Сказки старого леса. Книга 1. Испытание Верой

Александр Дёмышев (2020)

Краткая инструкция, как сделать сказочной обычную жизнь. Просто выбираешь старушку и назначаешь её Бабой Ягой. Мнение самой бабушки, при этом не учитывается. Затем напрашиваешься ей в родственники и вот ты уже сам — потенциальный волшебник со всеми вытекающими последствиями. Но чем дальше, тем мудрёней, то ли это старушка так вжилась в роль, то ли выбирал не ты, а тебя…

© Алексей Демышев, 2020.

© ООО «Остеон-Групп», 2020.

Глава первая. Знакомство

— Вот скажи мне, милый мальчик…

Ваня вздрогнул от неожиданности. Как тут не вздрогнуть, когда посреди лесной чащи тебя окликает чей-то голос?

Повертев головой, он увидал странную старушку. Нет, на вид это была бабушка как бабушка: сухонькая, в обычных бесформенных старушечьих одеждах, с платочком на голове. Удивляла только её поза. Она стояла, отвернувшись от мальчика, задрав голову к небу. Опять же обычное дело: стоит себе бабушка посреди леса и глядит на небо. Ничего особенного, если не брать в расчёт, похожую на крючок, спину. С такой спиной удобно под ноги смотреть, а не небеса разглядывать.

— Вот скажи мне, милый мальчик, какого цвета облако над моей головой? — спросила бабка, не отрываясь от своего занятия.

Ваня поднял голову, закрыл ладошкой сначала левый, потом правый глаз, прищурился и, наконец, уверенно заявил:

— Словно варёный лук в супе.

— В каком супе?

— В гороховом, — затем он ещё раз посмотрел на небо и добавил: — солнце на закат, так что суп будет всё гороховей и гороховей.

— Хороший мальчик.

Старушка опустила взгляд и повернулась к Ване.

— Ух ты! — не смог сдержать возгласа тот, расплываясь в улыбке.

— Ты чего это? Насмехаться надо мной вздумал? — бабушка, грозно засопев, направилась к ребёнку. Но, подойдя совсем близко и в свой черёд разглядев его, тоже непроизвольно вскрикнула:

— Ух ты!

Так и стояли они какое-то время, молча рассматривая друг друга: улыбающийся мальчик и растерявшаяся старушка. Стояли и смотрели друг на друга, почти соприкасаясь… носами. Так как эти носы у них были во всех смыслах заметные. Загибающийся, уже знакомым крючком, с бородавкой, у бабушки и, хоть и без бородавки, но тоже выдающийся, у мальчика.

— Из какой деревни ты, говоришь? — спросила старушка.

— Из Пустоглазовки, — не переставая улыбаться, ответил Ваня.

— Не запоминаю я названий. Это в которой поп рыжий?

— Не-е… Рыжий поп в Семиречье.

— Это где кошки родятся с двумя хвостами?

— Не-е… Про кошек о Мамалыгинских рассказывают.

— Это там, где 20 лет назад невеста со свадьбы сбежала?

— А я не знаю, чего 20 лет назад было, — растерялся мальчик. — Мне всего 10.

— Не оправдывайся, а лучше сказывай, как вас в соседних деревнях величают.

— Лешаками кличут.

— Ага, понятно. Тогда тебе туда, — уверенно показала старушка, — к утру будешь у мамки.

— Не буду, — насупился Ваня. — Нету мамки, а к тётке гангрене ни за что не вернусь.

— Чего так? И что за имя такое ненашинское, Гангрена? Немка, что ль?

— Тётку Агафьей зовут. А гангреной, это лекарь городской ругался, когда к нам в деревню заезжал. Я при нём месяц болтался, тогда и запомнил слово иноземное.

— Так чего с тёткой Гангреной… тьфу, прости Господи, — бабка быстро перекрестилась, — с тёткой Агафьей-то чего? Бьёт, что ли?

— Не-а, не бьёт, — пробурчал мальчик.

— Так и буду из тебя слова тянуть, как корову из болота? Говори уже.

— Я горшок разбил, а она меня долгоносым растяпой обозвала.

— Так растяпа и есть. Как без горшка в хозяйстве? Горшок-то велик ли был? Небось, новый?

