Прекрасное далёко

Александр Каранов (2024)

Сборник рассказов-воспоминаний о кипучей жизни, приключениях и проблемах Саши Каранова, школьника из академгородка Пущино, талантливого гимнаста детско-юношеской спортивной школы, студента Московского физико-технического института. Яркие эпизоды раннего детства, школьных лет и юности, происходившие в семидесятые — девяностые годы двадцатого столетия, отражают удивительные особенности и чрезвычайные события эпохи, ставшей уже историей. В связи со спецификой отдельных сюжетов, некоторые имена и фамилии изменены.

Часть. Вторая школа

О справедливости

В нашем городе открылась ещё одна школа, вторая, недалеко от нашего дома. Школа сразу стала знаменитой, так как называлась экспериментальной (по-простому — Эксперименталкой), потому что детей принимали в первый класс не с семи лет, а с шести. Ведь наш город научный… а где наука, там эксперименты, — это мы знали с детского сада.

При школе была новинка тех времён — бассейн. Многие родители решили определить своих детей именно сюда, чтобы они научились плавать, — тем более что город стоит на берегу реки.

Как только мне исполнилось шесть лет и одна неделя, наступило Первое сентября. Я с большим удовольствием направился в эту самую Эксперименталку — с портфелем, подаренным в детском саду на выпускном утреннике. Учиться хотелось, решать задачи нравилось, тяги к знаниям — хоть отбавляй!

Мне понравилось всё! Парадная линейка в школьном дворе, море цветов, улыбок, сияющие глаза, блестящие парты, учительница кажется доброй феей.

А в 70-е годы у нас в городе был обычай: первые от начала учёбы дни родители приходят к окончанию уроков, чтобы встретить своего первоклашку. Не очень понятно: они же носились летом где угодно без родителей… я тоже отправлялся в путешествия без родителей…

Шёл третий день обучения. Моя мама пришла в школу к окончанию наших занятий. Прозвенел звонок с последнего урока. Малышня, выскочив из класса, радостно полетела к родителям, тут же нетерпеливо засыпавших их вопросами.

Меня среди этих счастливцев не было. Минуту подождав, мама спросила у какой-то девочки, почему не выходит Саша Каранов.

— А он наказан! У него не было карандаша, и Анфиса Григорьевна оставила его после уроков, чтобы он делал задание, которое было на уроке.

— А разве не нашлось ни у кого лишнего, чтобы выручить человека?

— Нашлось! Но учительница сказала: «Надо не выручать, а проучать, чтобы в другой раз не забывал».

Когда мама вошла в класс, я с мокрым лицом сидел за партой перед раскрытой тетрадкой и выводил буквы. Я не очень-то понимал степень своей вины и не мог оценить, справедливо или несправедливо поступили со мной, но мои слёзы являлись подтверждением несправедливого устройства этого мира… У меня же невольная ошибка произошла — не злой умысел! Я всего три дня в школе, и этот казус случился со мной впервые. Получилось, что из-за этого несчастного карандаша меня дважды наказали: на уроке, когда все писали, а я не мог писать, и это было очень неприятно, и после уроков, когда все весело попрыгали домой, а меня, как арестанта, оставили делать это задание. Дома меня тоже ставили иногда в угол из-за моих прегрешений — в основном невольных — но я не испытывал от этого обиды и не плакал: за дело — так за дело, главное, чтобы справедливо. Иной раз сам отправлялся в угол, не ожидая, когда меня направят.

А вечером я узнал от родителей, что давным-давно, когда меня ещё не было на свете, а они учились в первом классе, было не так. Если ученик забывал дома ручку или карандаш, учительница обращалась ко всем ученикам в классе, нет ли лишнего. Лишний всегда находился, и человека выручали. Но учительница при этом обязательно делала наказ: «Смотри, в следующий раз не забывай!» Тому, кто выручил, было приятно, что помог товарищу, а провинившийся в следующий раз уже не забывал, зная, какой переполох будет из-за него в классе. И даже брал с собой лишний карандаш или ручку: вдруг кто-нибудь забудет!

Почему-то мне не хотелось обвинять свою первую учительницу в том, что она несправедливая. «Уж лучше я буду неправ, чем Анфиса Григорьевна», — думал я.

Однако мама была возмущена до глубины души:

— Ребёнок всего третий день в школе, а она с ним как инквизитор поступает… Ни сердца, ни совести…

— Может, и прав тот, кто строго наказывает, — тогда наверняка не повторишь ошибок, — возразил папа и склонил голову над магнитофоном.

Однако мама категорически возражала:

— Мы же не Европа! Это там все по закону, а про совесть они не понимают. А в России издревле — по совести, прежде всего — по совести. Да ладно, твой случай — чепуха по сравнению с тем, что пережила моя грозненская подруга Лида.

И она рассказала.

Первого сентября Лида впервые пошла в школу, ждала этот день как праздник… Она не ожидала никакого подвоха, когда садилась за парту, и вдруг видит: её белоснежный фартук выпачкан чёрной краской. Парты покрасили незадолго до начала занятий, краска высохла не везде…

Не так уж велика была бы эта неприятность, если бы… На перемене учительница поставила весь класс вдоль стенки, провела беседу о чистоте и после этого вывела Лиду на всеобщее обозрение. «А сейчас посмотрите на эту девочку, которая в первый же день так испачкалась. С таких не берите пример!» — радостно подытожила она.

— Но ведь на парте не было надписи: «Я не высохла!» Каково было первокласснице в первый же день получить такое обвинение! Ты представляешь, что она пережила?

— Бедняжка… — вздохнул я. — И так плохо: фартук испорчен… И ещё позорят… А что дальше? Она заплакала?

