Удачное распределение

Александр Александрович Телегин

1978 год. Выпускник сельскохозяйственного института получает распределение в одно из лучших хозяйств страны и оказывается в гуще богатой, противоречивой жизни, наполненной любовью, враждой, благородством и низостью, трудом, верой, разочарованиями, надеждами на будущее. Ничто не предвещало ещё катастрофы, но уже были посеяны семена, давшие губительные всходы. Они были ещё безобидны, почти незаметны. Был ли другой путь, в чём он состоял?

Камеры для «Волги»

На перекличке решил вопрос с Лукашовым. Директор согласился: он остаётся контролёром. Пришедшая к девяти часам на работу Антонина Ефимовна дала мне на подпись стопку нарядов за два дня. Кузнец заработал восемь рублей за вчерашний день и ещё больше — десять рублей — за позавчерашний, когда я не застал его на рабочем месте.

— Эти наряды отложите, мне с ними надо разобраться, — сказал я. — Сейчас схожу на склад и займусь. Я смотрю, этот Вакула сильно лукавый!

— Я с ним, Владимир Александрович, даже заводиться не хочу! Он мне, не хуже, все буки забил.

— Это плохо, что никто не хочет с такими заводиться. Но это ведь ваша работа следить за тем, чтобы в нарядах не было туфты.

— Я отвечаю только за расценку, — возразила нормировщица и обиделась.

Пришёл Август Янович Берлис закрывать наряд.

— Что мне будешь писать? Я три дня ничего не делал. Только не надо повремёнки. Это четыре рубля в день, сто рублей в месяц. Я не уборщица. Я «Кировец»⁷ в строй вернул!

— Хорошо, хорошо. Что там дороже всего ценится? Антонина Ефимовна, напишите разборка, ремонт, сборка коробки передач.

— Коробка передач у меня в прошлом месяце была.

— Ну придумайте что-нибудь сами!

— Разгрузка материалов, с переноской, — предложила нормировщица.

— Сколько надо разгрузить, чтобы по шесть рублей в день вышло?

Нормировщица погоняла по счётам костяшки и сказала:

— Двадцать тонн с переноской на пятьдесят метров.

— Что я, Геракл что ли? — не согласился Берлис. — «Врать надо в меру», как говорил Джавахарлал Неру.

— Да кто будет проверять?! — вырвалось у нормировщицы. — Тогда, может, слесарные работы? Высверливание заломышей дрелью, изготовление шайб?

— Ну пишите! — сказал я и подмахнул написанную нормировщицей первую в своей карьере туфту.

— Знаете кому директор трактор отдал? — спросил Август Янович. — Отцу.

— Какому отцу? — не понял я.

— Есть у нас такой — Колька Лизиков. Двенадцать детей. Прозвище у него Отец.

— Ай-ай-аай! — протянула нормировщица.

Отца я не знал, но понял, что выбор директора не понравился ни Берлису, ни Антонине Ефимовне, но, в отличие от них, я не понял всю опасность этого решения и просто поздравил Августа Яновича со вновь обретённой свободой.

— Как бы не так! — ответил он. — Я тебе ещё плешь проем. Заведующий током упросил на уборке поработать на «тёщиных руках»⁸. А там ремонту недели на две. Через месяц приду.

Не успел он выйти, как в нормировку влетел Лихаченко.

— Ты что,…, в моих нарядах копаешься!?

— Это моя работа. Покажи-ка двести штырей и двести строительных скоб, которые ты якобы отковал вчера и позавчера.

— Ты видишь, бригадир расписался!? Что тебе ещё надо!? Не веришь, поезжай на ферму и пересчитай!

Роспись действительно была на месте, а отправляться на ферму не было никакой охоты.

— Чёрт с тобой, эти наряды подпишу, а с сегодняшнего дня все твои наряды принимаю только за подписью контролёра!

— Согласен! Посмотришь, что будет! — угрожающе сказал Вакула и так хлопнул дверью, что зазвенели стёкла, огромного окна.

— Антонина Ефимовна, кто был в нормировке, когда я проверял его наряды?