— Бабушка, — взмолился Ваня, — меня мальчишки на улице за нос дразнят, а тут она ещё. Ни за что не вернусь. Можно я у вас останусь? Даже если вы меня съедите.

— Чего сделаю?! Съем?! Такого костлявого? Боюсь, изжога замучает, — она с сомнением оглядела мальчика, обошла вокруг и уверенно добавила: — Тебя сейчас только на суп или, на худой случай, в холодец.

— Хоть в суп, хоть в холодец, хоть в окрошку. Лучше уж с Бабой Ягой, чем с ними.

— Значится, я, по-твоему, Баба Яга?

— А то кто? Я вас сразу признал. Бабушка, а нога у вас вся костяная? А ступа у вас есть?

— И ступа есть, и кость в ноге. Шёл бы ты домой, мальчик. Тут недавно дюжина Иванов-Царевичей проезжала, так, что я нонче сытая.

— Бабушка, — заканючил Ваня, — не гоните Христа ради. Я же вон какой полезный для вас буду: хошь — воды натаскать, хошь — дров нарубить.

Старушка с сомнением поглядела на худенькую фигурку мальчика.

— Не сомневайтесь, бабушка. Я жилистый. А как отъемся, так вы меня и слопаете, — выложил он, как ему казалось, самый веский довод.

Старушка ещё раз посмотрела на темнеющее небо.

— Переночуешь у меня, а там видно будет, куда тебя девать. Иди за мной, только след в след ступай, — пробурчала она, направляясь вглубь леса.

— Бабушка, бабушка, — поспешил за ней повеселевший Ваня, — а почему след в след? Чтобы на колдовство какое не наступить? Чтобы в ловушку волшебную не попасть?

Старушка остановилась и дождалась улыбающегося мальчика.

— Из какой деревни ты, говоришь?

— Из Пустоглазовки!

— То-то и оно, что из Пустоглазовки. Ногу свою подыми и посмотри, куда попал.

Ваня испуганно поднял ногу, но ничего не увидел, кроме маленького жёлтого цветочка. Старушка проворно наклонилась и расправила помятый цветок.

— Это Солныш, с весны за ним смотрела, как он рос и хорошел… пока не пришёл топотун из Пустоглазовки. Ступай за мной след в след.

Всю оставшуюся дорогу Ване было не до разговоров. Он аж губу прикусил от усердия, дабы опять не наступить на что-нибудь цветущее и растущее. «Это наверняка заколдованные дети, — думал он, — жёлтые и белые — девочки, красные и синие — мальчики. А я, растяпа длинноносая, их — ногами…»

Избушка выросла будто из ниоткуда. Вроде только-только шли и, кроме стены деревьев, ничего не было, и вдруг — дверь.

— Бабушка, а у вас кот чёрный есть? А филин?

— Нету у меня кота. И филина нету.

— Понимаю, — кивнул мальчик, — по делам важным улетел.

Старушка тяжело вздохнула и махнула рукой, то ли надоело спорить, то ли проходи, мол, в избу.

— Ничего руками не трогай, — строго сказала она, — сядь на лавку у окошка, а я пока завечерю чего-нибудь.

— Что ж я, маленький, что ли, али совсем без понятия? У вас ведь тут всё заколдовано.

Пока бабушка копошилась у печки, Ваня, спрятав, от греха подальше, руки за спину, рассматривал обстановку. Закопчённые стены, низкий потолок, два окна напротив друг друга, одно на восход, другое на закат, старенькая, чуть ли не на треть избы печка. В углу, похоже, икона, настолько потемневшая от старости, что разглядеть лик на ней нет никакой возможности. И вдоль стен пологи, а на них — всякие коробочки, туески, мешочки, много-много. Ясное дело, зелья всякие. А над потолком у печки травы какие-то сушатся. Стол да лавка, вот и всё убранство.

— Ой! — громко вскрикнул Ваня.

— Ты чего, шебутной? — оторвалась от своих дел старушка.

— Бабушка, вы же сказали, что кота нету.

— Так и есть. Нету у меня никакого кота.

— А кто ж тогда с печки смотрит? Домовой, что ль?

— Это кошка.

— А зовут её как?

— Так и зовут: Кошка. У меня и названия-то в голове не держатся, а уж имена и подавно.

— Здорово вы придумали. Вот захочет кто-нибудь коварно вашу Кошку подманить, все имена переберёт, а ни в жизнь не догадается.