— Лида не стала оправдываться, что-то доказывать, молча направилась к своей парте, молча взяла свой портфель и молча покинула класс. Когда шла домой, слёзы текли ручьём. Дома она сказала, что никогда не будет учиться у этой учительницы. Её мама на другой же день пошла к директору, все объяснила, и Лиду перевели в другой класс. Так что, сынок, несправедливость может случиться в любом месте, в любое время… когда её совсем не ждёшь… Мир несовершенен, и мы, люди, неидеальны… что поделаешь, бывают ошибки… Не надо слишком переживать из-за мелочей. Мы же сильные, правда?

Мой папа в Порт-Артуре

Детство моего будущего папы прошло в Порт-Артуре, куда воинскую часть моего военного дедушки Михаила переправили после окончания Великой Отечественной войны. После 23 августа 1945 года, когда мы победили Японию, Порт-Артур стал советским городом. Дедушка продолжал командовать в артиллерии, а его семья была размещена в многострадальном, но таком живописном Порт-Артуре на берегу Жёлтого моря. На противоположной стороне, справа, — если смотреть на море, — красовался мыс Тигровый хвост. Старший брат Юра говорил младшему, что видит шныряющих по нему тигров, и тогда маленькому Саше (моего папу, как и меня, звали Сашей) казалось, что и он видит тигров, хотя мыс находился далеко, и никто не мог их видеть.

Дети военных, независимо от возраста, свободно гуляли по всему Порт-Артуру, но никто никогда не терялся. Вообще-то китайцы относились к русским хорошо, хотя и с некоторой настороженностью. Каждый шаг детишек китайцы отслеживали и тут же сообщали родителям:

— Мадам! Ваш сын на море ушёл!

— Мадам! А ваши дети на речке!

— Мадам! А ваш сын в порт направился часов пять назад!

Во время отлива папины братья собирали крабов на берегу, выковыривая их из «норок». Но Саша, которому было пять лет, этим не занимался, так как очень боялся и крабов, и пауков. А младший брат Ваня не боялся.

Потом жарили крабов на костре, и мой папа ел их с удовольствием. Крабы были маленькие, сантиметра четыре в диаметре.

У соседа в Порт-Артуре он свистнул удочку и отправился в то место, где добывали соль. Это место представляло собой прямоугольные ямы, которые во время прилива заполнялись водой. В отлив вода испарялась, и в том месте оставалась соль, однако не только соль, но и рыба. Китайцы ловили её на удочки, сделанные из обычной палки. А у нашего Саши удочка настоящая, хорошая, из бамбука, он только что где-то её свистнул. Однако рыба у него почему-то не ловится: позже он понял, что нужно на крючок цеплять наживку. Его удивило, почему никто из китайцев не научил его, хотя они видели, что малыш мучается без наживки.

А однажды они с ребятами пришли в порт — это было довольно далеко от дома. В порту разгружали вагоны. И они чуть не уехали в этих вагонах незнамо куда. Как вернуться домой, дети не знали. Но всё-таки вернулись: всю компанию вывел мой будущий папа, которому было тогда пять лет.

В другой раз Саша гулял по городу с ребятами постарше, они вдруг быстро помчались куда-то, и Саша отстал от них. Мальчик сначала терпел, а потом нервы сдали, и он разревелся от обиды и несправедливости, хотя дорогу домой отлично знал: ему был знаком каждый уголок Порт-Артура.

Идёт он по городу и ревёт вовсю.

Навстречу военный патруль.

— Ты кто такой?

— Саша Каранов.

И военные забирают малыша в комендатуру. С утра не евшего кормят кашей и ведут домой. А им навстречу уже бежит его мама, которая бросила работу, чтобы отправиться на поиск сына. Этот факт моего папу удивлял: «Откуда она узнала, что я один в городе, но, главное, почему бежала ко мне, зная, что в Порт-Артуре никто никогда не теряется?» Да очень просто: патрульные позвонили в воинскую часть, там сообщили маме, и её отпустили, чтобы она забрала сына из комендатуры. Хотя они и так уже шли к нам домой.

Получив из рук патрульных своего сына, мама шутливо спрашивает малыша:

— И за что же тебя в комендатуру забрали? Водку пил?

— Нет… Кашу ел!

Когда папина семья уезжала из Порт-Артура, в Корее была война: Северная Корея воевала с Южной. Папа помнит, как они плыли на корабле в Советский Союз, как все боялись, что американские самолёты будут их бомбить. Помнит, как с этих самолётов сбрасывали листовки, а мальчишки подбирали их, делали голубей и кидали за борт. Потом их всех загнали в каюты (наверно, чтобы не поднимали листовки и не читали их) и стали собирать эту бумагу в мешки.

Детство моего папы было не менее интересным, чем моё, но, к сожалению, в эту книгу оно не поместится. Поэтому только упомяну, что он со школьных лет увлекался астрономией, и его интерес передался по наследству мне — тем более, что постоянно подогревался его рассказами о звёздном небе, показом тёмным вечером планет, знаменитых созвездий и звёзд. Дома у нас висела карта звёздного неба, на письменном столе всегда лежал «Астрономический календарь» на каждый год, который папа покупал для того, чтобы отслеживать движения небесных светил.

Научившись читать, стал и я изучать доступную моему разумению литературу по астрономии. Но ещё до того, как я относительно освоился с обитателями космоса, со мной произошёл забавный случай.

Очень тёмным безоблачным вечером я вышел на балкон и стал осматривать небосвод. Едва приступил к поиску знаменитого Ориона, охраняемого Большим Псом с его великолепным Сириусом, как вдруг на чёрном-пречёрном небе я заметил ослепительно сияющий шар. Точнее, шарик, но он был крупнее всех остальных небесных жителей! И как великолепно он сиял! Моему потрясению не было предела.

