Честь и Нечисть

Александр Гриневский (2025)

Провинциальному следователю, откомандированному в захолустный северный городок за документами, и в страшном сне не могло присниться, что придется не только разыскивать пропавшие из морга трупы погибших уфологов, но и общаться с лешим, водяным и кикиморой.

Чего-то, вроде, около, —

Кружилось в голове,

Оно болотом скокало,

То справа, то левей.

Геннадий Шпаликов. «Бессонница»

Часть первая

1

Обладая столь избыточным весом, присесть на корточки сложно, поэтому Светлана Сергеевна стояла на коленях, склонившись над частотомером. Свет фонаря, закреплённого рядом, отбрасывал чудовищную горбатую тень на стену пещеры.

Смотрел на неё с неприязнью: как я мог согласиться на эту поездку? Уговорили. Нет, конечно, интересно испытать прибор, который соорудил собственными руками. Но не с ней же! Изначально планировалось: я, Юленька и Силаев. Юленька, она хорошая! Сидит и слушает с удивлённо распахнутыми глазами всё подряд. Молодая потому что, тридцати ещё нет. И семьи, похоже, нет, раз к этим прибилась. Силаев тоже мужик ничего. Правда, пьёт сильно. Он-то утверждает, что это не пьянство, а эксперимент по собственноручно разработанной методике. Слышит и записывает какие-то голоса — говорит: зашифрованные послания оттуда. Ну, из потустороннего мира. Да бог с ним, главное, мужик компанейский. Накануне поездки выяснилось, что Юленька заболела, Силаев отказался ехать без всяких объяснений. Мне бы тоже отказаться, раз такое дело, но, как всегда, слабохарактерность подвела, мямлил что-то неопределённое, и вот результат: Светлана Сергеевна (прозвище Эсэс), сорокапятилетняя парикмахерша, помешанная на внеземном контакте, громогласная и напористая. На собраниях всегда старался держаться от неё подальше — пугала габаритами.

В этой группе паранормальщиков я недавно. В институте, где так и не получилось защитить кандидатскую, с возрастом вышел в тираж, превратился из подающего надежды молодого специалиста в рядового технаря. Сижу с вечно дымящим паяльником в своём углу, делаю, что велят. Зарплата — копейки. Тоска, одним словом, уже не подняться. И дома — тоска. Двушка со старой мебелью, телевизор, растолстевшая жена в халате и взрослая дочь, которая никак замуж не выйдет, ненавидит всех и вся — вон, замок в дверь своей комнаты врезала. Впору запить, но выяснилось, что ни душа, ни тело спиртного не принимают. Сорок шесть — это не шутки. Загрустил вконец. Тут эти чудики и подвернулись. Интересные ребята. Образования никакого, зато глаза горят. Кто в зелёных инопланетян верит, кто — в потусторонний мир. Да и хрен с ней, с этой их верой! Главное, они уважительно друг к другу относятся, не то что у нас в институте. Ко мне, который с высшим техническим, да ещё и руками работать умеет, сразу повышенное внимание. Приятно среди них находиться, значимость свою чувствовать. Неожиданно эта пещера нарисовалась. Я уже и не помню, кто информацию принёс: мол, в Архангельской области открыта новая карстовая пещера. И они загорелись обследовать раньше других. Какую-то байду несли про скрытые залы и полости, где могут храниться древние артефакты. «Золотая баба», а то и золото Колчака. Бред, конечно, но почему бы не съездить развеяться? Вот только никак не ожидал, что со Светланой Сергеевной. Хотя, что греха таить, удобно. Сразу начала командовать. Я при ней, как зять Мижуев, главное — не перечить, пусть сама все проблемы решает.

До Архангельска — поездом. Скептически наблюдая, как я пытаюсь запихнуть сумки на третью полку, сообщила, что мужа выгнала из-за несоответствия. Какого несоответствия, так и осталось загадкой. Потом самолётом до Пинеги и автобусом сюда, в Прилукомск. Та ещё дорога. Похоже, нас за мужа с женой принимали. На меня смотрели с плохо скрываемой жалостью. Огромная бабища и хилый мужичонка при ней, снаряжённые клетчатыми тяжеленными сумками с барахлом. Не барахло в сумках, аппаратура. Тащился за Эсэс, как старый гружёный буксир за кормой океанского сухогруза. Местный люд, ошарашенный габаритами и широкой поступью, застывал в изумлении, провожал взглядом. Первый же бомбила, отиравшийся на автостанции, вызвался показать вход в пещеру и отвёз в пустующую гостиницу. Шмыгая носом, мял кепку в руке, собравшись с духом, просительно заглядывая в суровое лицо Светланы Сергеевны, назвался Ренатом и предложил посидеть вечером в кафе, познакомиться, так сказать, поближе. Многозначительно сообщил, что знает одно место… Без лишних слов был могучей рукой отодвинут в сторону — мешал пройти в двери гостиницы. Впрочем, мужик оказался деловым и понятливым, сразу сообразил, что не обломится и его подрядили возить на машине в пещеру, а вечером забирать.

Переночевали. Полночи заснуть не мог из-за храпа в соседнем номере. Аппаратуру проверял, чем ещё заняться? Идея проста, как яйцо. С помощью вибратора воздействовать с определённой частотой на стену пещеры, а сейсмоприёмником, установленным на некотором расстоянии, принимать сигнал. Сигнал пропал или слишком исказился, по-видимому, имеем дело с какой-то полостью. Можно даже пробовать определить её размеры. Вот и всё.

Утром по разбитой грунтовке, оставляя клубы пыли за машиной, добрались до места. Хорошо, что от города недалеко — километра четыре — и сама пещера в пятистах метрах от дороги. Тайга здесь тёмная, неприветливая. Воронки карстовые как после бомбёжки. Бурелом, стволы повалены, не продраться. Серый мох с ветвей, как старушечьи седые космы, свисает. Петляешь между воронками, обходишь по краю, через стволы перелезаешь, в руках сумки, комар жрёт, не отмахнуться. Если бы не Ренат, в жизни бы эту пещеру не нашли. Но он сразу предупредил, что в дыру не полезет и нам не советует. Эсэс мгновенно сделала стойку: «Что не так?» Пожал плечами, отмолчался.

Когда подошли, я уж было подумал, что наша миссия на этом закончена. Воронка метров пятнадцать в диаметре и глубиной метров пять. Стенки почти отвесные, поросли мхом. Дно засыпано камнями, мох с них кое-где сорван. Внизу, в борту воронки — вход в пещеру в виде небольшого отверстия неправильной формы. Чтобы попасть внутрь, спуститься на дно воронки надо. Тут верёвки, крючья разные со страховками потребуются. Но местные, народ ушлый, придумали. Завалили здоровущую ёлку, обрубили сучья наподобие ступенек, и ствол — в воронку: ползи, если не боишься. Я-то ладно, как-нибудь, а с её ста десятью килограммами — куда?

Ренат сказал, что вечером в шесть будет ждать на дороге, и ушёл. Мы сидим, обсуждаем, что дальше делать. Пока я голову ломал, Эсэс неожиданно вскочила, на живот на краю воронки плюхнулась, ноги свесила и медленно по стволу вниз поползла. Я дыхание затаил: грохнется сейчас! Ничего подобного, добралась до дна. Кричит, чтобы аппаратуру на верёвке опускал. Крутая, спасу нет!

Спустился без проблем. Зажгли фонари, в щель протиснулись и обомлели. Ровный прямой туннель, будто прорубленный, конца не видно, фонарь не добивает. В полный рост стоять можно, руки в стороны раскинуть. Но главное: туннель абсолютно белый, глаза режет. Иней, снег, ледяные иглы на своде, на стенах. Всё переливается, блестит в свете фонаря. Застыли, смотрим, пар изо рта. Были здесь люди. Грязные следы в темноту уводят, нарушают первозданную красоту. Несколько человек прошли. И мы молча по их следам двинулись. Тишина, только снег скрипит под ногами. Торжественность момента почувствовал, другого слова подобрать не могу.

Метров через пятьдесят туннель начал сужаться, а потом разветвился на два провала, ведущих вниз: один пошире, другой совсем узкий. Не полезли, решили возвращаться. Сразу стало ясно, что ничего мы толком не разведаем, тут нужны специалисты и оборудование. Послать бабищу с избыточным весом и городского хлюпика обследовать пещеру — надо же до такого додуматься! Что тут с моим доморощенным прибором можно сделать? Я это до Светланы Сергеевны попробовал донести.

Взбеленилась:

— Готовь аппаратуру, передохнём и в левый проход полезем, который побольше.

Тут уже я встал в позу.

— Нет уж! Так дело не пойдет. Сначала здесь, у входа, первое воздействие проведем, методику отработаем, тогда и будем решать, что делать дальше.

Сидит, на меня не смотрит, лицо аж покраснело от злости. Не любит, когда перечат. А я внимания не обращаю, приборы из сумок достаю. Гляжу, сдулась, помогать стала.

Да, натворили мы там делов. Порушили всю красоту. Иней со стен соскребли, чтобы виброисточник прилепить, сейсмоприёмники в трещины вогнали, натоптали везде. Холодно, замёрзли до трясучки. Тут и время на исходе, возвращаться пора. Аппаратуру в пещере оставили, написали записку с просьбой: «Не трогать!» — вдруг кто сдуру сунется. И по ёлке-лестнице наверх поползли. Вот уж она попыхтела! А я ничего, мне легко было.

2

Подходил к концу третий день работ. Пещера уже не казалась сказочной. Привыкли. Обычная пещера, где мы проводили в темноте по шесть часов ежедневно. Уже не вздрагивали, когда из тёмной глубины доносилось протяжное уханье, будто тяжело выдыхал воздух кто-то большой и усталый.

Вчера отработали Снежный Туннель при входе, ничего интересного. Сегодня сунулись в Левую Дыру (названия придумали сами), и всё сразу застопорилось. Дыра круто уходила вниз и постепенно сужалась. Светлане Сергеевне удалось проползти на коленях метра три — и уже не повернуться. Я смог одолеть ещё с десяток метров. Дыра отличалась от туннеля. Здесь отсутствовал иней на стенах, было сыро и приходилось ползти по тонкому слою грязи.

Решили остановиться. Чертыхаясь оттого, что сложно как следует размахнуться молотком, пытался затолкать в трещину сейсмоприёмник. Свет фонаря судорожно метался в замкнутом пространстве, выхватывая из темноты запечатавшую вход расплывшуюся фигуру Эсэс, склонившейся над экраном компьютера.