— Это кто ж такой смельчак найдётся?

— Я не знаю. Мало ли врагов у Бабы Яги. Может быть, это даже сам Бабаягаед.

Старушка подошла к мальчику, повернула его лицо на свет, рассматривая глаза, затем потрогала лоб и обеспокоенно спросила:

— Давно по лесу бродишь? Ел ли какие грибы красивые али ягоды незнакомые?

— Вы чего, бабушка, со мной как с маленьким. Мне же 10 годков уже. Да я, если хотите, и до заморозков могу по лесу бродить. Лес, он же добрый: и накормит, и напоит, а уж спится в нём мягче, чем дома на лавке.

— Вот потому и кличут вас соседи «лешаками». Из твоей деревни, почитай, ни один мужик в лесу не сгинул.

— А я думал, потому что стричься не любят, ходят косматые, на леших похожи.

— И это тоже, — согласилась старушка, снова отходя к печке.

— Ой, мыши! — вдруг вскрикнул Ваня.

— Вот егоза, — заворчала старушка, чуть не опрокинув чугунок, — ну откель здесь мыши? Кошка всех споймала, давно в лес за ними бегает.

— Да вон же она, вон, — мальчик показывал пальцем на середину избы.

Там действительно спокойно сидел и умывался мышонок. Бабушка глянула на него через плечо и опять продолжила готовить:

— Какие же это тебе мыши? Это же Мышь. Зовут его так. Глянь, там, на окошке, корешки для него положены. Сунь ему, только один, а то знаю я его, снова всё за раз схрумкает.

— Так он ваш?

— Не-е, я животных не держу. Мне нельзя.

— А как же тогда? А Мышь, а Кошка?

— Кошка сама по себе, приблудная. И Мыша этого она завела.

— Бабушка, почему ж вам-то животных нельзя держать? — Ваня протянул к Мышу руку с корешком. — Вон как хорошо с коровой-то в хозяйстве или опять же с козой. И молочко, и сметанка.

— Ну, летом я ещё смогу отбрехаться. А вот как посреди зимы заглянут ко мне во двор волки голодные? Тут и растолкуй им на пустой желудок про молочко, про сметанку.

В это время Мышь, косолапя, подошёл к протянутой руке, довольно быстро съел угощение, затем сел на задние лапки и издал тоненький писк. Кошка появилась словно из воздуха. Осторожно взяла Мыша за шиворот и одним прыжком взлетела с ним обратно на печку.

— А чего вам волки, бабушка! Вы — бах! — Ваня махнул рукой. — Одного — в пень. Бах! — другого — в камень.

— За что же это? За то, что он волком родился? За то, что деток надо кормить? Этак весь лес можно в пеньки да каменья перевести.

— Бабушка, а вы меня звериному языку обучите? Чтоб я хошь с медведем, хошь с белкой поговорить смог.

— Поговорить?! С медведём?! Да ты совсем спятил, что ль? И о чём ты с ним толковать собрался?

— Ну-у… — Задумчиво протянул мальчик, — сначала, понятно, поздороваюсь, затем скажу, как меня величают. Дальше спрошу его, как детки, как малинка в этом году, уродилась ли?..

Бабушка (впервые с их встречи) улыбнулась.

— Я даже имя ему придумал, — тем временем увлечённо продолжал Ваня, — давайте назовём его Медведь.

— Имя хорошее, спору нет. Только вот тебе первый урок. Если встретишь медведя в лесу, то не шевелись. Стой себе и слушай внимательно. Он тебе сам всё скажет. И имя ему не ты станешь придумывать, а он тебе. И коли назовёт тебя, может Ваней, может Шишкой еловой, может Мухомором с дыркой, значит, так тому и быть. Даже головой мотнуть не смей, стой и слушай. И белку слушай, и волка.

— Бабушка, а с кем же тогда поговорить-то можно?

— Да ни с кем. Ишь, выдумал, где это видано, чтобы человек со зверьми разговаривал?

— Бабушка, вы сами давеча говорили, чтобы слушал я их.

— Слушать и беседу вести — это две разницы великие. Любой зверь тебе при встрече перво-наперво скажет чего-нибудь. Поначалу слышать научись, а уж затем сам балаболить на ихнем пробуй.