Убедившись, что мне не грезится, я устремился в комнаты.

— Папа! Я открыл сверхновую звезду! Сверхновую! Пойдём, покажу!

Мы с папой вышли на балкон.

Моя сверхновая звезда так выделялась на небосводе, что и папа увидел её сразу.

— Вынужден тебя огорчить — это Венера.

Мой восторг тут же испарился, и я погрустнел… Так хотелось сверхновой!..

Мои «открытия» продолжались и потом, хотя были скромнее, чем эта «сверхновая звезда». Я открывал мир для себя, и каждый раз делал это впервые.

Дальние страны

В моём детском дневнике начирикано: «Мы с Генкой не раз отправлялись в путешествия. Однажды мы запланировали идти за три моста. Дошли до Спас-Тешилово, где жили древние люди. Впрочем, не очень древние, недавно жили, пятьсот — шестьсот лет назад… У них была крепость для защиты от врагов. И вал вокруг крепости, и ров… Все как надо. Стали мы рыться в земле в надежде откопать клад. Вместо клада нашли очень древний черепок, но мы и ему обрадовались! Нас захватил сильный дождь, мы продрогли, но домой не хотелось, и мы пошли ловить пиявок в барском пруду».

Мне нравится познавать мир, который был всегда до моего появления. Это удивительно: мир — всегда, а я — только что. Люблю удивляться! Всё ведь для меня — впервые. Когда мы с папой шли в лес, и я увидел бабочку махаона в зелёной зоне, — дух захватило от её красоты. А по каким скалам мы с пацанами лазили за Балковым, в деревеньке Алфертищево! Не настоящие эти скалы, невысокие, но всё равно здорово!

Как можно больше увидеть, узнать, понять! Наверно, поэтому люблю путешествия… А ещё люблю играть в разбойников, ходить в лес и на Оку, кататься на санках… В своей детской тетрадке от 5 декабря 1976 года, не заботясь о скромности, я запечатлел: «Очень люблю играть в снежки. Это увлекательно, особенно потому, что я очень меткий и всегда попадаю в цель. Сегодня я играл в снежки с большими ребятами — было здорово».

Возвращаюсь к теме.

Гена Скворцов — натуралист. У него на балконе живёт целое семейство волнистых попугайчиков, они занимают несколько клеток. Летом, проходя мимо их балкона на первом этаже, всегда слышно их нежнейшее воркованье. Кроме того, у Гены есть рыбки, черепаха и морская свинка. Всех он кормит, за всеми ухаживает. У него был и уж. Я видел, как Гена кормил его мышами, — ужасное зрелище, лучше не смотреть! Потом уж сбежал. Прохожие, увидев его, скользящего по асфальту, подняли панику: «Змея! Змея!»

Миша Самосин — шахматист, он играет в шахматы со своим папой. Мне тоже очень нравятся шахматы, но играть мне не с кем. Когда-то и я играл с папой, но однажды, после своего проигрыша, расплакался. И тогда папа объявил:

— Раз ты плачешь, я больше никогда не буду играть с тобой в шахматы.

Как ни уговаривала его мама отказаться от такого приговора, он своё обещание выполнил. Однако я не забросил шахматы и играл сам с собой. Маму огорчало это почти до слёз, но быть моим партнёром в игре она отказывалась: у неё и так много забот.

Когда, неожиданно для себя, я узнал, что Миша тоже любит приключения, я сделал вывод: он — приключенческий мальчик. С тех пор я стал всюду за ним мотаться. Мы ходили к трубе, на тарзанку, на съёмки фильма, забирались в школьный сад, носились, прыгали, гоняли, забивали, догоняли, взбирались, перелезали, крались, спускались и иногда даже ходили пешком.

Ни слова не говоря родителям, мы с Генкой и Мишкой решили отправиться пешим ходом в дальние страны. Цель была смутная, неопределённая, но манящая в сторону Серпухова. Каждому из нас в душе казалось, — хотя никто не говорил об этом вслух, — что по дороге мы непременно увидим что-то необыкновенное, а в самом Серпухове — тем более.

И мы тронулись в путь. Если туристы идут на такое расстояние, то берут с собой воду и еду. Хотя было очень жарко, но мы пошли налегке, без воды и еды.

Идём вдоль дороги, по которой несутся «москвичи», «запорожцы, «жигули», два раза проползли автобусы. Город остался далеко позади.

Пройдя поле, на котором растёт горох, подкрепившись и сунув под майку ворох стручков, мы решительно шагаем дальше.

Миновали Селино и Вечери, почти дошли до моста через Оку — вёрст десять мы уже одолели. И вдруг мне показалось, что уже не так сильно, как раньше, хочется идти дальше. Наверно, то же самое почувствовали и мои спутники. Мы ещё не признаёмся в этих рыхлых ощущениях и продолжаем шагать к мосту.

И вдруг дружно останавливаемся.

— Что-то пить хочется, — задумчиво говорит Мишка.

— И мне тоже, — подхватывает Генка.

— Надо поворачивать обратно, — предлагает Мишка. — Дальше что-то расхотелось. Санька, ты хочешь идти дальше?

Я отрицательно мотаю головой.

— А ты, Генка?

Генка тоже не хочет.

Поворачиваем обратно. Нас не радует, что нужно пройти столько, сколько мы уже прошли, чтобы дойти до своего города, ставшего теперь таким родным и желанным. Всё сильнее хочется пить. Мы чувствуем, что к нам подкрадывается усталость, а с ней и желание поскорее добраться до дома и там, на ходу, едва успев вымыть руки, выпить бокал компота и схватить ватрушку.

Мимо проносится серая «Волга» и тормозит метрах в семи от нас. Предчувствуя что-то хорошее, живо подходим. Из окна высовывается молодой водитель.