Отстучали, переставили сейсмоприёмник. Потом переместили виброисточник и ещё пару раз отстучали. Ничего необычного, никаких пустот. Замёрзли, промокли. Настроение стремительно падало, и оба уже не раз про себя подумали, что неплохо бы свернуть работы и возвращаться в Москву.

— Который час? — спросил шёпотом. (Как-то само собой получилось, что в пещере все разговоры велись громким шёпотом.)

— Без четверти четыре, — постукивая зубами, отозвалась Светлана Сергеевна.

Видно было, что замёрзла и хочется ей наружу, на солнце, но сказать первой, что пора возвращаться, гордость не позволяет.

— Ещё один пикет сделать успеем. — Я специально произнёс эту фразу неуверенно, давая ей возможность скомандовать закругляться с работой.

Молчишь? Ну и чёрт с тобой! Я-то замёрз не так сильно, всё-таки двигаюсь, переползаю с места на место, переставляя аппаратуру. И как бы там ни было, мне нравится работать руками, нравится произносить эти специальные слова: «пикет», «виброисточник», «сигнал», «воздействие». Хотя, конечно, предпочёл бы сидеть сейчас за своим рабочим столом, а не копошиться в грязи, забившись, как крот, в какую-то подземную дыру… Да вру я, вру! Где-то на краю сознания понимаю, что эта дыра и есть то самое приключение, о котором мечтал всю жизнь, и другого, по всей видимости, уже не будет. Вот поэтому бодрюсь и терплю.

Сделали ещё один пикет. Перетащили аппаратуру в Снежный Туннель, запихнули в грязные намокшие сумки. Спешили. Светлым пятном дразнил выход из пещеры — тепло, солнце, звуки!

Вылезли, выбрались. Стояли на дне воронки, щурились, глаза привыкали к свету. Ещё потрясывало от холода, но тело уже ощущало тепло проникающее под мокрую одежду.

Солнце садилось, на небе повисли низкие, тяжёлые плюхи облаков. Пока работали в пещере, прошёл дождь и, видно, хороший. Мох на камнях потемнел, пропитался влагой. Слышалось едва различимое журчание воды, стекающей по стенам воронки, но самих ручейков видно не было, прятались под слоем мха. Нависающие высоко над головой лапы ели, все в капельках, поблёскивали в лучах солнца.

— Валентин, не сочти за труд удалиться на несколько минут, — чопорно произнесла Светлана Сергеевна.

Проблема туалета встала остро в первый же день. По стволу не налазаешься, да и опасно лишний раз. Так что пришлось мне протиснуться обратно в пещеру. Обдало холодом. Отошёл на пару шагов вглубь, стоял, считал про себя до ста.

Когда вернулся, Светлана Сергеевна доставала из рюкзака свёрток с бутербродами. Термос и две кружки, до краёв наполненные горячим чаем, рядом на камнях. Это становилось традицией: выползти замёрзшими и голодными из пещеры — в тепло, в солнце, жадно заглотить бутерброды (один с колбасой, другой с сыром), а потом не спеша прихлёбывать чай из кружки, грея об неё никак не согревающиеся руки. Красота! День закончен. Скоро придёт машина — и домой. Там душ, горячая вода, столовка, и интернет с телевизором, и постель с чистым бельём.

— Время, — недовольно буркнула, передавая бутерброды, будто это я, как всегда, виноват в задержке.

Решил не обращать внимания, пускай бухтит. Спешить не хотелось, подождёт Ренат, если что…

Всё хорошее когда-то заканчивается. Вот и сейчас нужно встать, кривясь от боли, разогнуть затёкшее тело, забросить полупустой рюкзак на спину и вылезать из этой воронки. Ещё минут тридцать петлять по тайге до дороги, отмахиваясь от лезущих в лицо комаров, и только потом, в машине, можно окончательно расслабиться, растечься на мягком сиденье.

Светлана Сергеевна полезла первой. Стоял внизу, дожидался своей очереди, время от времени поглядывая на обтянутую синими спортивными штанами огромную задницу, обтянутую синими спортивными штанами, нависающую над головой. Двигалась медленно и осторожно. Внезапно комель ствола, упиравшийся в дно воронки, содрогнулся и чуть сдвинулся, заскользил по мокрым камням. Светлана Сергеевна застыла.

— Что там? — прошипела сверху. — Держи!

Подскочил к стволу, навалился всем телом.

— Держу! Давай!

Она аккуратно переставила ногу на следующий сучок, опёрлась, пробуя его прочность, перехватилась рукой за обрубок ветки возле самого края воронки и начала подтягиваться.

Время внезапно остановилось. Внутри образовавшейся пустоты раздался хруст, и центнер живого веса, отвалившись от ствола, обрушился вниз.

Хруст ломающейся ветки я услышал, но не успел поднять голову, чтобы увидеть несущуюся на меня Светлану Сергеевну. С утробным кряканьем выпустив воздух из легких, был мгновенно смят и раздавлен.

Оба тела с глухим стуком впечатались в груду камней на дне воронки. И время потекло дальше…

3

Следователя МВД России по Пинежскому району капитана Синельникова И.К. подташнивало. В настоящий момент за поведение, недостойное звания офицера, он был выдворен из родного отдела в двухдневную командировку в г. Прилукомск, а попросту говоря: «Пошёл вон, c глаз долой! Ещё один такой залёт, и вылетишь из органов».

Старательно объезжал колдобины на дороге. Стрелка спидометра металась между шестьюдесятью и сорока. Каждая встряска отдавалась в голове болью — от виска к виску перекатывался чугунный шарик, разгонялся и бил в кость снова и снова. Наказание вылилось в бессмысленность поездки и определялось километражем. Двести сорок в одну сторону по жаре и с похмелья, да по такой дороге… Звери бесчувственные! Умереть здесь и сейчас! И вся эта мутотень затеяна, чтобы лично забрать бумаги, которые легко передаются по факсу. Воспитатель хренов! Благодетель! Ни о каком расследовании даже речи не идёт. Москвичи прибабахнутые в пещеру сунулись. Несчастный случай. Только бумажки, блин!

Остервенело крутил руль, в машине пахло пылью и бензином. Хорошо, что хоть сухо. Как же они здесь осенью-то ездят? Потрёпанный «Логан», побрякивая нутром на колдобинах, в любой момент мог закапризничать, годков-то ему уже… Пустынная жёлто-серая грунтовка, разукрашенная теневыми пятнами от подступающих вплотную деревьев, казалось, резала тайгу напополам. Автобус, говорят, до Пинеги ходит. Где он, этот автобус? Ни одной машины навстречу. Куда еду? Дыра! Ага, а Пинега твоя — не дыра?

Почему я опять сорвался? Ведь выпрут. И куда тогда? Грузчиком при магазине спиваться? На лесопилку разнорабочим? Надо завязывать. Твою же мать! Всё из-за Марины. Сука! Шесть лет прошло, выкинуть из головы пора — так нет, сидит обида.

По привычке костерил жену. Хотя на уровне подсознания понимал, что сломал не её уход, а совсем другое. С уходом жены смирился, а вот с этим знанием смириться не мог.

Ведь всё хорошо начиналось, — настойчиво твердил про себя фразу, помогающую не думать, не анализировать случившееся, а только вспоминать обидное.

Молодыми были. Она — красавица, за которой бегало полпосёлка. Я — старший летёха. Голубоглазый, бесшабашный, уверенный в себе. Куда им всем до меня. И ведь действительно казалось, что впереди только хорошее, весь мир у моих ног. Ещё и власть, определяемая погонами, добавляла наглости. Девки тащились, сколько их перепробовал. Гулял напропалую. Оглянулся — все ровесники уже при семьях, спиногрызов нянчат, а вокруг какой-то левый молодняк крутится. Решил, что тоже пора остепениться. Марина образовалась.

Свадьбу отгуляли, зажили. Марина, она спокойная. Только поженились, и сразу совсем домашняя стала. В кино не хочет, в ДК на дискотеку не хочет. Работа, дом, книжки, телевизор. Три года прожили. Капитана получил. Заматерел, посерьёзнел сразу. Говорю ей: «Давай, рожай!» Головой кивает, а сама в сторону смотрит. И как-то так получилось, что отдаляться друг от друга стали. Развеселить её не могу. Я же потрепаться люблю. Шучу, все смеются, я доволен. А она смотрит серьёзно, будто я какую-то глупость сморозил. Ну, это ладно, и так жить можно. А вот то, что молчит всё время, это мне нож острый. Да, дошутился. Прихожу — записка на столе, прямо как в дурном сериале. Ну, там: «Прости. Не люблю. Ухожу. Не могу так больше жить». Оторопел. Эта тихоня?! Она же из дома не выходит. Когда? Сука! Где искать? Куда бежать? Она меня… К матери? Или кто?!

К холодильнику. Бутылку из стояка вырвал, лью, а горлышко о стакан бьётся — руки ходуном от злости ходят. Уже тогда привычка выработалась: как стресс, так водка. А что? У нас в отделе все так. Работа мента — сплошной стресс. Полстакана засадил — и в зеркало его со всей дури, чтобы морду свою растерянную не видеть. Вдребезги. Когда стакан хватал, записку со стола смахнул. На другой стороне, оказывается, продолжение имеется. Смотрю тупо. Не понял сначала. Другим почерком написано: «Если захочешь отношения выяснять, Приречная 15». Явно мужской почерк.

Я же мент, и не самый последний. В отдел. За телефон. Паспортный стол. Кто прописан? Такой-то такой-то, 1970 года рождения, афганец, награды, был женат, умерла в 2008-м, детей нет, шофёр в Леспромхозе. Сорок два года. А Маринке — двадцать девять. Тринадцать разница. Что-то сомнительно — шоферюга и Марина? Где пересекались-то? Идти надо. Тут Жирков нарисовался.

— Что, — говорит, — такой бледный? Съел поди, чего? — И ржёт. — Ты же вроде не на дежурстве? Давай по граммульке, здоровье поправим?

Послать бы его, но не хотелось перед всеми психом выглядеть, народ ещё в комнате обретался. Да мне и самому нужно было. По сто пятьдесят и перекурили. Стою, его не слушаю, о своём думаю. В голове прояснилось, спокойная злоба накатила, без истерик. Пойду сейчас, все точки над «и» расставлю. Отоварю с ходу и её, и его за милую душу, а потом и поговорим. Если что, застал их вместе, ревность взыграла. Отмажусь.

