, которая с непривычки пугала тех, кто видел Доминика впервые.

— А ну-ка вставай, — прошипела она, влепив ему увесистую оплеуху и хватая поудобнее за предплечья, чтобы, покрепче упершись ногами в пол, потянуть на себя его тщедушное тело.

На её счастье, Доминик был худым и не слишком высоким, иначе ей не удалось бы сдвинуть его с места, ведь в таком состоянии он становился тяжёлым и обмякшим, как мешок промокших дров. В блаженной полудрёме он бездумно зашаркал ботинками по плитке, словно пытаясь помочь Полли поднять себя, но что-то пошло не так, и Доминик вновь оказался на полу, на этот раз на четвереньках. Полли едва удержалась, чтобы не пнуть его ногой под дых, потому что к этому моменту досада и злость готовы были выплеснуться из неё, как вскипевший бульон из кастрюли.

Доминик словно почувствовал угрозу и приложил все усилия, чтобы не рухнуть ничком на пол и мужественно ползти в сторону раковины. Там Полли снова помогла ему подняться, потянув за ворот кожаной куртки, — на этот раз успешно — и, открыв кран на полную, подтолкнула к нему Доминика.

Она безжалостно плескала ему в лицо холодной водой, от которой разило железом, чувствуя себя злобной детсадовской нянькой, а потом, когда он немного ожил, безапелляционно скомандовала:

— Два пальца в рот!

И он подчинился, и следующие десять минут с короткими передышками исторгал из себя ту дрянь, что успел принять с сегодняшней ночи.

Всё могло быть куда хуже, Полли знала это, и сперва не очень надеялась, что самый простой обряд очищения тут поможет. Он мог вообще не прийти в себя, и тогда она отправилась бы за Эриком, чтобы тот помог оттащить безвольное тело в одну из задних комнат бара. К счастью, Доминик по всем признакам этой ночью налегал исключительно на выпивку, что и спасло ситуацию. Вскоре он поднял голову над раковиной и встретился глазами с отражением Полли.

Оттуда, из зазеркалья, на неё смотрело худое бледное лицо в обрамлении всклокоченных тёмных волос, и на нём — огромные глаза такой первобытной черноты, что становилось страшно. Во всяком случае, она помнила, как ей становилось страшно когда-то давно, когда она ещё не привыкла к его диким глазам. Теперь же Полли лишь отмечала про себя, что синяки под ними разрастаются и скоро явно захватят половину лица, а тонкие губы сегодня уж слишком нездорового фиолетового оттенка — должно быть, Доминик изрядно замёрз, валяясь на голом плиточном полу.

А потом он ухмыльнулся, и она невольно вздрогнула.

Говорить им было не о чем, всё давно было сказано — не год и не два назад, поэтому Доминик молча умылся и ещё несколько минут полоскал рот, пока Полли ждала его, пиная остатки рулона туалетной бумаги.

Затем они вышли, в обнимку, как пьяные любовники, потому что Доминика ещё шатало. Вместе они проделали обратный путь через диванную комнату, где красноволосый малый их больше не приветствовал, уплыв в мир разноцветных грёз; и далее вниз по железной лестнице, вперёд сквозь дымовую завесу первого этажа, к выходу, к бодрящему осеннему воздуху. Полли нисколько не удивилась, что к этому моменту дождь прекратился.

Дорога домой всегда занимала больше времени, ведь Доминик едва шевелился, но сегодня он по крайней мере не отбивался от попыток Полли его увести, а покорно переставлял ватные ноги, опираясь на её плечо. Время от времени она ощущала, как по его телу под её рукой, под тонкой курткой и футболкой, пробегает судорожная волна дрожи. Он был одет слишком легко для уже схватившегося первыми заморозками октября и, как всегда, не замечал этого.

За всю дорогу они почти никого не встретили, не считая женщины с коляской и почтальона. Полли не смогла удержаться от ехидной мысли о том, как здорово было бы наткнуться сейчас на её утренних патрульных и посмотреть на их лица, вздумай они проверить у Доминика документы. Но они словно чувствовали, что им здесь нечего делать, и, точно звери в лесу, обходящие тропы, которыми крадётся охотник, инстинктивно держались подальше от улиц, где проходили эти двое.