— Далеко идёте?

— В Пущино.

— Садитесь! Подброшу!

Нас не нужно уговаривать, и мы тотчас оказываемся на заднем сиденье. Как потерпевшие кораблекрушение радуются своим спасителям, так и мы обрадовались нежданному счастью! Машина мягко покатила нас в сторону города. Чистая, нарядная обивка салона «Волги» подчёркивала наш неприглядный походный вид: пыль на руках, грязь на лицах.

Водитель оказался весёлым и общительным. Всю дорогу он разговаривал с нами, расспрашивал.

— Что-то далековато вы забрели. Устали, небось? А лет вам сколько?

— Мне через месяц будет семь… — отвечаю я. — Во второй класс перешёл… Миш, тебе сколько?

— Восемь, — отвечает Мишка.

— А книги любите читать? — спрашивает водитель.

— Я очень люблю, — отвечаю я. — Миш, ты любишь?

Будто вспомнив что-то не совсем приятное, Миша пробурчал недовольно:

— Не всегда люблю… потому что от дела отвлекают…

— А я люблю и не люблю, — говорит Генка. — Смотря что…

Но вот и наши девятиэтажки.

— Вы в каком районе живёте? — поинтересовался водитель.

— АБ!

Водитель высадил нас недалеко от нашего дома. Вылезли из машины мы не с такой большой радостью, как недавно сели: так хотелось ещё покататься!

— Спасибо! Большое Вам спасибо!

А когда водитель отъехал, мы чуть ли не хором воскликнули:

— Какой хороший человек!

Казалось, что вокруг живут только хорошие и добрые люди, вся планета заселена ими; недобрые, в виде семиглавых Змеев Горынычей, водятся только в былинах и сказках, а других недобрых мы давно победили.

Переполненный обилием впечатлений, я нажимаю на кнопку звонка своей квартиры.

15 мая 1977 г.

Лето в Грозном — это прекрасно!

Мои родители — не коренные грозненцы. Детство мамы прошло в Грозном, потом она училась в Московском университете и была распределена на работу в Пущино. Детство папы прошло в Порт-Артуре, потом — в Уссурийске. В 1957 году, когда папа учился в пятом классе, Хрущёв совершил массовое сокращение армии, и его отца, дедушку Мишу, демобилизовали. Вот тогда он с семьёй и переехал в Грозный, где жил его друг. А дедушку Василия Тимофеевича Гончаренко, маминого папу, замечательного специалиста по сварочным работам, вместе с его организацией направили в 1944 году в Грозный для восстановления нефтяных заводов.

Когда я закончил первый класс, мы с папой отправились в Грозный к его родителям. Мама с нами не поехала, потому что была очень занята на работе и не брала даже отпуск. Я обещал ей, что каждый день буду писать письма, хотя не очень-то люблю это занятие. Однако впечатления переполняли меня; даже папино первое письмо из Грозного заканчивается словами: «Санька, как приехал, так за ручку схватился, писать письмо».

И вот о чём я поведал маме и бабуле:

Дорогая бабуля! Дорогая мамочка!

Передаю привет от бабушки и дедушки!

Доехали нормально, только папу тошнило немного. По дороге мы выпили много лимонада. Дома едим клубнику, которую вырастила бабушка Нина. У них очень много и попадаются такие огромные!

У бабушки с дедушкой есть собака Малыш и кот Васька.

Я нашёл красноармейскую звезду дедушки, и папа приделал её на мою фуражку.

Бабуля! Поменьше работай!

27 мая 1977

У бабушки с дедушкой есть новый огород, и мы поедем туда за клубникой. Кроме того, мне скоро разрешат купаться.

Папа однажды увидел крысу и почти убил её кирпичом.

Васька убегает от меня! Всегда!

Я очень люблю кататься на трамвае. Жаль, что в нашем Пущине нет трамваев, а то бы тоже катался.

Скоро мы будем строить сарай.

Читаю «Тома Сойера» и бегаю босиком.

Мама! Мы с папой были в твоей школе. А ещё папа показал симпатичный кирпичный коттедж на улице 8 Марта, 27, в котором две квартиры, и в одной из которых прошло твоё детство. Ты рассказывала, что этой квартирой в 1948 году наградили твоего папу Василия Гончаренко, изобретателя и рационализатора, моего деда, за героический труд во время войны.

Как обидно, что в этом доме теперь живут чужие, незнакомые люди…

29 мая 1977

Познакомился с соседским мальчиком Русланом. Однажды мы с ним съели всю клубнику.

Мы с папой играли в шахматы!

И с дедушкой — тоже!

Я дрессировал Малыша. Но ты, мама, не волнуйся насчёт микробов: я до него не дотрагивался.

Мы были в доме игр! Я подбил сначала один корабль, потом ещё четыре, а потом ещё пять. И два самолёта. Третий летал и не слушался. Мы с папой ударяли правильно, но он не падал.

Что передают по телевизору?

Мы с папой катались на лодке! Я немного научился грести веслом!

Мы с папой купались! Я залезал на папу и нырял! На этом Грозненском море вода тёплая!

1 июня 1977

Мой друг Руслан уехал! Но послезавтра он снова приедет! Мы с ним знаем одну ценную тайну! Я вам говорить не буду!

Очень скучаю по вам!

Я забавлялся с пластилином. Делал танки, авианосцы и самолёты. Папа тоже сделал танк и самолёт. А «катюшу» я сам сделал. Мой дедушка — артиллерист, во время войны он испытывал новые «катюши», поэтому он мне показал, как надо её делать.

3 июня 1977

Приехал мой друг Руслан!

Васька уже больше недели не возвращается домой и не ест.