— Кто, кто?… Николай Игнатьевич заглядывал. Может услышал…

— Вот сука! — не удержался я и отправился на склад.

Солнце стояло уже высоко, утренняя прохлада испарялась, как пролитая на печь вода. Из склада навстречу мне вышел Лукашов:

— А где Зинаида Алексеевна?

— Она вчера предупредила, что пойдёт в контору с отчётом. Вот и ключи мне оставила.

— Саш, присмотри за Вакулой. Я сказал ему, чтоб все свои поделки предъявлял тебе. Его наряды подпишу только после тебя.

— Понял, — угрюмо сказал Александр Леонтьевич. — Только бесполезно это. Я его не раз проверял.

— И что?

— Фокусник он, чем больше проверяешь, тем больше зарабатывает. У него в кузне целый склад готовой продукции. Приходят со стройки, он достаёт из заначек строительные штыри, дверные накладки, крючки, петельки. Спрашиваю: «Когда сделал?» — «Какое тебе дело! Человек расписался, что принял работу — чего ещё надо!»

— А как он объясняет эти чудеса?

— Говорит, после работы приходит и куёт.

— Ну врёт ведь!

— А как докажешь, что врёт? А вон и Зинка идёт!

Действительно, Ковылина в летнем платье без рукавов с бледно-розовыми цветочками по белому полю, шла по дороге к избушке. Невозможно было не залюбоваться. Какая стройность, какие ножки! Создал же бог такую красоту!

— Зина, я выжимной подшипник взял, запиши на трактор Латарева.

Лукашов отдал ключи и, не без усилия оторвав от неё взгляд, отправился восвояси, а я поздоровался и спросил, все ли замки на складах целы.

— Не знаю, ещё не смотрела, — был ответ.

— Давайте проверим.

— А что, Владимир Александрович? В чём дело?

— Вчера дети купались на речке с камерами.

— Лизичата, что ли?

— Они.

— Вот, черти… Сейчас, надену халат…

Мы пошли к сараю, в котором хранились шины.

— Ну вот, — сказала Зинаида Алексеевна, подёргав замок, — висит. И накладка целая.

— Может доску оторвали?

Обошли вокруг склада, проверили доски.

— И стены целы, — обрадовалась кладовщица. — Наверно не мои камеры. Мало ли их по совхозу валяется!

— Давайте всё же заглянем внутрь.

Зинаида Алексеевна открыла ржавый замок.

В складе было душно, и запах резины особенно густ. Покрышки расположились, как зайцы у дедушки Мазая: стоя ребром, лёжа пластом, громоздясь друг на дружку в величайшем беспорядке.

Солнце заглянуло в приоткрытую дверь и вертикально легло на стену, но я сразу заметил жёлтую горизонтальную линию на колёсах. Взглянув на потолок, я увидел полосу голубого неба. Встав на покрышку, я слегка надавил на лист шифера, и он охотно откликнулся на моё воздействие, приподнявшись над лагой.

— Через крышу залезли! — сказал я. — Посмотрите, что пропало?

— Боже мой! Неужели…

— Что?

— Волговские колёса… Ну так и есть — камеры пропали… О господи!

— На директорскую «Волгу»? — догадался я.

— Ну да! Это же такой дефицит! На днях лично привёз. Сказал: «Храни как зеницу ока!» Хотела же, хотела в избушку закатить! Ой, дура я, дура! Он меня сожрёт!

— Не переживайте. В обед схожу к Лизиковым.

— Да вы их не знаете! Майка гладиться не дастся! — Зинаида Алексеевна была в отчаянии.

— Я и не собираюсь её гладить! Милицией припугну. Как её отчество?

— Майя Никифоровна.

В обеденный перерыв я пошёл к Лизиковым.

Огромный трактор загораживал вид на принадлежавшую им обшарпанную часть дома. Невольно взглянул на номер: тридцать — четырнадцать!

Двор кишел ребятнёй, нетерпеливо суетившейся вокруг печки-времянки, у которой с мокрым от пота лицом помешивала в бурлящим котле своё варево Майя Никифоровна.

— Подождите! Не околеете, однако! — кричала она на детей.