На окраине дом. Пинега внизу под обрывом разлилась, течёт лениво. Бани чёрные кособокие у воды, лодки цепями к вбитым колам прикованы. На противоположном берегу пойма заливная, луг зелёный, плоский, а на горизонте чёрная лента тайги выступает. Широко, вольготно. Небо глубокое, ветер задувает, облака катит.

Неказистый дом, старый, крыша в заплатах. У забора трава по пояс, штакетник потемнел от времени. Калитка кособокая приоткрыта.

Смотрю на эту халупу, себя распаляю. Такая, значит, жизнь тебе нужна? Квартира отдельная не устраивает? Да плевать мне, что тебе нужно! Ты мужняя жена, изволь соответствовать!

Дверь по-хозяйски распахнул — и в комнату. Думаю, если сейчас их вместе увижу, в бубен этому клоуну, без никаких вопросов. Так бы и поступил, да со света в тёмной комнате не разберёшь, где кто. Ещё и притолока низкая, пригнуться пришлось, чтобы головой не зацепить. Не получилось сразу.

В комнате мужик за столом сидит, спиной к окну, лица не разглядеть, только силуэт.

— Ну, что? — говорю ему с нажимом.

Надо же как-то начинать, если с ходу ударить не получилось. Тут и Маринку увидел. Сидит на кровати у стены. Сумка и чемодан неразобранные возле ног. Потом уже сообразил, ждали они меня.

Как её да на кровати увидел, меня и переклинило.

— Что, — спрашиваю, — сука, допрыгалась? А ты чего расселся? — Это я уже мужику. — Харю сейчас тебе раскурочу, а потом под статью подведу, мне что два пальца.

Он голову поднял, распрямился. Тогда его и разглядел. Голова почти вся седая — первое, что в глаза бросилось. Кряжистый. Руки, чёрные от загара, с венами перекрученными, спокойно на пустом столе лежат, словно и не его. Ковбойка клетчатая, блёклая, застиранная. Застывшее лицо с глубокими морщинами по лбу, полоска шрама через щёку к виску. Губы поджаты. И глаза белые от бешенства.

Смотрит так, что у меня слова в глотке застряли. Жуткий взгляд, неживой, потусторонний. И пониманием окатило: не будет драки, махаловки с матом и крушением мебели. Смертоубийство будет. Серьёзно всё, по-настоящему, по-первобытному: либо он, либо я. И не страхом пробило, беспомощностью: он — готов, а я — нет.

Молчим, смотрим друг на друга. Я глаза отвёл, а он сказал глухо:

— Пошёл отсюда.

И я пошёл… Сука! Я пошёл!..

Бил рукой со всей дури по рулю, по клаксону. Давил подступающие слёзы обиды. Машина жалобно гудела на пустой дороге. Шесть лет, а как вчера, как вчера! Хорошо хоть, уехали они сразу. Легче стало, но ненамного. В Архангельск. Маринка девочку родила.

4

Наконец-то! Слева возник погнутый указатель синего цвета, весь в выбоинах от дроби. Надпись «Прилукомск» едва читаема. Вот интересно, это неосознанная ненависть местных охотников к судьбе, что забросила в эту дыру, или бездумная тяга к разрушению? Хотя, может, просто проверяют разброс дроби? Удобно.

Тайга нехотя отступила с обочины. Среди пустого пространства, неряшливо заросшего высокой травой, замелькали развалины: сарай — чёрные брёвна, провалившаяся крыша, остатки стены из белого кирпича, скособоченный домишко смотрит выбитыми окнами, ржавая вереница гаражей и вдоль дороги серые столбы с обрывками проводов. Вот и грубая бетонная стела с нашлёпкой поверх, с нечитаемой, стёртой дождями надписью — визитная карточка города. Приехал.

Здесь приходилось бывать, и не раз. Мелькнули две унылые пятиэтажки. Сушится бельё на верёвках. Пацаны возле подъезда возятся с мопедом. Кошка на обочине — притормозить. Юркнула в траву, не дура. Тётка с сумкой в дверях магазина. Представил, как льётся водка в пластиковый стаканчик. Сто грамм, больше не надо, и перестанет перекатываться чугунный шарик в черепной коробке, уйдут приступы тошноты. Выдохнуть и закурить! Всего-то и надо. Нет. Успею. Сначала доехать, посмотреть, что там за атмосфера, тогда можно и расслабиться. Хотя что в этой дыре может измениться? На весь городок один участковый и пара салаг в форме.

«Логан» лениво развернулся на крохотной пустынной площади перед зданием администрации. Козырёк над входом подпирают две пузатые колонны с местами отлетевшей штукатуркой. Припарковался у одноэтажного строения. Обсыпанные пылью кусты вдоль стены, окна в решётках, дверь нараспашку, подпёрта кирпичом. Сбоку табличка: «Пункт охраны порядка».

Вылезать из машины не хотелось, сросся. Сидел, тупо уставившись в лобовое стекло, испещрённое следами разбившейся летучей живности. Пусто, жарко. Ну вот, сюда я добрался. А завтра что, назад?

Злость прошла, сменилась ступором от бессмысленности происходящего.

В чёрном проёме распахнутой двери неожиданно возник силуэт, словно фотографию проявили. Полуяров Яков Петрович, собственной персоной. Вечный участковый, карающий меч правосудия для местных алкашей и появляющихся время от времени бичей, для всех тех, кого носит по жизни без руля и ветрил. С одной стороны — смешно тратить жизнь на такую мелочёвку, возраст-то не маленький, полтинник перескочил, с другой — можно и позавидовать: начальство далеко, сам себе хозяин, городок маленький, тихий, все наперечёт, обо всех всё знает, живёт спокойно. Потому и на пенсию не уходит по выслуге.

Шагнул на свет, понуро рассматривая припаркованную машину. Высокий и тощий, в форменных брюках и серой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Седая шевелюра украшает гордо запрокинутую голову. Узкое загорелое лицо в мелкой сетке морщин. Уныло обвисший нос. Глаза снуло полуприкрыты веками. Само олицетворение неспешности и спокойствия. И передвигался соответственно — крайне неторопливо, по журавлиному переставляя голенастые ноги, за что и был прозван Стремительным.

— Привет, Петрович! — Распахнул дверцу, выбираясь наружу.

— И тебе не хворать, — буркнул нейтрально, не выражая особой радости от встречи. — Долгонько что-то ехал. Утром позвонили, — пояснил.

Пожали руки.

— Ну, как она, жизнь-то в твоей вотчине? Злодеи не перевелись?

— Течёт себе помаленьку. А чего это тебя в такую даль да за такой ерундой послали? Провинился опять? Помятый весь. Ох, Игорь, приведёт тебя беленькая в цугундер.

— Кончай, Петрович! И без тебя тошно.

— Ну-ну…

— Веди к себе, что ли, — кивнул в сторону открытой двери, — бумаги посмотрим, да и дело с концом.

— Охота тебе в эту духоту? Успеешь бумажки забрать. Ты же завтра поедешь? Пойдём, вон на лавочке, на ветерке посидим, побалакаем, а там, глядишь, и день рабочий закончится, всего ничего осталось, можно и здоровье твоё поправить. Не каждый день к нам такие гости.

Приземлились на скамейку во внутреннем дворике соседнего двухэтажного дома. На пронизанном солнцем кусте сирени трепетали под ветерком листья. Стоящая рядом бетонная урна до верху заполнена пивными банками и водочными бутылками вперемешку с яркими пакетами из-под чипсов. Окурки россыпью.

— Непорядок в твоих владениях, — кивнул в сторону переполненной урны.

— Я их не гоняю. Пусть выпивают на виду. Лучше, чем на квартире. Как квартира, так поножовщина. Я вот думаю, это замкнутое пространство на них так действует. А на свежем воздухе…

— И что, часто?

— Да не… Случается, время от времени балуют.

— А вообще атмосфера?

— Да всё спокойно. Вот только…

— Ну? Что замолчал? — поторопил, доставая мятую пачку сигарет, и вдруг понял, что уже не подташнивает. Воздух здесь такой оздоровительный, что ли?

— Слишком часто людишки пропадать стали, — произнёс задумчиво Петрович.

— Не понял. Ты про каких людишек? По сводкам вроде всё тихо.

— Сводки-то они по всему району, размазывается картинка. А у меня тут то грибник из леса не выйдет, то тонут почём зря, да так, что тела найти не можем.

— А что, раньше меньше было?

— Чёрт его знает. Может, просто кажется. — Расслабленно привалился к спинке лавочки, вытянул ноги, заложил за голову худые жилистые руки. — Ещё и зеки сорвались. И тоже как растворились. Вохра на ушах стоит, из тайги не вылезает. Да ты, наверное, знаешь. У вас-то что делается? Я слышал, стреляли?

— Ерунда. Пацанва отношения выясняла. Насмотрелись, блин, «Бригады». Сейчас не девяностые.

Замолчали. Хорошо было вот так сидеть на солнышке и лениво вести ни к чему не обязывающую беседу. Из-за угла дома, неспешно выбрел пёс, черно-белого окраса, с полуобвисшими ушами, такой же неухоженный, как и окружающий пейзаж. Подошел, остановился поодаль, размышляя, что делать дальше, и растянулся на земле, положив голову на лапы. Показалось, что даже вздохнул тяжело, принимая столь непростое решение.

— Москвичи-то здесь каким макаром оказались? — Вопрос был пустой, и оба это понимали. Информация прошла в сводках по району, но, раз приехал, нужно выразить заинтересованность.

— Да идиоты, — лениво отозвался Яков Петрович. — Полезли пещеру исследовать. Приборы у них какие-то.

— Это понятно. Подробности?

— Так в бабе под сто кило будет! Мы её еле из этой ямы вытащили. — Петрович оживился, поджал ноги, заёрзал на лавочке.

— И что?

— Рухнула она на него сверху, когда вылезали. А там камни. Как комара прихлопнула. У обоих черепно-мозговые, несовместимые.

— Тела отправили?

— Нет, в морге ещё.

— Глянуть завтра, что ли.

— Хочешь, погляди. Баба знатная.