Погода у нас чудесная! Папа купил две хорошие книжки: «Дорогие мои мальчишки» и «Бригантину».

Ты смотрела «Мальчика со шпагой»? Я смотрел!

Сегодня я ел сладкие белые штучки, которые растут на дереве. Я залез и ел, несмотря на то, что находился в очень неудобной позиции!

Кроме того, ел помидоры, очень хорошие помидоры! Они как раз стали поспевать!

Мы с папой ездили на аттракцион, играли в охоту (попал 5–6 раз) и морской бой (попал 5 раз). Стрелял из винтовки и попал три раза.

Два раза покатались на карусели, а потом — на лодках! Стреляли в тире! Там было очень хорошо! Мы поедем туда и завтра, папа обещает.

Мама, извини, но я собаку трогал. Но ты меня не предупреждала, что это делать нельзя. Наш Малыш — очень хороший пёс!!!!!!!!!! Его нужно трогать! Он любит ласку!

Мне купили футболку «Майти Маус» — могучий мышонок. И купили мне носки.

6 июня 1977

Мы с дедушкой поедем на нефтеперерабатывающий завод имени Ленина! Он там работает.

Мы пускали много кораблей и запустили самолёт!

Наш Малыш раньше на меня лаял, а теперь позволяет мне гладить его и даже слушается.

Мы сейчас отделываем дом! А вчера ездили на огород. Там было очень хорошо! Я объедался клубникой, очень крупной, работал и сломал тяпку. На огороде много ящериц. Здесь они крупнее, чем в Пущине.

9 июня 1977

Если нельзя войти через дверь…

В младшей группе детского сада, когда мне было три года, воспитательница Нина Ивановна удивлялась: я делал то, на что другие ребята не отваживались. Например, моментально перелезал через высокий забор, когда мы играли во дворе детсада и мяч оказывался по другую сторону площадки. До моего появления в этой группе кто-нибудь из малышей отправлялся за мячом в обход, через калитку, — это далеко, и все ждали, когда же посланец возникнет в нужном месте сетки и перебросит мяч обратно. С моим появлением все изменилось. Пока воспитательница выбирает, кого же ей отправить за мячом, — я одним махом перепрыгиваю через забор, перебрасываю мяч и тут же спрыгиваю обратно.

И что особенного? Сетка-рабица, сделанная из толстой проволоки, сплетённой в ячейки, за которые так легко цепляться руками, карабкаясь вверх. Проделывание мною таких трюков — то же самое, что плавание для рыбы.

Но однажды, когда мне было шесть лет и я только что окончил первый класс, произошёл нешуточный случай.

Лето. Папа изобрёл уникальный прибор и на неделю уехал с ним в командировку в Киев. Бабушка улетела на Урал к военному сыну, а мама ушла в магазин за хлебом. Уходя, мама попросила меня сидеть дома и ждать её возвращения.

Весёлые крики ребят, доносящиеся с улицы, были так заманчивы, что я не видел ничего преступного в том, чтобы пренебречь просьбой мамы. Захлопнув дверь, я скатился по перилам лестницы со своего третьего этажа, вылетел в распахнутую дверь нашей девятиэтажной башни — и да здравствует свобода!

А вот и мама возвращается из магазина, и я радостно бегу ей навстречу…

Но почему она совсем не рада мне? Почему она смотрит так испуганно?

— Ты… захлопнул дверь? — спрашивает она, едва не заикаясь.

— Конечно захлопнул! — весело восклицаю я.

— Но мы теперь не сможем войти! Я не взяла с собой ключ!

Я потрясён…

Мы ломаем голову и перебираем возможные варианты проникновения в нашу квартиру. Был бы папа дома, придумал бы что-нибудь обязательно… А нам на ум приходят только два способа нашего спасения.

Первый способ: взломать дверь. Не очень хороший способ: и дверь жалко, и ночевать пришлось бы незапертыми, — не в деревне ведь живём.

Второй способ. Кто-то должен по верёвке спуститься с балкона четвёртого этажа на наш балкон на третьем этаже и изнутри открыть дверь. Но здесь два критических момента. Во-первых, важно, чтобы соседи, живущие над нами на четвёртом этаже, оказались дома: сейчас лето, многие на море. Во-вторых, кто станет тем смельчаком, который отважится спускаться по верёвке с четвёртого этажа на третий?

Не успела мама озадачиться этим, как я сказал:

— Только не вздумай возражать: спускаться буду я.

Мама не разделяла мою отвагу и не сразу согласилась с моим решением.

А с верхними соседями повезло. Они не успели уехать на море, зато уже вернулись с работы и даже не ушли в гости, в магазин или на Оку. Дядя Толя и тётя Майя, тренер по гимнастике, с большим участием отнеслись к нашей проблеме, заволновались, стали обсуждать варианты проникновения в нашу квартиру. Мой проект под названием «Спуск» они восприняли с уважением. К тому же у них оказалась совершенно новая, недавно купленная бельевая верёвка.

— Но выдержат ли руки моего сына? — волновалась мама. — Вдруг они ослабнут, разомкнутся… или он испугается высоты, голова закружится?

— Мама, а ты знаешь, сколько я висел на тарзанке у реки? Ты не знаешь! А ты видела, что я на ней вытворял? Не видела! А ты хоть знаешь, что такое тарзанка? Нет? Я расскажу тебе потом, что такое тарзанка! А в школе по канату как я взвивался вверх, ты видела?! У меня огромный опыт!

Такими словами пытался я убедить расстроенную маму, не знавшую, что такое тарзанка и не видевшую меня на вершине каната под куполом спортзала, но всё-таки ободрённую тем, что у меня есть опыт верхолаза.