— Запутали вы меня, бабушка, то, говорите, нету такого случая, чтобы человек со зверьём разговоры вёл, то, мол, научись слушать — научишься и толковать на зверином.

— Так и есть. Станешь понимать зверя, почитай ты уже и не человек вовсе.

— Мудрёно, всё у вас, бабушка. Вы бы мне лучше, как Мышу, корешок какой дали, я враз и начну зверей понимать. Али нет у вас?

— Как не быть? Только вот ведь какая незадача с уменьями этими: сколько силёнок приложишь, столь пользы и получишь. Завтра к вечеру пойдёшь до кустиков и выйдет из тебя корешок, а за ним и умение твоё. На ложку хотенья насыпь мешок терпенья.

— Ой, бабушка, как у вас тут здорово всё. Интересно-то как. Вы не подумайте чего, я вона какой терпеливый. Давеча на Пасху мне тётка леденец с базара привезла, так он у меня аж до вечера улежал.

— До самого вечера, не брешешь? — снова улыбнулась старушка. — Я бы точно не дотерпела.

— Как есть, бабушка, — закивал Ваня, — до самого. Правда, — он виновато опустил голову — лизнул я его два разика, да и тётка возвернулась с базара уже за полдень.

Старушка тем временем достала из печки небольшой чугунок и поставила его на стол. Затем выудила откуда-то старую деревянную ложку, вытерла её об подол, положила рядом с чугунком.

— Что это, бабушка?

Ваня боязливо заглянул в дымящуюся посудину.

— А если скажу: жабы печёные али змеи кручёные, станешь есть?

— Что я, басурманин какой? Разве ж можно от угощения отказываться? Небось, хозяйка старалась, хлопотала, а я нос воротить? Жабы так жабы, — с этими словами Ваня зачерпнул ложку и, закрыв глаза, смело отправил её в рот.

— Хлеба бы тебе, да нету, — старушка села напротив, наблюдая, как быстро пустеет чугунок.

— Ничего, бабушка, я не голодный, — жадно поедал варево мальчик, — а жабы, оказывается, по вкусу грибы белые напоминают, только вкуснее.

— Ты смотри, не вздумай их сам варить.

— Отчего же, бабушка? У нас подобного добра навалом.

— Тут это… заговор знать надо… и жабы должны быть непростые. Только те, которые сами в лукошко запрыгнули.

— А если, бабушка, я всё ж попробую такую вкуснотищу дома сварганить?

— Надоел ты мне, — старушка забрала со стола пустой чугунок, вместе с три раза облизанной ложкой, — если сваришь из обычных жаб, да без слов правильных, так сразу и бородавка на носу вскочит.

— Как у вас? — Ваня испугано закрыл нос ладошкой.

— Да поболее. Я то — почитай, всего одно словечко и позабыла.

— Ой, бабушка. Как же вы так недоглядели? Наверняка по молодости… Мне тётка говаривала: «У молодых всё скоро, да не споро». Это, наверное, когда вам ещё первых ста лет не было?

— Как раз накануне. Совсем стемнело, бери тулупчик в углу да стели на лавку. Спать будем.

— А чего это вы делаете? — удивился Ваня, наблюдая, как старушка раскладывает растения на окошках.

— Вот этой травке, чтобы в силу войти, надо сперва на луну насмотреться. А этой вот, — показала она на засушенный цветочек на противоположном окне, — напротив — первый луч солнечный надобен. Пока солнышко ещё мягонькое, да заспанное. Вот встань пораньше, да погляди, как они встретятся.

— Бабушка, — зевая и устраиваясь поудобней, спросил мальчик, — а почему вы меня не съели?

— Да как же есть-то, коли у тебя такой нос.

— Пожалели, выходит?

Старушка долго не отвечала.

— У деда моего был такой же. И у деда деда. Да и у меня…

— Бабушка, — осенило Ваню, — так может статься, что и вы мне бабушка… ну, то есть пра, пра, пра…

— Спи давай, малахольный, — строго перебила она его.

— Да как же спать-то после такого, — не унимался мальчик, — да как же…

— Спи, сказала. А то в лягушку превращу.

— Не превратите, побоитесь.

— Чегой-то?

— А у меня бабушка — Баба Яга.

Перед тем как окончательно погрузиться в сон, мальчик явственно услышал смешок Кошки.