Наконец впереди показался тронутый тленом небоскрёб Доминика. Полли вдруг подумала, что архитектор, задумавший этого футуристического уродца, очевидно, планировал тем самым утвердить торжество светлого будущего над разлагающимся прошлым, а вышло ровно наоборот. Соседние здания жили, пусть с них и сыпалась штукатурка, а эта серая башня навеки мёртво уставилась в белёсое небо.

Доминик отпустил Полли и, пошатываясь, побрёл к подъезду, где осторожно присел на верхнюю ступеньку крыльца. Он слепо шарил по карманам и ничего не находил, тогда Полли сжалилась над ним и протянула свою пачку. Доминик вытянул сигарету, которую она же ему и подожгла, и благодарно затянулся.

Несколько минут они молча вдыхали и выдыхали, каждый в своём собственном клубке дыма и мыслей, а потом он выбросил окурок в лужу и устало сказал:

— Полли, иди домой.

Она фыркнула.

— Доминик, иди к чёрту.

Он поморщился.

— Да брось, я уже чист, как монашка.

— У тебя есть хоть капля совести? Я мокла под дождём, попалась патрулю, потом тащила твою тушу до дома, и ты даже не предложишь мне кофе?

Доминик тяжело вздохнул. Он знал, что от неё так легко не отделаться, и Полли знала, что он знает. Вместе они не спеша поднялись на последний этаж.

Квартира Доминика находилась под самой крышей, за гигантской железной дверью — можно было подумать, что это ворота, ведущие в авиационный ангар. Просторная студия смахивала на роскошно отделанный, а затем безжалостно разгромленный бездомными наркоманами чердак заброшенного завода. Тут были окна в пол и голые стены из красного кирпича — совсем как в «Руинах», и Полли не раз язвительно проходилась на этот счёт.

Пока Доминик был в душе, она варила кофе, возможно, лучший из того, что можно было раздобыть в городе. Густой, с жирной пузыристой пенкой он источал такой аромат, что у Полли кружилась голова, и против воли она размякла и расслабилась, как будто здесь, в полупустой гулкой комнате было самое уютное и безопасное место на земле. Как будто можно было закрыть глаза и забыть обо всём, свернувшись калачиком в смятых простынях. За такой кофе не стыдно было душу продать, но Доминик не догадывался об этом. Он об этом просто не думал, как и о многих других вещах, которые ему достались в жизни.

Дождь зарядил снова, заколотил тяжёлыми струями по окнам, и потоки воды зазмеились по стёклам от потолка до пола. Со своего места за кухонной стойкой Полли видела широкую разворошённую постель, гнёзда сваленной на пол одежды, сиротливо жмущиеся друг к другу пустые бутылки и грязные чашки, собравшиеся возле кровати, как будто она была сосредоточением жизни, центром этой убогой вселенной.

Полли всё чаще беспокоила неясная, до конца не оформившаяся мысль, будто бы хаос Доминиковой жизни, который он не умел остановить, однажды сметёт и проглотит и её тоже просто потому, что она оказалась рядом. Единственным разумным поступком было бы отойти от него подальше, пока весь ад ещё не вырвался наружу, спасти хотя бы себя, ведь Доминика уже ничто не спасёт.

У Полли было всего несколько причин остаться. Она уже не знала, какая из них движет ею на самом деле, но понимала одно — увязнув в этом по уши, она не только погибнет сама, но и потянет за собой тех, кто ей дорог.

Он бесшумно подкрался сзади, — Полли не слышала шагов и поняла, что он рядом, только когда влажная после душа рука обхватила её шею, и всю её обдало жаром.

— Почему ты до сих пор в этом чёртовом плаще?

Она закрыла глаза.

Это всего лишь одна из причин. Только одна из.

Фонтанчик кофе поднялся, зашипел и побежал по тусклой металлической плите.