Да, мы высоко взбирались на деревья, перекарабкивались по толстым веткам с одного дерева на другое, стоящее поодаль; висели на сучьях, а потом спрыгивали с них на приличной высоте на землю, перепрыгивали с крыши одного гаража на крышу другого… Все эти трюки в нашей мальчишеской среде называлось тарзанкой.

Но спускаться с четвёртого этажа балкона на третий — нечто иное.

Тем временем дядя Толя привязывал верёвку к перилам.

— А вдруг она перетрётся? — интересовалась неугомонная мама.

— Не перетрётся, — спокойно отвечал дядя Толя. — Она новая и из шёлковой синтетики.

И вот всё готово. Дядя Толя помог мне взобраться на перила балкона, хотя я не нуждался в этой помощи, — но что поделаешь, так уж положено. Он ещё и подстраховал меня, когда я брался за верёвку, поддерживал меня за руки, когда я уже повис над землёй.

Прошло не более секунды — я на балконе своей квартиры. Отпираю дверь, жду маму, уже спускающуюся (по лестнице, а не по верёвке) от соседей к нам домой. Вот она заходит, не веря своему счастью…

Я слегка взволнован от неожиданного приключения и жду выговор. Чувствуется, что мама колеблется, не зная, ругать меня за непослушание, причинившее столько волнений, или простить за отвагу. Решила начать с выговора.

Однако в нашей семье было заведено правило: не только родители критикуют сына, но и сын имеет право высказывать своё мнение об их ошибках. Таким образом, иногда у нас получались плодотворные дискуссии.

— Мама, вот ты такая умная, а на самом деле ты не права. Почему я должен слепо выполнять все твои приказы? Если бы ты, уходя, предупредила, что не взяла ключи, я бы ни за что не убежал. Но я-то этого не знал!!! Предупреждать надо!

— Надо слушаться родителей! Правило такое знаешь? — отвечала мама.

Но я строптиво держал оборону.

— Надо объяснять смысл своих приказов! У нас не армия!

А когда папа приехал из командировки и узнал об этой истории, он тут же заменил коварный замок на другой, с которым дверь без ключа захлопнуть невозможно. И ещё он сказал: «Что ж вы не сообразили пожарников вызвать? Они бы лестницу свою приставили, третий этаж для них — чепуха!»

А нам и в голову не пришло… Пожарники — они же для пожара…

Зато я после этого стал более внимательно относиться к запретам своих родителей, не воспринимать их как капризы взрослых. Мало ли что, вдруг «без ключа»…

Вот такая история. Были и другие, подобные, но родителям я не рассказывал… Например, я иногда забывал положить в портфель ключ, а возвращался из школы — дома никого не было… Как же я попадал в квартиру на третьем этаже?

Не скажу. А то вдруг кому-то взбредёт в голову делать то же самое?

Острые ощущения

Наше сегодняшнее приключение с Генкой с виду совсем простенькое.

Носились мы с ним по просторам, носились и под конец так слились с природой, что не сразу можно было понять, где природа, а где мы.

Усталость не препятствовала нашим беспечным забавам. В случае чего можно было присесть на пенёк или поваляться в стоге сена. Впрочем, с сеном надо быть осторожней: однажды я так повалялся, что меня вечером тошнило, сильно болела голова. Однако что делать, когда хочется есть? Не идти же домой! Казалось бы, так просто: ворвался домой, схватил горбушку и тут же исчез. Но на практике так не получается: сначала домашние выражают восторг, что сам пришёл, не пришлось искать, а затем арестовывают, заставляют мыть руки, усаживают за стол и кормят обедом. А если твоим добрейшим и любимым домомучителям почему-то не нравится погода — могут вообще оставить дома.

Лучше не рисковать! Терпеть или выкручиваться!

Что касается терпения… на сегодняшний день оно у нас уже иссякло. Мы тщетно пытались найти несколько копеек где-нибудь на улице, чтобы купить хлеб. Некоторое время мы бродили, уставившись глазами в землю. Однако на этот раз не повезло: нашли только две копейки. А ведь бывали случаи, когда находили по двадцать, как раз на буханку.

И мы придумали. Место для осуществления придумки было подходящее: в момент её возникновения мы находились недалеко от дома, где на первом этаже жил дедушка Гены.

— Давай свистнем хлеб у деда! — предлагает мой друг.

— Давай!

Мы, конечно, понимаем, что можно попросить хлеб у дедушки, и он, конечно же, поделится. Но так ведь неинтересно! И наша хрупкая мораль отступает перед удовольствием испытать острые ощущения.

Генка, как хорошо знающий местность, назначен разведчиком. К тому же, на правах родственника он не вызовет подозрение.

Мы подходим к окну дедовской квартиры. Окно хоть и на первом этаже, но высоко. Наклонившись, я подставляю Генке плечи, и таким образом он залезает на подоконник и толкает окно, которое, нам на радость, открывается. Приятель тихо спрыгивает в комнату, на цыпочках подкрадывается к другой и видит, что дед спит. Тогда Генка подбегает к окну, докладывает, подаёт мне руку, мгновение — и я в квартире. Крадучись, добираемся до кухни. Целая буханка свежего чёрного хлеба, только что принесённого из булочной, лежит на голубой пластмассе буфета. Мы хватаем её и, испытывая чувства уже не разведчиков, а профессиональных грабителей, кидаемся прочь.

Саша Каранов, Глеб Сухоруков, Дима Ермишкин.

Выпрыгнув из окна, скрываемся за углом дома, делим буханку пополам и тут же набрасываемся на неё. Всю сразу съесть не удаётся, но то, что осталось, пригодится — впереди целый день.

После такого подкрепления появившуюся силу нужно как-то использовать, и нам приходит в голову устроить облаву на подвальных кошек. Ничего плохого, конечно, мы не собираемся им сделать, но вдруг шугануть этих милых, загадочных животных всё же забавно.