Утро выдалось погодистым. Ваня потянулся во всю длину лавки, открыл глаза и тут, вспомнив, где заснул, быстро соскочил на ноги. Всё, кроме старушки, было на месте: тёмная избушка, большущая печка, на ней Кошка в обнимку с Мышем. Посреди стола стояла кружка с какой-то настойкой. «Всяко, для меня, — подумал мальчик, немного пригубив. — Вкусненько, земляничкой отдаёт». Допив до конца, Ваня решил заняться по хозяйству. И себе дело, и бабушке подмога, и повод везде залезть из любопытства.

Уже почти в полдень, когда он, лёжа на животе посреди небольшой полянки за домом, рассматривал крохотные фиолетовые цветочки, сзади раздался голос:

— Это Бусики. Если их засушить да затем подсыпать в еду, то мёрзнуть весь день не будешь. Если настоять в воде на печке две недели, да выпить, да намазать место на теле обожжённое, то даже следа не останется. Если просто пучок на заготовленных дровах оставить, то снег ли, дождь ли, а те дрова с первой искры займутся.

— Какие чудные, бабушка, — Ваня не отрывался взглядом от цветов. — Значит, они с теплом управляются.

— Любят они тепло. И оно их любит. Растут токмо посреди полянок, чтобы всё время солнце видеть. И цветут без дождя. Пока Бусик цветёт, дождя не будет.

— А что за название такое — Бусики? Ни разу не слышал.

— Как вижу, так и прозываю. И ты в башке своей кудрявой не имя держи, а сам цветок. Они же, словно люди, вроде и похожи, а все разные. Смотри, сколько их тут. Какой выберешь?

— Не знаю, бабушка. Ровно бусинки одинаковые рассыпаны.

— То-то и оно, а ты примечай получше. Какие склонились, из тех сила уже уходит. Какие с лепесточками неровными, те сейчас собой больше заняты. На которых букашек всяких много, тем тоже пока что не до тебя.

— Нашёл, бабушка! — обрадовался Ваня. — Вона какой красавец прямо на солнце смотрит, — мальчик потянулся, чтобы сорвать цветок.

— Куда лезешь? — строго остановила его старушка, — ну, нашёл ты его и что? Ему, может, интересней тут остаться, чем с тобой идти.

— Как же, бабушка, — опешил Ваня, — как же я узнаю-то?

— Вот глупый какой. Так его и спроси! Да не просто спроси, а выкажи уважение. Расскажи обязательно, что делать с ним надумал, зачем нужен он тебе. Растения, они же в большинстве добрые и не в меру любопытные. А если нет потребности достойной, то чего и тревожить их.

Мальчик убрал протянутую руку от цветка.

— Значит, бабушка, с ними, как со зверьми разговаривать надо?

— Наоборот. Зверей слушать учись. А с растениями сам говори побольше.

Ваня поднялся на ноги.

— Всё-всё запомню. Ух и жизнь волшебная начинается. Я буду по хозяйству стараться, а вы меня колдовству обучать. Вы, бабушка, со мной построже, если что, то и тумака поддайте…

— Ты домой сегодня отправишься, — оборвала его старушка

Ваня растерянно заоглядывался и вдруг тихонько заплакал.

— Не гоните, бабушка, Христа ради! Если стесняю вас, так я могу и в лесочке ночевать, а приходить когда разрешите. И кормить меня не надо. Не гоните, бабушка…

Слёзы ручьём текли по немытому лицу мальчика. Старушка долго смотрела на ревущего ребёнка, затем тяжело вздохнула, подошла и отвесила звонкий подзатыльник. Ваня вмиг перестал хныкать.

— Сам просил тумаков не жалеть. Ступай за мной в избу.

В доме бабка усадила притихшего мальчика за стол.

— Слушай меня внимательно, — начала она, — всё, что велю, выполнишь в точности. Первым делом направляйся до дома. Там тебя уже ищут. По лесу ходят — аукают, а назавтра, глядишь, и соседние деревни подтянутся. Так что поспешай. Вот это, — старушка положила на стол небольшой кожаный мешочек с завязками, — деньги. Не то чтоб деньги, а так — старые колечки серебряные да монетки золотые. Мне они без надобности. А ты их потрать правильно. Закупи продуктов, какие не портятся. Муки али крупы, сам разберёшься. Сделай схрон в лесу, подальше от дома, поближе к чаще. Туда всё и стаскай потихоньку. Как закончишь, насыпь вот этой травки вокруг, — с этими словами бабушка поставила на стол второй мешочек, — это чтоб зверь дикий ничего не тронул. После того, дней так через десять, жди гостей.