На крылечке с островками оставшейся оранжевой краски сидел хозяин и курил папиросу. Две страдавшие от жары собаки с высунутыми языками, наслаждаясь, принимали его почёсывания. В тени сеней стояли два приставленных один к другому стола, накрытые дырявыми клеёнками. Три кирпича — два по краям и один в середине — удерживали их от унесения ветром. Пахло берёзовым дымом, вырывавшимся из цементной трубы.

— Коля! Кто пришёл? — крикнула хозяйка.

— Мужик какой-то! — басом ответил Коля и спросил, обратившись ко мне: — Чего надо?

— Я заведующий мастерской.

— И что?

— Николай, ваши дети украли со склада две камеры. Пусть вернут — вот и всё, что мне надо!

— Знаете, что! Идите, однако, к чёртовой матери! — отвлекшись от своего котла и встав в самую отважную позу, заявила Майя Никифоровна. — Как что, сразу Лизиковы! Как будто только мои дети воруют!

— Ваших видели с камерами. Они на речке с ними купались. Но если вы не хотите отдать их по-хорошему, к вам придёт милиция.

— Ой-ёй-ёй! Так я, однако, и затряслася от страха! Плевать мне на твою милицию! Я мать-героиня! Пошёл отсюда, пока поварёшкой по башке не получил!

— Заткнись! — рявкнул на неё муж и, указывая на одного из своих сыновей, позвал: — Ну-ка, иди сюда!

— Я? — спросил белобрысый, подросток лет двенадцати в майке и шароварах, продранных на коленках.

— Нет, не ты! Вон тот, конопатый.

— Я?

— Да-да, ты!

Из столь необычного общения я сделал вывод, что отец не очень коротко знаком со своими детьми.

Набычившийся конопатый подошёл к отцу.

— Лазили в склад?

— Ну да, позавчера вечером.

— Кто с тобой был?

— Сашка, Колька, Васька.

— Где камеры?

— На речке оставили.

— Найди и отдай ему, — мотнул он на меня головой.

— Пусть хоть поедят, — вступилась мать.

— Потом пожрут. Марш на речку!

Хмурая четвёрка, двинулась со мной.

— Тебя как зовут? — спросил я конопатого.

— Андрюшка.

— Через крышу залезли?

— Через крышу. А как вы узнали?

— Как я узнал не важно, а как вы залезли — интересно. Склад-то высокий, и лестницы нет.

— Мы давно лазим. Колька с Сашкой сгибаются, Васька залезает им на спины, а я Ваське на плечи, а оттуда на крышу. Там шиферина оторвана. Я отодвигаю и прыгаю внутрь на колёса.

— А назад как?

— По колёсам. Потом подтягиваюсь на руках и опять вылезаю на крышу. Кладу шифер на место и спускаюсь, как залезал.

— Так ты говоришь, вы не первый раз лазили? Сколько камер украли?

— Четыре. Сперва две, и позавчера две. А те что раньше — то давно было.

— Тебе сколько лет?

— Одиннадцать.

— Вам бы в футбол играть, а не камеры из склада таскать.

— Жарко и купаться хочется, а я плавать не умею, и Васька с Колькой не умеют. Один Сашка. Без камер нельзя… На речке весело.

Мы спустились по тропинке к воде. Потом прошли вдоль речки метров сто.

— Вот здесь мы вчера плавали, — сказал словоохотливый Андрей.

— Ну и где же камеры?

— Нету.

— Я вижу, что нету. Что делать будем?

— Наверное зареченские пацаны утащили. Дяденька, отпустите. Сильно жрать хочется. Мы найдём, ей богу, найдём. Пожрём и пойдём за речку искать.

Признаюсь, хотелось надавать своим спутникам подзатыльников, но сообразив, что без них колёс мне не найти, сказал:

— Хорошо, это будем вам моё важное задание: найдите камеры и принесите мне или тёте Зине. Найдёте — получите награду. Каждому куплю по мороженому.

— За мороженку найдём! — весело пообещали пацаны и стартовали в совхоз так, что пятки засверкали.

В конце рабочего дня я пошёл к Зине:

— Лизичата принесли камеры?