Дверь в подвал заперта. Лезем через узкое подвальное окошко. Кое-как протиснувшись, прыгаем вниз. Скоро наши глаза привыкают к темноте, и мы видим, как там сыро. Вчера прошёл дождь и, наверно, поэтому здесь лужи.

Мы замечаем сидящую в углу кошку. Подходим. Из моей руки падает кусок недоеденного хлеба, кошка тут же хватает его и исчезает.

Острая боль вдруг пронизывает меня. Что это? Неужели змея?

Я в страхе смотрю вниз. Ура, не змея: я наступил на большой полукруглый осколок бутылки, валявшийся на полу. Так как я был в сандалиях, осколок не поранил ступню, но зато повернулся и острым, как копьё, концом со злостью вонзился мне в ногу чуть повыше. Кровь потекла, как горный ручей.

Прочь отсюда! Генка помогает мне вылезти из окна, потом выбирается сам, и мы вновь идём к его деду — его дом рядом. На этот раз мы заходим к нему не через окно — через дверь. Дед уже не спит.

— Где же тебя так угораздило! — хрипловатым голосом, укоризненно и в то же время с жалостью произносит дедушка, не похожий на сказочного деда: без бороды и палки, довольно молодой на вид.

Вздохнув, объясняем.

Дедушка достаёт из шкафа белую тряпицу, отрывает от неё кусок и туго, как следует, забинтовывает мне ногу. Кровь останавливается.

— Надо к врачу сходить, — говорит дедушка, а то заражение может быть.

Про исчезнувшую буханку он не вспоминает. Наверно, не подозревает нас. А может быть, ещё не знает?

Мама, когда вечером, после работы, узнала обо всём, чуть не упала в обморок и тут же повела меня к хирургу.

…В кабинете хирурга, пропахшем йодом и чем-то ещё страшновато медицинским, мне не по себе. Строгий и насмешливый хирург (все хирурги шутники и насмешливые) осматривает ногу, говорит, что ничего страшного, до свадьбы заживёт, и мне делают перевязку.

Рана зажила через неделю. А шрам остался на всю жизнь как память об острых ощущениях.

Выталкивающая сила

Во втором классе я стал ходить на плавание. Абсолютно правильное решение: каждый должен уметь плавать. Тем более, если живёшь на реке.

В нашей школе бассейн и секция плавания. У меня получалось хорошо, технику плавания я осваивал быстро.

— Папа! Я научился держаться на воде! — сообщил я после первого занятия в бассейне. — Это просто! Но не так, как думают, — все наоборот!

И я стал объяснять:

— Когда человек не умеет плавать и не знает о выталкивающих свойствах воды, ему кажется, что он тонет, и он хочет выскочить на поверхность. Но как только выскакивает, тут уж действительно начинает тонуть: у воды наверху выталкивающей силы совсем мало. И начинается паника. Зато чем больше человек погрузится в воду — тем больше толща воды, тем больше её сила выталкивания. Главное, без паники!

— Да, Санька, ты меня удивил, — усмехнулся папа. — А то я так и не узнал бы о выталкивающей силе воды…

Два раза в неделю я бегал на плавание с пакетом, в котором были плавки, большое банное полотенце, голубые резиновые тапочки-вьетнамки и голубая резиновая шапочка. Зимой мама вечно волновалась, как бы я не простудился, возвращаясь из школы с мокрой головой.

— Ну вот, голова, как всегда, мокрая, даже вода течёт, — расстроенно говорила она, когда я приходил с плавания. — Надо как следует вытирать!

Она раскрывала мой большой пакет и развешивала для просушки полотенце, шапочку, скомканные синие плавки с металлическим якорем на боку, ставила возле батареи вьетнамки.

А я, будто не слыша, спешил делиться свежими впечатлениями:

— Руками не так важно двигать, когда плывёшь. Важно ногами шевелить и ещё телом, но с руками, конечно, лучше.

Я радостно рассказывал дома, как меня хвалит тренер, называет перспективным, и мне говорят, что он на меня «глаз положил».

— Я уже брассом умею… Я сегодня осваивал баттерфляй — у меня хорошо получается баттерфляй! Теперь, мамочка, я буду в Оке плавать, и ты мне не запретишь! На тот берег поплыву. А летом поедем на море (мы ведь поедем?) — и на море буду плавать!

— Ну вот, голова мокрая, шапка набекрень, — твердила мама. — Зима! Ветер! Легко простудиться!

Трудный выбор

Наш академгородок в семидесятые годы был совсем молодым, а руководство нашей страны было заинтересовано развивать науку, поэтому в нашем научном городке беспрерывно что-то строилось и открывалось.

Очень скоро у моей секции плавания появились конкуренты: в октябре открылась детско-юношеская спортивная школа (сокращённо — ДЮСШ, в народе — спортивка) со специализацией по лыжам и спортивной гимнастике. Тренерам новой спортивной школы нужны были ученики, поэтому сразу после летних каникул они стали ходить по всем школам, чтобы отбирать самых подходящих для гимнастики девочек и мальчиков — с отличной координацией движений, ловких, подвижных, стройных.

Побывали они и в нашем третьем классе на уроке физкультуры и сразу заприметили меня. Юлия Витальевна Щербинина, высокая красавица с огромными чёрными глазами, подошла ко мне после урока, спросила имя, фамилию, адрес и записала в блокноте.

— Саша, ты хотел бы заниматься спортивной гимнастикой в нашей школе? — спросила она.

— Хотел бы, но я уже хожу на плавание.