Зазвонил мобильник. Пёс поднял голову, настороженно посматривая на поднявшегося Петровича, выуживающего телефон из кармана. Сообразив, что опасность отсутствует, повернулся на бок, вытянул лапы, и потянулся всем телом, широко разевая пасть в зевоте.

— Пошли в контору. Вызывают.

По коридору, мимо обитой железом двери с решётчатым окном, за которой, отвернувшись к стене, оглушительно храпел на нарах задержанный мужик бомжеватого вида, прошли в кабинет. Как и было обещано, в комнате душно и затхло, несмотря на распахнутое окно. Стрекотал факс, выплёвывая бумагу. Парнишка в майке увлечённо что-то разглядывал на мониторе компьютера.

— Дениска, опять игрушки? — дежурно укорил Яков Петрович.

Паренёк, не поднимая головы, быстро поводил руками над клавиатурой и только потом удивлённо вскинул честные голубые глаза.

— Да никогда! Сводку составляю. Факс для вас вон, на столе.

Петрович водрузил на нос очки.

— Ничего интересного. Письмо от геологов. Начальник подстраховывается. А зачем? Либо пиши заяву, либо сиди и не высовывайся, надейся, что пронесёт.

— В чём дело-то?

— В маршрут они должны по двое ходить, строго прописано, а улетел один. На следующий день повезли напарника. Прилетели, обшарили всё вокруг — нет никого, и следов стоянки нет. Вот теперь и строчат письма. А смысл? Контрольный срок выхода из маршрута, — заглянул в листок, — через одиннадцать дней. До этого заяву никто не примет, дураков нет. Ну и сиди тихо, раз не уследил. А уж там как бог даст: либо сам выйдет, либо его уже давно в живых нет. Дениска, ответь им: «Принял к сведению». И подпись, ну, ты умеешь. — Подхватил со спинки стула китель, фуражку с крючка. — Пойдём отсюда! Денис, ты до десяти дежуришь. Этого, — кивнул на дверь, — через два часа выпусти. Должен уже проспаться. Скажешь, чтобы завтра утром ко мне явился.

На улице посвежело. Солнце садилось, деревья отбрасывали длинные тени. Из дверей администрации сочилась жидкая вереница женщин. Рабочий день закончился, по магазинам — и домой: мужей кормить, детей обихаживать. И Петрович сейчас пойдёт домой. А я — в гостиницу. Он — к жене, а я — водку в одиночестве.

— Чёрт! Бумаги-то по москвичам я не забрал.

— Завтра заберёшь, какие проблемы? Или ты с утра пораньше, по холодку хочешь уехать?

— Не решил ещё.

— Решай. Если надо, вернёмся. Но я тебе так скажу: лучше мы сейчас дойдём до магазина, закупимся и ко мне. Куда спешить? Посидим, о жизни поговорим. Наталья покормит домашним. Переночуешь.

К Петровичу идти не хотелось. Улыбаться его жене, нахваливать угощение, потом пустой разговор о работе, о политике. Спать на чужой постели, прислушиваясь к шорохам. Чужой душ, чужой туалет. Навязчивая забота хозяев. Нет, не хочу! Хочу сидеть в трусах посреди пыльного гостиничного номера, пить тёплую водку из гранёного стакана, закусывать консервой из банки, ломать хлеб руками — вот это хочу, и чтобы никого рядом, чтобы тишина.

— Нет, Петрович, извини. Не сегодня. До койки бы добраться.

— Ну, как знаешь.

— Ты только не обижайся. — По-дружески приобнял за плечи. Хоть и младше, а званием повыше, это уравнивало. — Я что-то правда не в себе. До гостиницы бы добраться и в койку, одно желание. Места, я надеюсь, есть?

— У нас здесь всё есть. С этим — порядок.

5

Если сильно желать и желание не слишком сложное, то сбывается. Принижать желания нужно, простыми они должны быть. Всё сбылось до мельчайших подробностей: гостиничный номер, сквозь пыльное окно просачивается свет умирающего дня, выдвинутая тумбочка с остатками еды, узкая кровать со сдёрнутым покрывалом, и он, лежащий голым поверх одеяла, плывёт во сне над тайгой, прорезанной бесконечной лентой дороги, убегающей за горизонт.

Не сразу сообразил, что в дверь стучат, что уже утро. Чертыхаясь, натянул трусы, придерживаясь за стену, подошёл к двери.

— Кто? — Голос прозвучал хрипло и незнакомо, звуки отказывались покидать тело. Кашлянул, прочищая горло.

— Полуяров.

Что ему надо? Интересно, который час? Чёрт, часы на тумбочке. Щёлкнул замком, открывая дверь.

На пороге Петрович, в форме, да ещё и с планшеткой в руках. Лицо каменное, застывшее.

— Собирайся, Игорь Константинович, ЧП у нас. В машине жду.

Вот тебе на! И никакого «с добрым утром». Повернулся и ушёл. Силён мужик!

Так, первым делом под душ. Время? Ого, начало десятого. Это я хорошо придавил. Что стряслось-то? Поножовщина, огнестрел или кассу подломили?

Холодный душ вернул к жизни. Захотелось кофе.

Бодро сбежал по лестнице со второго этажа, мимо ресепшена, даже не посмотрев, кто за стойкой. Распахнул дверь. Солнце! Зажмурился. Хороший день. Это редкость в наших краях, обычно в это время уже дожди поливают. И только теперь заметил лужи, разлитые по асфальту, и листву, посбитую с деревьев. А ночью-то дождь прошёл и, похоже, сильный. Ничего не слышал.

У заляпанного засохшей грязью газика маячила длинная фигура Петровича. Ну, раз казённую подали, на своей не поеду.

Подошёл, напуская на лицо озабоченность, — будем играть по правилам.

— Что стряслось?

— Расскажу. Садись.

Петрович, сложившись почти вдвое, кое-как уместился на водительском месте. Ожесточенно орудовал заедавшим переключателем скорости. Тронулись, разбрызгивая по сторонам воду из луж.

— Значит так, Игорь Константинович. Сегодня ночью из морга больницы пропали два тела.

— Да ты что, шутишь? Кому… — Но, взглянув на серьёзное лицо Петровича, осёкся.

— Подожди, ещё не всё. Москвичи это. Те, что пещеру обследовали.

— Ё-п-р-с-т!

«Попал! — затолкалось в голове. — Теперь отсюда не выбраться. Вот тебе и прокатился туда-назад. Бред какой-то. Кому это нужно? Ошибка? Разбираться всё равно придётся. Не дай бог что-то серьёзное, отписываться замучаешься».

— Что ещё известно?

— Похоже, сторож при больнице тоже исчез. Но это ещё проверить надо.

— Что за человек? Сиделец?

— Не, из своих, но крепко пьющий. Санитаром в больничке работал, а потом его…

— Ясно. Куда едем?

— В морг, конечно. Посмотрим на месте, что к чему.

— Наверх сообщил?

— Решил, сначала сами осмотримся.

— Это правильно. Спешить не надо.

Минуя поднятый шлагбаум, вкатили на территорию больницы. Газон, неряшливо заросший травой, нависающие ветви берёз с начавшей желтеть листвой. Лужи на асфальте. Сбоку, у глухой стены, под сварным козырьком, крытым ржавым железом, ступеньки в подвал. На низком бетонном бордюре, опоясывающем приземистое одноэтажное здание, сидели двое. Денис и ещё один, молодой и мордатый, оба в форме.

— Что происходит? — строго спросил Петрович, распахивая дверцу.

— Ничего, — лениво выцедил мордатый. — Вы приказали явиться, мы явились. Вас ждём. А что?

— Работнички! В морге никого?

— Замок висит.

— Здесь ждите.

Главврач была на месте. Вызвонили патологоанатома. И завертелась рутина опроса, который ясности в произошедшее не внёс. Ночью сторож был один. Утром — ни сторожа, ни тел. Морг заперли, ничего не трогали.

Вернулись к моргу.

— Смотри, что получается, — подытожил Петрович. — Через главный вход, который на виду, не полезли — замок не тронут. А чёрный ход был, по-видимому, открыт, или сторож сам пустил.

— Как же они умудрились тела вытащить? На этой лесенке не развернёшься.

— Во! Это ты правильно отметил. Они! Один бы ни в жизнь не справился. Значит, несколько их было.

— Может, сторож помогал?

— Всё может быть…

Приступили к осмотру. Тёмный коридор, двери. Комнатушка сторожа. Пахнуло затхлым. Кровать с панцирной сеткой, матрац, наполовину сползший на пол. Засаленная подушка. Опрокинутый стул у стены. Стол. Возле ножки стола пустая поллитровка. На столе: бутылка водки, опустошённая на три четверти; два гранёных стакана; буханка чёрного, с отщеплёнными краями; три огурца (один надкушен); вскрытая банка консервов «Бычки жаренные в томатном соусе», практически пустая; вилка; столовый нож с деревянной ручкой. Полка над кроватью. На полке стопка газет и книга Юлиана Семёнова «ТАСС уполномочен заявить». Пол грязный, выявить отдельные следы не представляется возможным.

Перешли в прозекторскую. Холодно. Лекарственно-сладковатый запах. Врубили свет на полную. Большой гулкий зал со слепыми белыми окнами под потолком. Два застеклённых шкафа у стены, длинный массивный стол. Три каталки в центре зала хаотично сдвинуты по отношению друг к другу. Две пустые, на одной — тело, прикрытое простынёй. Жёлтые ступни, бирка.

— Как тут? Всё на месте?

Патологоанатом придирчиво осмотрел столик с инструментами, тревожно отсвечивающими сталью.

— Ничего, на первый взгляд, не тронуто. Каталки только сдвинуты, а стояли ровно в ряд вдоль стены. На этих, — указал на пустые, — они и лежали.

— Ну, это понятно… — непонятно к чему обронил Петрович. — Игорь Константинович, у тебя вопросы есть?

— Почему эти, — кивнул в сторону каталок, — здесь, а не в… — замялся, подыскивая правильное слово, — холодильнике?

— А чего их туда-сюда? Температура одинаковая. Холодильник давно на ладан дышит. Я с утра пораньше как раз с этим, — кивнул, — поработать собирался. Родственники тормошат. Хоронить надо. Сами знаете, три дня… — Патологоанатом приподнял край простыни, показалось сейчас сдёрнет, покажет, с чем ему предстоит работать.