— Нет, не приходили.

— Вот паршивцы! Ну я им задам!

— Я на всякий случай покрышки в избушку занесла, под стол спрятала.

— Проверьте, — они сказали, что четыре камеры утащили.

Вечером, отправившись за молоком к Шнайдерам, я завернул к их соседям. Но Андрей уже спешил мне навстречу:

— Дядя Володя! Мы знаем, у кого камеры, но они не отдают. Только вы не бойтесь, мы вернём.

— Как же вы вернёте?

— Да так: украдём.

— Вообще-то воровать нехорошо, но в этом случае… Хорошо, жду до завтрашнего обеда. Если не будет камер, заявлю в милицию. Идёт?

— Идёт! А вы не купите нам мороженок сейчас?

— Не куплю! Утром камеры — в обед мороженое, в обед камеры — вечером мороженое.

Я был уверен, что Лизичата не врут, но камер они в тот вечер так и не принесли.

В полночь налетела гроза. Поминутно сверкали молнии, трещало небо, бесился ветер и свирепо, словно злая собака зазевавшегося кота, трепал за шкирку старый тополь перед моим окном. Наконец всё утихло и послышался спокойный усыпляющий шум дождя.

Вдруг сквозь первый сон я услышал громкий требовательный стук и дребезжание стекла. Я подскочил и кинулся к окну:

— Кто там?

— Это я, Андрюшка, — пробился сквозь одинарную раму и шум дождя детский голос.

— Подожди, я сейчас выйду.

Включив свет в коридоре, я открыл дверь общежития и впустил мокрого конопатого Лизичонка. На согнутом локте его, как пустые мешки, болтались блестевшие от света пустые камеры, с которых, как и с волос, носа и пиджачка Андрюшки, капала вода.

— Вот! Только что украли! — радостно сообщил он. — Они, дураки, у Гатилёнка в гараже спрятали, а мы под ворота залезли и спёрли!

— Они хоть целые?

— Не сомневайтесь, я сам воздух спускал, а то бы не вытолкнул из гаража.

— Молодцы! Спасибо! Только больше не воруйте! Ни у кого не воруйте!

Мой горячий призыв, видимо, не нашёл в душе маленького правонарушителя ожидаемого мной отклика, и на лице его ничто не шевельнулось.

— Дядя Володя, — сказал он, — вы обещали мороженое.

— Где ж я ночью куплю мороженое?

— Мы сами завтра купим.

— А, вон что! Денег дать? Сколько оно стоит?

— Сорок копеек. А нас четверо.

— Постой здесь, сейчас принесу.

Я вынес два рубля и сказал:

— Ты, Андрюха, не думай, что обманул меня, я знаю, что пломбир стоит двадцать две копейки, но это тебе надбавка за особо тяжёлые условия совершения кражи. Иди быстрей домой и обсушись, а то заболеешь.

— Не заболею! Я привычный! Я всю зиму по снегу в тапках бегаю, и то ничего!

Наступившее утро было хмурым и холодным. У крыльца общежития в луже надувались дождевые пузыри. А я, дурень, не подумал взять из дома плащ.

Мне не терпелось обрадовать Зину найденными камерами, но сейчас только семь часов, а она приходит к восьми, до того, как уезжают на бригаду полеводы.

Я занёс камеры в свой кабинет и спрятал в тумбочку шкафа с инженерными справочниками, литературой по ремонту и прочими, большей частью устаревшими, книгами и отправился в нормировку слушать перекличку.

— Михалыч, кто это придумал отдать ветровский трактор Отцу, — с ехидно-насмешливой улыбкой спросил Константин Фёдорович главного инженера.

— Как кто? ОН, конечно — царь и бог.

— Мы его год с колен поднимали, а Отец его за месяц устосает, — скорбно предсказал Лукашов.

На перекличке к нам претензий не было, директор никого не ругал, только выразил неудовольствие бригадирам, что под дождь попало несколько сот гектаров скошенной травы.

— Вы же слышали прогноз! Какого чёрта вчера косили!?