Рядом с Юлией Витальевной стоял мужчина противоположной наружности: у него были голубые глаза, светлые волосы, а рост поменьше, чем у Юлии Витальевны. Это был Юрий Владимирович Щербинин, лыжный тренер и директор школы.

— Ты научишься делать сальто, работать с кольцами, на перекладине, прыгать через коня, овладеешь акробатикой, — добавил Юрий Владимирович. — Наверно, смотрел по телевизору выступления гимнастов на олимпиадах? Тебе хотелось бы делать то, что умеют они?

— Хотел бы… Но у меня секция плавания…

— Ты всё равно подумай и посоветуйся с родителями.

Сначала дома я поделился новостью с бабулей — она первая приходила с работы. Потом с нетерпением стал ждать возвращения родителей, чтобы поведать и им о новом соблазне в моей жизни.

— У меня сюрприз! — провозгласил я, как только они открыли дверь.

— Какой ещё сюрприз? — испуганно спросила мама.

— Сегодня на уроке физкультуры у нас были тренеры из спортивной школы, они отобрали меня в секцию спортивной гимнастики.

И скромно добавил:

— Одного из класса.

Родители опешили.

— А как же плавание? Ты ведь уже ходишь на плавание два раза в неделю…

— А я и сам не знаю! Но плавать я уже научился — может, больше и не надо…

— Но сам ты что хочешь?

— Все хочу! И плавать, и прыгать, и кувыркаться…

Через день на наш домашний адрес пришло письмо на моё имя с приглашением вступить в секцию спортивной гимнастики при ДЮСШ.

Родители окончательно растерялись.

Весь вечер мы с папой, мамой и примкнувшей к нам бабулей спорили и обсуждали, как быть: вступать или не вступать. Вступать — означало бросить плавание, а не очень этого хотелось. Но ведь и гимнастика в тот период моей детской жизни была для меня очень уж привлекательна.

— Выбирайте сами, а я мучиться из-за такого выбора не хочу. Но ты, мама, всегда переживаешь, что я после бассейна с мокрой головой иду по улице — твои переживания закончатся.

— Ни одного забора не пропустишь, чтобы не перелезть… ни одного препятствия, чтобы не перепрыгнуть, — заметила мама. — На дерево, как кошка, взвиваешься… На горки, пригорки взлетаешь… Да, акробатика — это, пожалуй, твой спорт…

— Ты забыла: ещё в снежки люблю играть и очень метко их кидаю! — добавил я.

— В снежки все любят играть, — вставил папа.

— Но не все так метко кидают!

А папа продолжил:

— В гимнастике столько интересных снарядов! Конь, кольца, брусья, перекладина… Наверно, гимнастика больше соответствует твоей стихии.

— Да! Гимнастика — это здорово! А плавание — это прекрасно!

— Но тебе-то чем больше хотелось бы заниматься? — осведомилась бабуля.

— Всем!

— А мне кажется: раз уж ребёнок начал одно, не следует бросать и кидаться в неизвестное другое, — заметила бабуля.

— Но эта мокрая голова зимой в пургу, по улице… я вечно с ума схожу, как бы не простудился, — добавила мама.

— Да… что верно, то верно, — согласилась бабуля.

Мама вспомнила, как мы были в обезьяньем питомнике в Сухуми, мне не было ещё пяти лет. Папа с мамой не успели оглянуться, осмотреться кругом, как я уже взлетел по металлической сетке на верх вольера, где находились мартышки. И вдруг кто-то из посетителей удивился: «А это что за обезьянка наверху?» Засмотревшиеся на мартышек родители тут же спохватились и дали команду, чтобы их «обезьянка» немедленно спустилась вниз.

— Утро вечера мудренее, — сказала мудрая бабуля. — Пусть все уляжется за ночь, и решение само придёт завтра. Куда спешить?

— Правильно, — обрадовался папа, увидев, что головоломка откладывается до следующего дня, а там, глядишь, и без него примут решение. — Спешка нужна лишь при ловле блох.

Такая сначала каша была у меня в голове! Я и не знал, что так трудно выбирать, когда поверхностно знаешь о том или ином поприще, а о подводных камнях вообще ничего не подозреваешь… когда и то нравится, и другое…

Однако моё утро не стало мудренее вечера. Я быстро уснул, не успев ничего толком обдумать. Ночью мне снилось, как я прыгаю через коня, кувыркаюсь, упражняюсь на брусьях. А ещё снилась зелёная вода школьного бассейна, и я осваиваю технику баттерфляя… Утром было не до обдумываний: проснувшись и умывшись, я тут же помчался в школу.

Вечером я объявил:

— Родители! Решайте сами! Я замучился — не могу выбрать!

Родители, включая, конечно, и мудрую бабулю, посовещались немного, и папа самолично озвучил их решение:

— Плавать на бытовом уровне ты научился. На воде в случае чего не растеряешься, на море и на реке плавать уже сможешь. Но всё-таки твоя стихия — это гимнастика.

И так я стал учеником двух школ: обычной и спортивной.

Красная шапочка

Загадочные создания впервые очаровали меня, когда мне было семь лет. Пленила меня одноклассница, которую звали Яна. Она казалась такой уверенной, даже слегка самоуверенной, и мне почему-то нравилось смотреть на неё. Говорила она победительным тоном, ясно и правильно; взгляд серых глаз был смелым, а улыбка, мелькающая на её хорошеньком личике, была очень милой. Как у большинства девочек поколения 70-х, её светлые волосы были подстрижены в стиле «шапочка», и зимой она тоже носила шапочку, красную, с большим, весёлым помпоном.

Я решил не откладывать в долгий ящик и, пока другие не перехватили дивное создание, на одной из больших перемен, когда все вышли из класса, а она закопошилась с портфелем возле своей парты, подошёл и сделал предложение.

Конец ознакомительного фрагмента.