— Занимайтесь своим делом, — поспешно произнёс Яков Петрович. — Комнату сторожа мы опечатаем, а здесь всё вроде ясно. Работайте.

До чего же хорошо было на солнце — дышать полной грудью, выгоняя холодный озноб мертвецкой. Берёза шелестела листвой, воробьи купались в луже. Парни всё так же сидели на приступке, маялись бездельем, ожидая указаний.

— Что думаешь? — нарушил молчание Петрович.

— Со сторожем разобраться надо. Если он дома…

— Это ясно.

— Ну, раз ясно, твоя земля, ты и командуй.

Петрович бросил косой взгляд и гаркнул:

— Бойцы! Подошли сюда. — Вполголоса добавил: — Сейчас мы им ликбез устроим, пусть побегают.

Бойцы нехотя подошли и встали чуть в стороне, переминаясь с ноги на ногу.

— Так… — начал вещать Яков Петрович, — налицо преступление. Из морга пропали два трупа. Исчез сторож. Это пока всё, что вам необходимо знать. Ставлю задачу. Выяснить, кто из персонала больницы дежурил ночью: врачи, сёстры и прочие. Смена закончилась, все уже разошлись по домам. Нужно взять в отделе кадров адреса и… ноги в руки, опрашивать: кто что видел этой ночью необычного, особенно возле морга. Всё ясно?

— Ясно, — не глядя на Петровича, буркнул Денис.

— А машина? — спросил мордатый.

— Перетопчетесь. О том, что произошло, не распространяться. Закрытая информация. Денис за старшего. Что стоим? Работаем!

Парни поплелись в сторону главного корпуса, что-то активно обсуждая между собой.

— Салабоны! — презрительно бросил Петрович. — Денис, тот ещё ничего, а этот… Поехали, сторожа навестим. Он тут поблизости живёт.

Бетонная четырёхэтажка утопала в листве. Берёзы вдоль фасада вымахали выше крыши. Возле подъезда лужа, ни пройти ни проехать. Доски, кирпичи набросаны, вот по ним и пробрались в подъезд. Кошками воняет, краска со стен клочьями. На третий поднялись, от звонка лишь провод из стены торчит. Постучали.

Дверь открыла женщина — пятьдесят пять, шестьдесят пять — не разберёшь, в фартуке, руки полотенцем вытирает. Опрятная, с лицом светлым. Пахнуло съестным, куриным бульоном. Увидела милицейскую форму, нахмурилась, губы поджала. Петрович полез за ксивой, но она рукой махнула, мол, не надо. Представились.

— Ну, проходите.

Хороший дом, как говорится: бедненько, но чистенько.

— Мой опять что-то натворил? — спрашивает.

— Да ничего серьёзного, не волнуйтесь. Ваш муж сейчас дома?

— Так на дежурстве он! — удивилась. — Хотя… пора бы уже прийти. Вот варнак, неужели опять запил?

— То есть дома он ни ночью, ни утром не появлялся? — дотошно уточнил Петрович.

— Ну нет же, говорю. Может, с Гришкой перехлестнулся? Они как встретятся, так всё. Сколько раз говорила: не связывайся ты с этой арестантской мордой.

— А этот Гришка, как найти-то его? Адрес знаете? — Петрович не слушал, гнул своё. — Это не Дробыш ли?

— Он. В седьмой живёт, в первом подъезде. Господи! Да что вы молчите-то? Что он натворил?

Пришлось вмешаться:

— Да вы не волнуйтесь. Просто ваш муж с дежурства ушёл, не доложив. Ну, там, водка на столе. Возможно, он не один выпивал. Не положено. Вот нас и вызвали. А куда он мог пойти, не знаете?

— Куда, куда? Домой! Бывает, с Гришкой, когда не услежу. Но дома у нас с этим строго, не позволяю. Вот он на работе и… А что? Там он один, да ещё и покойники эти под боком. А дома — ни-ни, только дай слабину, покатится.

Петрович указал глазами на дверь, мол, пора уходить. Оставили визитку с телефоном, чтобы позвонила, если объявится, и затопали вниз по лестнице.

— Гришку этого знаешь?

— Алкаш. Безобидный, но буйный. В смысле поорать, права покачать. А так трусливый. Обломали ему рога на зоне.

— За что сидел?

— Хулиганка. По молодости, но очухаться до сих пор не может. Баба ушла, живёт один. Вот и шарахается по дворам, копейки на бутылку сшибает.

Перебираясь через лужу, Петрович оступился. Выйдя на сухое, с трагическим видом рассматривал промокший ботинок.

Еле сдерживая улыбку, поторопил:

— Пойдём, пойдём, не сахарный…

Возле Гришкиного подъезда остановились, рассматривали окна. Все живые, кроме одного. Везде занавески, банки, цветы на подоконнике, а это — голое и тёмное — казалось, даже свет не пропускает. На звонок, на стук никто не открыл, зато из соседней двери тут же вынырнула соседка. Увидев милицейскую форму, выдохнула:

— Наконец-то…

— Что? Достаёт? — строго поинтересовался Петрович.

— Орёт, когда пьяный. Сам с собой разговаривает полночи. Чертей гоняет. А здесь стены… сами знаете, какая слышимость. У меня внучке четыре года.

— Понял, примем меры, — устало отозвался Петрович. — Вы его сегодня не видели? Он дома ночевал?

— Полчаса как ушёл. С окна видела.

— Жаль. Не застали.

— Вы в соседнем дворе посмотрите, там мужики в козла с утра до вечера. Если нет, то у магазина на Юбилейной.

— Спасибо.

— Сделайте что-нибудь, чтоб не орал.

— Конечно, конечно. Меры… — уже на ходу, не оборачиваясь, привычно пообещал Петрович.

Гришка нашёлся в соседнем дворе. Сидел в одиночестве на лавочке возле самодельного стола посреди вытоптанного пятачка голой земли. Растрёпанные жидкие волосы, маленькое личико, иссечённое морщинами, застиранная рубаха с длинным рукавом, застёгнутая под горло, спортивные штаны, вытянутые на коленках, похожие на треники советских времён, резиновые тапки на босу ногу. Тщедушный старый мальчик, выпущенный во двор погулять и ожидающий приятелей.

— Ну, здорово, что ли, Дробыш. Чего такой невесёлый? — поинтересовался, подходя, Петрович. — Присаживайся, Игорь Константинович, в ногах правды нет. — Вольготно развалился на лавочке, вытянув длинные ноги.

— И вам здравствовать. Чему радоваться-то? Пензии не дождаться, мать их раз так! Второй день трезвый образ жизни веду.

— А соседка жалуется, что орёшь по ночам.

— Врёт она! Сама телевизор на полную врубает, сериалы эти грёбаные целыми днями бубнят.

— Мы тут к Панову, к дружку твоему, заходили. Вопросик к нему имеется. А дома его нет. Ты его случаем сегодня не видел?

— Не. На работе, наверное.

— А когда видел-то последний раз?

— Не помню. Дня три-четыре назад. Да какой он мне друг, у него баба строгая.

— Гоняет, что ли?

— Ага. — Гришка отвернулся, с тоской оглядывая пустынный двор. — Слышь, Яков Петрович, будь другом, займи сотенную?

— Твои друзья в овраге лошадь доедают, — задумчиво произнёс Петрович, поднимаясь с лавочки. — Пойдём, Игорь Константинович, работу делать.

Гришка буркнул на прощание что-то невнятное.

— Как-то ты легко с ним обошёлся, Петрович.

— А чего на него давить? Он же трезвый. Если бы с Пановым ночью пьянствовал, он бы сейчас лыка не вязал. Поехали в отдел, может, ребятишки что раскопали.

Дверь заперта. Бойцы ещё не вернулись с задания. Комната нагрета солнцем, пылинки плавают в воздухе, дышать нечем. Распахнули окна, включили чайник — зашипел, заквохтал.

— Ну, что, обсудим? — предложил Яков Петрович, отирая испарину со лба. — Что думаешь?

— Мотива не вижу. Кому нужны трупы? Фильм ужасов какой-то… А, кстати, у тебя тут случайно сатанисты с вурдалаками не водятся?

— Вот чего нет, того нет.

— Ну и слава богу, хоть это на первых порах отметём. Конечно, можно ещё торговлю органами предположить.

— Перестань, — отмахнулся Петрович, — кому нужны органы в нашей глуши? Мы с тобой тут органы, других нет, — пошутил невесело.

— Тогда напрашиваются две версии. Обе на грани фантастики. Первая самая простая. Панов спьяну, ну, там, белая горячка или ещё что, перетащил куда-то тела, посадил их, допустим, за стол и напился до чёртиков в этой весёлой компании. Проспится и объявится. Подожди, не перебивай, сам знаю, что звучит глупо. Вторая — трупы кому-то потребовались. Значит, кто-то вместе со сторожем эти трупы куда-то дел. Первая версия для нас наиболее благоприятна. Ситуация сразу прояснится. Дело можно будет либо замять, либо свалить на бытовое пьянство. А вот если их действительно целенаправленно украли, тогда я нам не завидую. Шум поднимется. Что скажешь? Понимаю, что белыми нитками…

— Тебе с сахаром?

— Нет.

Петрович разлил по кружкам чай, достал пакет с сушками.

— Давай по порядку. Первая не катит. Панов был уже пьяным — две почти пустые бутылки. В таком состоянии он и себя в дверь не вынесет, а там баба под сотку.

— Согласен. Но, учти, мотива-то нет? Любая дурость становится мотивом.

— Вторая версия более реальна. Если исходить, что тела украли.

— Твою же мать! Кому здесь нужны эти тела?

— Предположим, кому-то нужны. Зачем, сейчас не рассматриваем. Допустим, украли. Кто? Сторож физически не смог бы. Значит, был кто-то ещё. Сторож пропал. Предположим, он соучастник. Значит, их как минимум двое. Что дальше?

— По городу с трупами под ручку прогуливаться не станешь. Машина нужна!

— Во! Машина. Если только тела не запрятали где-то в самой больнице.

— Вряд ли, слишком на виду. Подводим итог. Из морга похищены два тела. Пропавший сторож, Панов М.М., подозревается в соучастии. Розыскные меры направлены на поиск Панова и машины, на которой предположительно вывезли тела. Звони, докладывай.

— Может, сам? — предложил Петрович чуть заискивающе. — Всё равно, раз ты здесь, расследование на тебя повесят.