Ну слава богу, день начался спокойно. Минут десять ещё посидели, обсуждая текущие дела.

Но убраться подобру-поздорову не получилось. Как буря ворвался в нормировку директор:

— Что сидишь?! — накинулся он на Саблина.

Юрий Михайлович покраснел до пурпурного цвета и, растеряно улыбаясь и заикаясь, спросил:

— Я-я, не понимаю… Что случилось, Павел Андреевич?

— Почему не на откормочнике?! Оборудование так и не работает! А ты,…⁹ сидишь и не чешешься!

— Павел Андреевич…

— Молчи! Я тебя последний раз предупреждаю: выгоню ко всем чертям, если к понедельнику там всё не заработает! Если ты идиот, найди знающего человека!

Все прижухли. Саблин сгорбился, уставившись куда-то под стол. Майер застыл, Лукашов дрожащими пальцами вытирал одному ему видимое пятно на столе нормировщицы.

— Чего ждёшь?!

Юрий Михайлович поднял глаза и беспомощно улыбнулся, будто просил пощады.

— Что ухмыляешься?

— Я не ухмыляюсь, Павел Андреевич.

Я не знал, что делать. Хотелось возмутиться, крикнуть, осадить ругателя, но я молчал также, как и сидевшие передо мной взрослые люди.

— Немедленно поезжай на место! Бери своих архаровцев, и каждому лом в руки! Я вам обещал! Долбите пол, переделайте всё как надо! Позорники! Никаких премий в этом году! Молитесь богу, чтобы я с вас не удержал!

— Понял, Павел Андреевич, — прошелестел Саблин.

— Ты тоже поезжай! — сказал директор, грозно взглянув на Лукашова. — А ты, как непричастный, оставайся один за этих дураков.

Я опустил глаза. Мне было ужасно противно и стыдно.

— Здорово вам, начальнищки! — в чёрном свитере с длинными рукавами, отряхивая зонтик, в нормировку вбежала Зинаида Алексеевна. Увидев директора, подавилась языком, остолбенела, подалась назад, но было поздно:

— Стой! На ловца и зверь бежит! Сейчас к тебе придёт мой шофёр, отдай ему колёса.

Зина побледнела.

— Павел Андреевич…

— Зинаида Алексеевна, — поспешно вмешался я, — вы не забыли? Камеры у меня в шкафу. Пойдёмте, я отдам.

Мои коллеги-инженеры гурьбой пошли на выход, а директор последовал за мной и Зиной. Вытащив волговские камеры, я протянул их кладовщице.

— Инженер называешься! Не знаешь, как резину хранить!? — заметил мне Удалов.

— Знаю, только сейчас лето, дети охотятся за маленькими камерами, чтобы на речку бегать. Зинаида Алексеевна и попросила спрятать их в нашем кабинете, а накаченными они в шкаф не входят.

— Принято, вывернулся!

— Павел Андреевич, надо что-то решать. Склад под авторезину совсем не годится. Доски сгнили, шифер на крыше оторван. Лазят туда!

— Решим, решим! Три пневмогаража я купил. Осенью смонтируем. Один под склад тебе отдам.

Директор вышел.

— Володя, спасибо! — сказала Зинаида Алексеевна и, неожиданно подойдя ко мне, обняла и поцеловала в щёку.

Круглое, упруго-тугое прижалось к моей груди, несказанно сладко пронзив меня. Хмельной запах, мягкие золотые прядки, скользнувшие по лицу. Лазурные глаза… Я замер… Остановись, мгновенье… Как его удержать? А Зина уже убегала с камерами. Не удержать… Или можно?

Она забыла зонтик! Нет, не сейчас…

— А натоптали! Как порося! — входя, сказала техничка Раиса Тихоновна. — Хоть бы какую отскребалку положили у дверей!

— Положу, тётя Рая, положу! — ответил я, а про себя подумал: «И отскребалка ждала, когда я приеду!»

Примечания

7

Название тракторов, произведённых на заводе имени Кирова в Ленинграде.

8

Зернопогрузчик, названный так за движения скребков питателя, загребающих зерно.

9

… — здесь выбор подходящего слова предлагается читателю.