История немцев Поволжья в рассказах, шванках и документах

Александр Александрович Вегнер (2024)

В 1767 году мой предок Иоганнес Вегнер приплыл в Россию, в Ораниенбаум. С ним были жена, восьмилетняя дочь и девятимесячный сын Андреас. Где по рекам, где на санях и телегах они отправились на Волгу. По дороге Иоганнес и его дочь умерли, и в немецкую колонию добрались только жена Иоганнеса и его сын Андреас. Я потомок Иоганнеса в десятом поколении. Книга «История немцев Поволжья в рассказах, шванках и документах» написана мной по рассказам моих родных, по сохранённым ими документам. Надеюсь, что она взвешена и никого не оскорбляет. Исхожу из того, что главным виновником ужасных страданий советских людей, в том числе советских немцев, является нацистская Германия.

Бунт

(рассказ моего деда)

Мне было двадцать два года, когда я был призван в армию. Екатерина Вторая, приглашая немцев в Россию, наделила их привилегией, сто лет быть свободными от военной службы. Но сто лет прошло, и я угодил в Маньчжурскую армию. И, надо же такому случиться, началась русско-японская война!

Начало зимы тысяча девятьсот пятого года мы простояли в Маньчжурии, ожидая отправки на фронт. Настроение было скверное. Только что пришло известие о падении Порт-Артура.[1] Ничто так не разлагает армию, как бездействие, дурные вести с фронта и маята перед отправкой на несчастливо идущую войну.

В нашей роте был солдат по фамилии Попов. Несколько лет он проучился в Московском университете и, за что-то исключённый из него, оказался в армии.

Необыкновенно начитанный, он мог беседовать о чём угодно и рассказывать так, что его слушали, открыв рты. Неудивительно, что вскоре он стал ротным вожаком. И не только ротным. Послушать его приходили и из других частей. Говорил он о справедливости, что земля должна принадлежать тем, кто её обрабатывает, что на заводах рабочие не должны убиваться по четырнадцать часов в сутки, чтобы хозяева жирели и не знали, на что потратить свои огромные деньги.

— Знаете ли вы, за что мы воюем? — спрашивал он. — Царь-батюшка со своим дядюшкой адмиралом Алексеевым пилят здесь корейский кедр. У нас что, в Сибири леса мало? Нужны нам их кедры?! Нет не нужны! Нам земли не хватает? Вон её сколько в Сибири необжитой, необработанной.

Кончалась зима тысяча девятьсот пятого года. Однажды на утренних занятиях командир соседнего батальона ударил солдата по зубам. Привычное дело — сколько таких зуботычин было роздано в полку за годы службы! Но на этот раз солдат озверел и проткнул офицера штыком. Попытка задержать убийцу закончилась всеобщим бунтом. Полк вышел на плац в полном вооружении и потребовал командира полка. Явился взволнованный полковник.

— Ребята! Вы что вздумали?! Бунтовать? В военное время! Вы давали присягу!

И вдруг из строя вышел Попов.

— Мы присягали защищать Россию, а не вас! Кого мы защищаем здесь, в Маньчжурии? За чьи интересы нас гонят на убой?! Чтобы наши капиталисты наживались на чужих богатствах природы?! Так что не говорите нам о присяге. Присягу нарушили те, кто стрелял девятого января в народ. И в первую очередь тот, кто приказал стрелять.

— Бунтовщик! Ты что несёшь, негодяй! Арестовать его! — закричал полковник и схватился за кобуру.

Полк как ёж ощетинился штыками.

— Остыньте, господин полковник, — спокойно ответил Попов. — Я не бунтовщик и не негодяй, я русский солдат и говорю от имени русских солдат. Верно, братцы? — сказал он, обернувшись к нам.

— Верно! — грянуло в ответ.

— Ну вот видите, господин полковник. И требование у нас простое, — Попов снова повернулся к строю, и полк крикнул, как один человек:

— Домой!

— Да вы что?! — полковник задрожал от гнева, но уверенности в его голосе уже не было. — Идёт война, вы солдаты! Вспомните о долге перед Родиной!

— Домой! — ещё раз выкрикнул полк. — Домой!

— Хорошо, я доложу командующему. Но знайте: в российской армии найдутся части, верные присяге!

— Вы нам угрожаете?! — закричали из строя. — Вам мало крови?! Долой их, ребята! Бей! — И разъярённый полк, направил штыки на господ офицеров.

— Стойте! Назад! — закричал Попов. — Господин полковник, мы ставим вам ультиматум. Если через два дня полк не будет отправлен в Россию, мы выступим на станцию и захватим эшелоны силой! Всё! Идите!

Вскоре анархия настолько охватила Маньчжурскую армию, что командование боялось собственных солдат. Офицер посылал рядового на какие-нибудь хозяйственные работы, а он посылал его по известному адресу. Офицер закипал от злости:

— Я тебе сейчас, каналья!

— Только, попробуй! — отвечал солдат, вокруг которого тут же собирались его товарищи.

Начальство облегчённо вздохнуло, когда был заключен, наконец, мир и можно было отправить мятежные части домой.

Солдаты были предоставлены самим себе и на станциях охваченной революцией Сибири митинговали с местными рабочими.

Офицеры за всё время пути редко показывались нам на глаза, они ехали в отдельных вагонах.

Вернулся я в свой родной Розенгейм весной тысяча девятьсот шестого года. За три года моего отсутствия много чего случилось. Родился у меня сын и умер через год, не поняв даже, что жил. Хозяйство — и без того хлипкое — совсем развалилось. Лошадь, чтобы не сдохла от бескормицы, жена продала за бесценок. Осталась голая земля, которую нечем было вспахать. Продал я её брату вместе со своим домом почти даром и перебрался в Екатериненштадт[2]пролетарствовать.