— Нет, Яков Петрович, извини. Ты здесь хозяин. Давай соблюдать субординацию. Будет приказ, возьму дело. Звони. Я пойду за сигаретами, до ближайшего магазина прогуляюсь, чтобы тебе не мешать.

— Пожрать чего-нибудь купи. Чувствую, до ночи здесь сидеть.

Ребятишки явились возбуждёнными.

— Яков Петрович, — торжественно объявил с порога Денис, — там машина была.

— Медсестра одна видела, она… — начал объяснять мордатый.

— А то я не знаю, что была машина, — не дал ему договорить Петрович. — Ты лучше скажи, что за машина?

— Грузовая.

— И всё? Марка, номер?

— Пожилая она, не разбирается в марках. Для неё либо грузовая, либо легковая, да и темно было. Она просто запомнила, что поздно вечером у морга стояла машина.

— Эх вы, пинкертоны недоделанные. Ладно, слушайте сюда. Дело поручено вести капитану Синельникову Игорю Константиновичу. Прошу любить и жаловать. Начальству я сообщил, приказ готовят. Вы поступаете в его распоряжение. Командуй, Игорь Константинович.

— Фамилия медсестры?

— Сейчас, — Денис извлёк из кармана мятую бумажку. — Хромова Елизавета Пална.

— Адрес? Впрочем, поехали, покажешь, где живёт. Яков Петрович, а ты займись всё-таки сторожем. Позвони жене, постарайся выяснить, где он ещё мог зависнуть. Покопай.

6

Елизавета Павловна была женщиной подозрительной, дверь приоткрыла на ширину цепочки, но, увидев Дениса, повозилась и распахнула. Смотрела насторожённо. Отёкшее, отдающее в серость лицо, поджатые губы, дулька жидких волос на затылке. В цветастом халате и расползшихся тапочках.

— Ну, что ещё? — спросила недружелюбно, застыв в дверном проёме, не собираясь пускать за порог.

— Елизавета Пална, мы про ту машину, что вы видели вчера вечером, расспросить хотим. Вот Игорь Константинович… — начал Денис.

— Елизавета Павловна, опишите, пожалуйста, ещё раз машину.

— Да я уже всё сказала. Темно было. Стояла под деревьями.

— Во сколько это было?

— Дождь как раз начался. Я спешила. Кому мокнуть охота? Около двенадцати, наверное.

— Какая она была? Что-нибудь особенное.

— Ну, не знаю. Будка сзади такая, людей возить.

Зло глянула на Дениса.

— А цвет? Марка?

— Да не знаю я! Вы у Кольки спросите.

— У какого Кольки?

— Да у шофёра, который на ней ездит.

— Так… а теперь по порядку. Что за шофёр?

— Колька. Да его все тут знают. Он на вахтовке своей рабочих на смены развозит.

— Денис, ты его знаешь?

— Это который молодой? — уточнил Денис у Елизаветы Павловны.

— Ну.

— Есть такой. Пересекались. На танцах цапанулись как-то. Фамилию не вспомню, а кликуха Рожок. Работает в автопарке на Центральной.

— Елизавета Павловна, а вы этого Кольку в тот вечер видели?

— А шут его знает. Не видела, темно. Но в кабине никого вроде не было. А что случилось-то?

— Да так, проверяем. Спасибо большое, вы нам очень помогли. Извините за беспокойство. Пойдём, Денис.

— Ну, Яков Петрович, лёгкой жизни, похоже, не будет. Полная жопа, извини за выражение, наметилась, но и в ней едва заметный просвет виднеется, — объявил весело, с едва уловимой злостью, входя в комнату.

— Ты это… — оторвал взгляд от бумаг Петрович, — уж не обессудь, теперь это твоя забота, чему я, поверь, несказанно рад. — Протянул распечатанный факс. — Приказ пришёл. Любая помощь, сам понимаешь, по-человечески… Но отдуваться перед начальством тебе. Без обид? Всё ровно?

— А то я не понимаю. Соскочил, молодец! Без обид.

— Вот и хорошо. Так что там по делу?

— У нас новый фигурант образовался. Николай Владимирович Рожков, по кличке Рожок, двухтысячного года рождения, проживающий…

— Знаю такого. Хороший парнишка.

— Машину этого хорошего парнишки видели ночью возле морга. В своей конторе он сегодня не появлялся, чего за ним раньше не наблюдалось. Дома его тоже нет со вчерашнего дня. Мать волнуется и плачет. И машину в гараж он вечером не поставил.

— Дела… — Петрович монотонно постукивал карандашом по столу.

— Похоже, двое их было. Сторож и этот Рожок. И машина у них была «шестьдесят шестая», кунг для перевозки людей. И пропали оба вместе с мертвяками и машиной. А что? Мотив пока неясен, зато возможность вывезти трупы из морга налицо. У тебя есть что новое?

— Нет. Панов как сквозь землю провалился.

7

Десять вечера, а городок как вымер. Чёрная пустота, кроны деревьев сонно распластались по тёмному небу. Заволокло. Дождь, что ли, будет? Ноги поломаешь, пока дойдёшь. Надо было на машине. Прогуляться, развеяться захотелось.

Впереди замаячил высвеченный фонарём асфальтовый пятачок. Здание гостиницы тёмное, лишь несколько окон повисли жёлтыми квадратами. Контуры припаркованных машин. Сколько? Две? Нет, вон ещё одна.

Машина. От машины надо плясать. Значит, готовились, не с кондачка. Ладно, это ясно. Но зачем им тела? Семнадцатилетний водила и сторож-алконавт, как они вместе? А ведь интересно пока… Понятно, что не сегодня-завтра всё разрешится. Глупость какая-нибудь на поверхность вылезет. Тоже мне, преступление века. В нашей глуши преступление века — это либо пырнуть кого, либо кассу подломить по пьяни и — в тайгу. Тайга спрячет до поры до времени. Правда, потом сожрёт и косточек не оставит, насмотрелись. Хотя… Морг грабануть — в этом что-то есть.

Остановился на границе темноты и света, в гостиницу, в пустой номер, идти не хотелось. Размял сигарету.

В дверях мелькнул размазанный силуэт. Мужик в спортивных штанах и майке вывалился на ступеньки, покачнулся.

— Эй, брателло, магазин здесь где?

— По улице прямо и сразу направо, увидишь. Похоже, ты опоздал, спиртное до десяти.

Только сейчас вспомнил, что хотел зайти в магазин прикупить водки на вечер и что-нибудь перекусить. Ну да ладно, какие-то остатки от вчерашнего должны быть.

— Не ссы, братишка, договоримся! — Мужик подтянул спадающие штаны, нетвёрдо прошествовал по ступеням и канул в темноте.

Вдруг резануло — гостиница! Приезжие! На хрен местным эти трупы?! Только кто-то со стороны мог всё это организовать. Третий должен быть, а этих он нанял…

Отбросил сигарету — упала на асфальт, рассыпалась мелкими искрами. Взбежал по ступенькам, распахнул дверь. Не та за стойкой. Вчера была другая. Ладно.

— Добрый вечер.

Администраторша нехотя оторвала взгляд от телефона.

— Мне бы хотелось узнать, — показал удостоверение, — кто проживает в гостинице? Кто сегодня или вчера выехал? Вы когда заступили?

— Утром, в десять, а что?

— Журнал покажите.

— Пожалуйста. — Презрение и обида в голосе. — Вот, смотрите. Вы вчера заехали, а эти, монтажники, сегодня. И уже пьянка. — Брезгливо поджала губы. — Больше никого нет и в этом месяце не было.

— Спасибо. Понятно.

Версия о приезжем рушилась.

— В городе ещё гостиницы есть?

— Только Дом колхозника на автовокзале. Но он уже две недели как закрылся.

— А в частном секторе остановиться?

— Можно, наверное. Не знаю. У нас это не особо практикуется.

— Прошлой ночью кто дежурил?

— Ленка. Двое нас, через сутки.

— Значит, она завтра будет?

— Ну да, я же говорю…

— Спасибо.

Поднялся к себе в номер.

Блёкло-серые обои. Картина на стене. Жёлтые задёрнутые шторы. Водки в бутылке на треть, заветренный кусок сыра да кусок хлеба. Хватит перекусить, но сначала под душ. Стоял под горячей струёй, смывал с себя морок прошедшего дня. Мысли о приезжем, о третьем не отпускали. Где? Где его искать? Должен он быть!

8

Проснулся без четверти девять. Странно, всегда поднимало в семь, привычка, выработанная долгими годами службы, а здесь спал как сурок.

Не вставая с кровати, набрал по мобильнику Петровича. Ну да, этот-то уже на месте. Поинтересовался, нет ли новостей. Бодрым голосом сообщил, что проверяю одну версию, в конторе буду через час.

Теперь можно не спешить. Чёрт, зубную щётку так и не купил! Нужно бытом заняться, холодильник набить, зубная щётка, тапочки, штаны спортивные или шорты, что ещё? Чувствую, застрял я здесь. Ладно, не расслабляйся. Надо поговорить с администратором. Как её? Ленка, вроде.

Ленка оказалась полной противоположностью вчерашней скучающей даме бальзаковского возраста: девчонка лет восемнадцати, худая и вертлявая. Чёрные джинсы в обтяжку, белая майка на бретельках, тату на плече. Мордаха смазливая, хитрая. Жвачку жуёт, еле сдерживается, чтобы пузырь не выдуть. Вот интересно, я же у неё позавчера заселялся, а хоть убей не помню. Теряю навык.

— Добрый день. Вы, я так понимаю, Лена?

— Ну? — Мазнула оценивающим взглядом.

Молодёжь, здороваться так и не научились. Опёрся обеими руками о стойку. Безотказно сработало. Мужик без кольца на пальце — это всегда интересно для таких вот молодых и дерзких.

— А что, Лена, невесты в этом городе имеются?

Смотрит насторожённо, с недоумением.

Всё понятно, проехали.

— Шучу, шучу. Я вот по какому вопросу. — Достал удостоверение, не спеша открыл и положил на стойку. — Как так получается, что люди в гостиницу селятся, а записей в журнале нет? Значит, и денежки по кассе не проходят, так ведь?

— Не понимаю, о чём вы.

А глазки-то забегали. Попал!