— Каких? — не удержался от вопроса Ваня, до того заворожённо слушавший с открытым ртом.

— Родственник к вам случайно заглянет… очень дальний. И попросит отпустить тебя на лето к нему погостить. Поможешь ему тётку уговорить.

— А ну как она не поверит про родственника?

— За это не беспокойся. Как увидит, сразу поверит. Спиридон его зовут. Я ему весточку пошлю. Хоть и далеко живёт, а к тому времени как раз поспеет.

— Как же, бабушка, он за родственника-то сойдёт?

— Нос у него длиннее моего. Если на лавку рядом сядете, даже Фома неверующий не усомнится. После всего собери, что надобно тебе, в дорогу дальнюю и приходи сюда. Понял ли?

— Как не понять, бабушка. Всё как есть исполню в точности. И снеди такой заготовлю, что побалую вас от души.

— Эх, милой, что заготовишь, то сам и сопеть станешь, а у меня давно ни зубов, ни надобности в еде нет.

— Разве ж так бывает?

— Ты утром настой травяной выпил? Теперь, почитай, пару дней есть не захочешь.

— Волшебство, бабушка?

— Травы сильные. Я-то привычная, уж и не помню, сколько лет на одних отварах и настоях, тебе же ещё расти надобно. А как расти-то без хлебушка?

— Точно волшебство… — восхищённо смотрел на старушку Ваня.

— Скучать-то не станешь по тётке в лесу дремучем?

— Тут? Скучать? Да у меня за всю жизнь столько интересного не было, как сегодня за один денёк.

— А ну не обманывай бабушку. Я всё вижу. Говори, что гложет?

— Сестреницу жалко, дочку тёткину. Только со мной и играла в последнее время. Ещё с прошлой осени застудилась видно, уж так она кашляет, так кашляет, что мамка её и на улицу не пускает. И лекарь городской смотрел, и знахарки местные, а только всё хуже и хуже ей.

— Ну-ка покажи, как кашляет, — старушка тихонько покашляла в кулачок. — Так?

— Не, бабушка, во как, — и Ваня старательно изобразил глубокий надрывный кашель. — Только ещё и с хрипотцой.

— А рукой в это время за что держится?

— Вроде к груди прикладывает… точно: к груди.

— Бледная ли?

— Как мельник наш за работой.

— Понятно, — старушка немного пошебуршала на полках и вскорости выставила на стол рядом с мешочками берестяной туесок, — Вот этот сбор травяной настоите на воде ключевой. Смотри, не перепутай, вода обязательно должна быть ключевой, а не колодезной. Утром натощак пару глотков и вечером перед сном столько же. Начнёте в полнолуние, не раньше, не позже. Через неделю в баню сводите и прямо там грудь и спину вот этим намажете, — поставила она второй туесок. — Как легче станет, так можно кормить начинать, а пока настой пить будет, чтоб постилась, словно на чистый понедельник, только хлеб и воду можно.

— Запомню, бабушка. А что тётке сказать?

— Скажешь: пока по лесу бродил, уснул, и видение тебе было. Мол, мамка во сне приходила… нет, врать без нужды не след. Говори: бабка во сне приходила и наказала, как сделать. А когда проснулся, то и травки стоят и дорога домой видна. Поверит?

— Как не поверить, если без малого так всё и было.

— Ступай тогда. Двигай на солнце. Как упрёшься в болотце, огибай его с правой руки. Дальше всё время вверх по холму. Найдёшь зимнюю сторожку охотников, а от неё уж и тропинку видать.

Старушка сложила поклажу в запылённую наплечную котомку и вывела мальчика на улицу.

— Побегай. Коли поторопишься, то должен поспеть к ночи.

— Бабушка, — Ваня обнял старушку, уткнулся в неё и, всхлипывая носом, спросил, — а ну как не дойдёт весточка ваша до Спиридона и не дождусь я родственника моего?

— Ты не беспокойся даже, — старушка погладила мальчика по голове, — Баба Яга я или кто? Враз Мыша переколдую, да к тебе отправлю. Побегай, не тревожь бабушку.