— Лена! Ты же умная девочка. Если с таким вопросом к тебе следователь приходит, значит, стукнул кто-то из своих. Теперь у тебя два варианта: либо всё рассказать как есть, либо… я тебя раскручиваю по полной, посадить, может, и не посажу, но с работы вылетишь с треском. Пойми, мне твой мухлёж с левым подселением до лампочки, мне информация нужна: кого и когда. Ну, так как? Будешь рассказывать?

— Дяденька! — Смешалась, заглянула в удостоверение. — Игорь Константинович, так чего рассказывать-то? Ну, бывает иногда. Так это по дружбе. Вот Настька на прошлой неделе позвонила. Ну… парень у неё, перепихнуться им где-то надо, а где? Опять на лавочке? Так пацана не склеишь. Вот, пустила на вечер.

— Лена! Не держи ты меня за дурака. При чём тут эта Настька? Меня твоё прошлое дежурство интересует. Ты либо уж всё рассказывай, либо…

Потупилась. На столе что-то машинально перебирает.

— Ну, были двое.

— Вот… А теперь подробно. И жвачку выплюни, разговаривать мешает.

— Парень с девчонкой.

— Ты их знаешь? Во сколько это было?

— Нет, незнакомые. Днём, часа в три.

— Дальше!

— Она подошла, ну, это, короче, попросила поселить на ночь, ну, для этого. Они, мол, проездом, а документов с собой не взяли.

— И сколько заплатили? Ты же не за красивые глаза незнакомых пустила?

— Пять тысяч, — посмотрела с вызовом.

— Ого! Что-то многовато.

— А что мне, отказываться, если сами дают?

— Хорошо. Дальше.

— Вечером ушли. Потом ночью парень один вернулся, без девчонки. Я уже спать легла. Может, поругались? Утром пошла его будить, мне в девять смену сдавать, надо чтобы номер освободили, а там — никого. Наверное, рано утром уехал, когда ещё спала.

— Так, теперь чётко отвечай на мои вопросы. Возраст? Как выглядели? Как одеты?

— Девчонке лет шестнадцать-семнадцать. Крепенькая, лицо в веснушках. Косынка. В куртке — синяя или серая. Джинсы и сапожки резиновые, короткие, яркие такие. Парень постарше. Лет двадцать. Лицо обычное такое. Куртка брезентовая, типа как рабочие носят, и сапоги такие, высокие, подвёрнутые. Рюкзак у него ещё. Да! И пакеты у них в руках целлофановые были — еда, наверное, из магазина.

— Значит, заселились они в районе трёх часов. А ушли когда?

— Около девяти примерно.

— А парень ночью во сколько вернулся?

— Поздно. Я обычно в два ложусь, вот, мне кажется, он тогда и припёрся.

— Один?

— Да.

— И больше ты их уже не видела? И дверь никому не открывала?

— Ну я же сказала, утром пришла в номер, а там никого.

Зазвонил мобильник. «Полуяров» высветило на экране.

— Подожди, мы ещё не закончили, — предупредил, отходя. — Слушаю.

— Ты скоро? Тут кое-какая информация всплыла. Надо, чтобы подъехал, время не терпит.

— Заканчиваю. Через полчаса буду.

Вернулся к стойке.

— А теперь хорошенько подумай, может, ты что-то необычное заметила? О чём говорили или ещё что?

Задумалась.

— Я, когда утром в номер к ним пришла, весь пол водой был залит, типа как из ведра плеснули. Ну, постель скомкана, но это обычное дело. Да, и мне показалось, что в номере рыбой воняет, вот!

— А ещё, ещё?

— Ну, на машине они приехали. Она же сказала, что проездом.

— Что за машина?

— Грузовая такая, с будкой, людей возить. На такой у нас Колька Рожок ездит.

— Так может, это Колькина?

— Не знаю, но Кольки с ними не было. Парень был за рулём.

— Номер не запомнила? — спросил на всякий случай.

— Нет. Зачем мне.

— А они точно не местные?

— Я всю молодёжь в городе знаю. Это не наши. И одеты, как будто из леса вышли. Может, рыбаки какие приезжие?

— Всё. Спасибо, Лена, помогла. Если что-то ещё вспомнишь, вот номер телефона, сразу звони.

— Игорь Константинович, а со мной как?

Смотри-ка, запомнила, как зовут.

— Живи пока. Но мой тебе совет, не связывайся с незнакомыми, себе дороже станет. И в номере моём приберись.

До конторы быстрым шагом пятнадцать минут. Спешил, прокручивал в голове полученную информацию. Основное: всё-таки приезжие! И машина, факт, Рожка. Прямых доказательств нет, но чувствую. Либо он с ними заодно, либо одолжили или отжали, но это сейчас не важно. Главное, определилось техническое исполнение и выстроилась цепочка: приезжие — машина — сторож — трупы. Хватит, не ломай голову, посмотрим, что Петрович накопал.

Петрович с мужиком приблизительно такого же возраста ждали на лавочке возле конторы.

— Познакомься: Иван. Друг мой, рыбалим вместе. Ну, поехали! По дороге всё обсудим. Только я тебя, Игорь Константинович, попрошу сзади сесть, Иван дорогу показывать будет. Денис, ты остаёшься за старшего, — крикнул в приоткрытое окно.

Тронулись. Петрович бросил через плечо:

— Иван с приятелем на рыбалке были, на Лукоме.

— Там место одно есть, на машине подъехать к реке можно, мало кто про него знает, — встрял Иван.

— Подожди, — осадил Петрович. — Они вчера заехали, отрыбалили, а сегодня утром вернулись. Иван сразу мне позвонил. Вот теперь рассказывай, что видели.

— Приехали под вечер, часов в шесть. Там съезд в лес с дороги, метров пятьдесят — и на берегу. Но проехать сложно. Мы на «Ниве». На берег выехали, а там изрыто всё — машина какая-то большая буксовала. Вышли, огляделись — что-то белое у воды. Подошли, а это простыни. Одна и вторая в стороне. Я поднял — на ней клеймо больничное. Ну это ладно, мало ли… А чуть дальше по берегу отошли — на траве пятно тёмное, его, правда, плохо видно, дождь недавно прошёл. Я подумал: «Может, кровь?» В общем, не понравилось нам всё это. Мы, от греха отошли метров на сто и там лагерем встали. А утром, как вернулись, я сразу Петровичу позвонил.

Действительно, всё было так, как рассказал Иван: и глубокие следы от колёс — сфотографировали отпечатки протекторов; и простыни — старые, пожелтевшие, с больничным клеймом; и едва заметное тёмное пятно на траве. Вдобавок на стреляную гильзу от ружья двенадцатого калибра наткнулись. Сфотографировали, отобрали образец для экспертизы. Бумаги исписали — рука отваливается.

Пока работали, Петровичу о приезжих рассказал. Пришло время собрать факты в кучу и понять, что делать дальше.

— Похоже, вырисовывается такая картинка: приезжие, заполучив машину Кольки Рожка (сейчас не важно, как), с помощью сторожа похищают два трупа, вывозят сюда, на берег Лукомки. Здесь происходит какая-то разборка — кровь, гильза. Скорее всего, парень застрелил девчонку, раз вернулся в гостиницу один.

— Вилами по воде писано, — перебил Петрович. — Кого угодно могли стрельнуть: и сторожа, и Рожка, и девку. Трупы где? Зачем вообще их сюда везли?

— Не дал договорить. Если предположить, что вот это похоже на след, — указал на едва заметную дорожку в примятой траве, — то их либо тут утопили, либо куда-то вывезли на лодке.

— Лодка не катит. Вверх по реке не подняться — сплошные завалы. А вниз какой смысл? Привезли из города на машине и везти на лодке обратно в город? Да и откуда лодка? А вот то, что их — в воду… Это более правдоподобно. Здесь плёс, течения практически нет.

Постояли, помолчали. Оба понимали, какой предстоит геморрой с поиском тел.

— Что, — спрашиваю, — бригаду из Пинеги будем вызывать?

— Сами справимся, — Петрович сплюнул. — Мужиков попрошу. Пару резинок привезут, баграми потыкают. Здесь неглубоко. Поехали в город.

Молчали. Иван дремал, привалившись к дверце. При въезде в город мелькнул расстрелянный указатель. Хотел спросить, что это за традиция у местных охотников. Не успел, зазвонил мобильник.

— Слушаю, — Петрович с трудом вывернул руль одной рукой, объезжая раскинувшуюся посреди дороги лужу.

Из трубки неслась возбуждённая скороговорка.

— Понял. Бабку успокой. Передай, через полчаса буду. Всё. Отбой. — Отключился. — Твою же мать! Вот ты мне, Игорь Константинович, поясни, почему всё так? Сидишь в конторе день-два, бывает, и месяц — ничего не происходит. От безделья на стенку лезешь. Думаешь, на хрена всё это? Штаны протирать в душной комнатёнке, с пьяными ругаться да бумажки пустые начальству слать. Уж лучше дома, в огороде копаться или вон с Иваном на рыбалку. И ведь хочешь, чтобы что-то случилось. Гонишь от себя эти мысли, понимаешь — глупость, но где-то там, в глубине ждёшь: а вдруг что-то произойдёт? Вот тут-то — на, получи! Закрутилось, завертелось. Носишься, сломя голову, проклинаешь всё на свете. А главное, себя ругаешь, что не понимал, какая спокойная распрекрасная жизнь была ещё вчера. Вот так и живём, как на качелях качаемся.

— Что там ещё приключилось?

— Девчонка в тайге пропала. И что их туда несёт? Ягоды! Вот не могут без грибов и ягод обойтись. Как сезон, так кто-то обязательно заблудится. Ум цыплячий, это ж тайга!

— Это кто же? — подал голос Иван.

— Да наша, Нелька Липова. С моим в одной школе училась. Так-то она в Архангельске сейчас в техникуме. К бабке на лето на каникулы приехала.

— А как узнали?

— Бабка в конторе ревмя ревёт, успокоить не могут. Вместе по ягоды и ходили. Так что, Ваня, ты уж извини, придётся тебе поиск этих, уж не знаю, как теперь и назвать, на себя взять. Может, сегодня успеете, время ещё есть. Скажи мужикам: я прошу. Лодку резиновую возьмите, пошерстите хорошенько. Сочтёмся, поляна за мной. Тебя где высадить?

— Я с вами до конторы. Мобила села. С вашего обзванивать буду.

— Ты, Игорь Константинович, тоже не расслабляйся. Нас с тобой к главе на ковёр вызывают. Готовь мыло. Учти, я за твою спину спрячусь. Но сначала поисковую группу организуем, эту дурёху заблудившуюся искать.

На улицу вышел, как зэк на свободу. Отработал на сегодня. В ушах тоненько попискивало, словно комар поселился. Хотелось лечь, закрыть глаза и ни о чём не думать. Но сначала надо в магазин и только потом в гостиницу, забиться в номер и… Что «и» — не додумывалось.

Распрощался с Петровичем — тот намертво осел в конторе ждать Ивана. Поисковая группа, состоящая из Дениса, подвывающей бабки, троих молодых парней и двух крикливых женщин, часа через четыре вернулась ни с чем — стемнело, поиски отложили до утра. На «ковре» у главы всё, как обычно, метод кнута и пряника. Единственным плюсом был договор о неразглашении: пропажу тел как можно дольше скрывать от населения. Слухи уже поползли, но пока не катастрофично. Найдут тела в реке, дело повернётся совсем другим ракурсом. А вот если не найдут…

Каша в голове, каша! Не складывается картинка. Зачем им трупы?

Магазин светил окнами. Удушливо пахло рыбой. Блестело стекло бутылок, консервы стопками. Захотелось сайры в масле, на куске чёрного хлеба, мягкого, дышащего. И рюмку водки, холодной. И ещё одну, сразу вдогон, и закурить.

Зазвонил телефон, вырвал из оцепенения. Петрович.

— Иван позвонил. Вернулись они. — Голос тусклый, усталый. — Ничего не нашли. Речку на сто вверх и сто вниз прочесали. Замудохались, говорит, вконец.

— Ну, что ж, отрицательный, он тоже результат. Иди-ка домой. Завтра на свежую голову думать будем.

— Девка у меня эта заблудшая из головы не идёт.

— Петрович, брось! Что мог сделать, ты сделал. Ну не ночью же? Завтра, с утра всё.

— Да, это понятно… Бывай. — В трубке заметались частые гудки.

Загрузил пакеты с продуктами на заднее сиденье. Пять минут по тёмным улицам, высвечивая фарами серый асфальт. Ленка за стойкой стрельнула взглядом и, сделав вид, что не замечает, оживлённо затрындела по телефону. Поднимаясь по лестнице к себе в номер, вспомнил, что зубную щётку так и не купил. Устало ухмыльнулся. И стало грустно от общей неустроенности Мира.

9

Телефон! Да чтоб он сдох! Чертыхаясь, барахтался, высвобождаясь из простыни, закрутившейся вокруг ног. Вдруг окатило шальной надеждой: Марина! И унеслось, кануло в утреннем свете, пробивающемся сквозь задёрнутые шторы, только лёгкий озноб пробежал от затылка к плечам. Так уже бывало, и не раз.

Вот он, телефон, на тумбочке экраном светит.

— Слушаю.

— Извини, что бужу, но ты здесь нужен. Приезжай.

Петрович, кто же ещё.

— Лады. Сейчас буду. Что случилось?

— Машину нашли. Надо съездить, посмотреть. Сам не могу и послать некого. Давай, поторопись.

Машину обнаружил водитель проезжавшего лесовоза километрах в пяти от реки, где нашли больничные простыни. Уткнулась тупой мордой в подмятые кусты. Старались на скорости загнать в тайгу, не жалея. Да разве такую махину спрячешь?

Поехали на газике вместе с представителем автобазы. Кто-то должен отогнать, не бросать же в лесу. Хмурый, молчаливый мужик, может, и сиделец бывший, наколочка на руке характерная. За всю дорогу лишь парой фраз обменялись.

Облазил, осмотрел машину, ничего интересного не нашёл. Вокруг деревья стеной, троп нет. Куда ушли?

Двинулись обратно. Я впереди, на газоне, как козёл по ухабам скачу, а сзади «шестьдесят шестая» прёт, переваливается, мотором ревёт, подгоняет.

Перед тем, как водилу за руль посадить, заставил надеть перчатки из тонкой резины, синие. Смотрю, как он их на свои ручищи с въевшейся намертво грязью натягивает, и смех разбирает. Лес кругом, зелень всё заполонила, тишина, лишь птица порой прокричит — и стоит матёрый мужик посреди этого леса в синеньких перчатках, чтобы какие-то там отпечатки пальцев не стереть. Бред!..

В конторе один Петрович, усталый и унылый.

— Новости есть? — спрашиваю.

Только головой в ответ помотал.

— Ты-то что наездил? — А сам в окошко смотрит.

— Ничего интересного. Машину перегнали. На базе опечатанная стоит. Спецов надо вызывать, больше тянуть нельзя.

— Вызывай.

Не хочу, а рассматриваю седые волоски у него на шее, брился, видно, в спешке.

— Ты совсем расклеился, я гляжу. Ночью-то спал?

— Пару часов. С шести на поиски народ отправил, а сейчас уже… Если сегодня не найдём, боюсь, всё. Вторую ночь в тайге она вряд ли… Закружила, видать, далеко отошла, потому и найти не можем. Правило есть: почувствовал, что заблудился, сиди на месте, не дёргайся, жди, когда за тобой придут. Так нет же! Сами норовят выбраться. А тайга ошибок не прощает.

И сказать нечего, и подбодрить нечем. Включил компьютер. Всматривался в экран монитора, стараясь представить, как разворачивались события. Получалось что-то невнятное. Решил записать.

«1. В похищении тел задействованы четыре фигуранта. Двое неизвестных (приезжие парень с девушкой) + сторож + шофёр с машиной.

2. Вечером, когда тела пропали, за рулём был приезжий парень.

Тела ночью вывозят на машине на берег реки. Предположительно избавляются от тел (простыни, следы волочения). На берегу происходит конфликт между участниками (гильза, кровь). Кто пострадал, неизвестно (любой, кроме парня).

3. Приезжий парень на машине ночью возвращается в гостиницу (где в это время остальные участники?).

4. Парень утром отгоняет машину в лес и там бросает (встречается с подельниками, и, если они избавились от тел, все вместе уходят в тайгу?)».

Что мне это даёт? Ничего. Мотив нужен, мотив! Зачем им тела?! Почему забрали именно тела москвичей? Вот что надо понять, тогда пазл сложится. А впрочем, уже без разницы. Сейчас понаедут из области спецы, возьмут отпечатки, пробьют по базе. Скорее всего, меня отстранят. Вот пусть сами и решают эту головоломку.

Всё равно не отпускало. Что-то было, что-то пропустил. Вертелось невнятное, никак не формулировалось.

Зазвонил мобильник у Петровича. Выслушал молча, дал отбой.

— Возвращаются. Не нашли. Тайга, мать её! — тихо выругался.

Тайга. Что Ленка говорила? Проездом, как будто из леса вышли. Сапоги болотные и брезентовая куртка. И машину бросили, в тайгу ушли. Так, так, тайга. Кто в тайге? Петрович что-то два дня назад…

— Яков Петрович, когда геолог пропал?

— Дня три-четыре назад. А что?

— Да нет, ничего. Можешь мне это письмо найти?

Покопался в бумагах.

— Держи. Уж не думаешь ли ты, что он у нас объявился? Иди сюда.

Подошли к карте на стене.

— Судя по координатам, его здесь выбросили. — Ткнул пальцем в зелёное, прорезаемое тонкой синей ниткой реки. — А мы — тут. Напрямую порядка двухсот сорока, да по тайге. Никак он не может у нас очутиться. Физически невозможно.

— Да я и сам понимаю. Цепляюсь за любое.

Письмо с просьбой выслать фотографию пропавшего геолога всё же накатал и отослал. Петрович бесцельно мотался по конторе, то чайник включит, то в «обезьянник» зайдет, хотя тот пустует сегодня.

— Иди домой, отоспись. Завтра ведь опять ни свет ни заря поднимешься?

— Хочу утром сам на поиски… Мне уже и людей просить неудобно. Ты только дождись, пока Денис вернётся.

Ушёл, а я закопался в бумагах. Самое время, пока никто не мешает. Заурчал факс, выплёвывая длинный лист бумаги. Геологи ответили. Чёрно-белая, чуть размытая фотография — обычный молодой человек, ничего примечательного. Короткая стрижка, открытый широкий лоб, нос чуть приплюснут. Простое лицо, рабоче-крестьянское. Где ж ты бродишь, парень? Почему ушёл с места выброса?

Сумерки. Городок погружался в темноту, казалось, тонет. Ну, что? Осталось проверить этого геолога и можно на сегодня закончить. Или до утра потерпит? Завтра Ленка на смену выйдет, вот тогда и покажу фото.

Машина пискнула сигнализацией. Нажал на клавишу, стекло медленно поползло вниз. Закурил. Дым растекался по лобовому стеклу. Нет! В номер забиваться рано. Поедем поищем Ленку. Но сначала всё-таки в гостиницу, надо узнать, где живёт.

Ленка сидела на лавочке возле подъезда в компании двух парней. У парней в руках бутылки с пивом, хлещут из горла, у Ленки — яркая металлическая банка с каким-то новомодным пойлом.

— Лена, можно тебя на минуту?

Посмотрела удивлённо, переглянулась с парнем.

— А в чём дело? Ты кто? — Попёр тот сразу буром.

— Спокойно, всё в порядке. Лена, объясни ему. Я тебя у машины жду.

Отошел, но краем глаза посматриваю. Чёрт знает, что у этого молодняка в голове. Ленка подошла, покачивается с пятки на носок, в сторону смотрит. Показываю фото геолога.

— Этот парень был?

Глянула мельком.

— Да.

— Лена, не до шуток! Точно он? Уверена?

— Говорю же, он. И девчонка с ним была.

Стою, молчу. В голове пустота, ни одной мысли.

— Ну, всё? Я пойду?

— Иди, спасибо.

Отошла к своим, что-то объясняет.

Отъехал, мотор выключил, фары погасил. Сижу, темноту рассматриваю. Как? Как такое может быть? Не по воздуху же он сюда? События последних дней завернулись в какой-то невообразимый клубок с неряшливо торчащими нитями, и ни одна не вытягивается. Потянешь — и ни в какую, весь клубок снова к себе подтягиваешь.

Телефон зазвонил неожиданно. Даже вздрогнул с испугу.

— Готовься, Игорь Константинович. Из администрации звонили.

— Ну?

— Завтра из Москвы родственники за телами приезжают. И с ними ещё этот… представитель уфологического общества.