О любви совершенной и странной. Записки естествоиспытателя

Александр Краснокутский

Мой друг Евгений Поляков умер на обратной стороне Луны 5 января 2011 года. Большинство из нас выбирает Солнце, но Евгений предпочёл Луну. Странный выбор. Из всех известных мне «людей Слова» Луну выбрал только он.Сразу замечу, что время и конечная точка перехода – не самая популярная среди нас тема. Это личный выбор; дело вкуса или цели. Кроме того, особые обстоятельства и деликатный характер такого решения понуждают к лаконичности в объяснениях. Но Луна! Пожалуй, самый неожиданный вариант из возможных.Мне захотелось вспомнить всё по порядку или как придётся; нельзя загадывать, если речь пойдёт о великих тайнах.

1985, ФЕВРАЛЬ

В бездну неизвестности я шагнул не сразу. То, что предстояло, коробило моё представление о собственном благе. С точки зрения здравого смысла речь шла достаточно экзотическом самоубийстве.

Представьте себе человека, в котором едва теплится жизнь, который, просыпаясь, первым делом пытается понять, какой из поражённых органов болит острее всего, потом прикидывает, хватит ли сегодня сил выйти из дома. И вот этому угасающему существу, стремящемуся при любой возможности немедленно уснуть, уснуть, чтобы хоть на час избавиться от тошноты, говорят: «Ты будешь дважды в день обливаться ледяной водой. Ты будешь по два часа заниматься дыхательной гимнастикой». И ещё несколько пунктов физических практик за гранью добра и зла.

Истерический голос, поселившийся в голове, вопил: «Ну как ты будешь обливаться из ведра, если у тебя нет сил поднять десять килограммов? Как будешь голодать, если твой вес ниже нормы почти на двадцать? Как ты будешь по два часа заниматься гимнастикой, если после десятиминутной нагрузки у тебя от слабости подгибаются ноги?» Я слушал и молчал. Ждал, не очень понимая чего. Но новая надежда — плод январской встречи в Москве — не исчезла. Она зацепилась за что-то внутри и незаметно разъела невидимые, но мучительные для меня оковы.

В середине февраля я услышал в себе другой голос, спокойный и требовательный; он говорил только одно слово: «Пора!»

Я и сейчас вижу это красное пластмассовое ведро. Пресс-форма, на которой штамповали его ручку, видимо, никогда не чистилась, из-за этого или по какой-то другой причине снизу на ручке остался такой острый выступ, что о него можно было перетереть бельевую верёвку. Эта мысль пришла мне в голову, когда я, налив ведро, попытался его поднять. На коже моей ладони осталась красная линия. Я смотрел на ладонь и думал: «Вот мои линии: жизни, ума и сердца. А как будет называться эта новая?»

Ушедший в глубокую оппозицию ум тут же нашёлся: «Линия смерти, идиот». Но другой голос сказал: «Об эти острые края ты разорвёшь путы плотского рабства». И снова добавил: «Пора!»

Вечером, наполнив ведро, я вынес его на балкон. Ночью проснулся. Лёжа в тёмной комнате, не открывая глаз, снова и снова повторял: «Пора!»

Потом из памяти всплыли строчки:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём

Предполагаем жить…

………………………….

Давно, усталый раб, замыслил я побег…

Что же, как не побег, замыслил я в ту ночь?

Утро настало раньше, чем мне бы хотелось. Дождавшись, пока все домашние потеряют интерес к ванной комнате, я пошёл на балкон. В тепле ведро сразу покрылось полотном инея, будто бы надело белую рубашку. Сверху намёрзла ледяная крышка. Пробив дыру в её центре, я извлёк остро пахнущий свежестью ледяной диск. Некоторое время подержал его в руке, потом пошёл и аккуратно опустил на дно ванны. Снял одежду. Влез в ванну. Туда же затащил ведро. Сначала про себя, а потом и вслух прочёл молитву. Я не боялся — знал, что уже переступил черту. Либо двустороннее воспаление лёгких и смерть, либо бой со своей плотью с неочевидным финалом. Ни то ни другое уже не пугало.

На глубоком вдохе, закрыв глаза, я поднял ведро и вылил воду на макушку.

То, что произошло, больше всего было похоже на внезапное пробуждение. Представьте, что вы живёте внутри спокойного сна, не предвещающего сюжетной интриги, вы принимаете этот сон за единственную реальность. Тягучая инертность событий, предсказуемость их последствий — большое благо этого сонного мира.

И вдруг с вас бесцеремонно стаскивают одеяло, хватают за голень и сбрасывают с кровати. Вы в полном ошеломлении. Вырывая с корнем сросшиеся ресницы, разверзаются ваши веки, пелена сна ниспадает. Оказывается, вы вовсе не Мэрилин Монро, кокетливо придерживающая подол белого платья, а бездомный беззубый старик, нашедший в помойном баке недоеденный стейк. Бродячая собака пытается вырвать вашу добычу. Правой рукой прижимая мясо к засаленному паху брюк, левой вы в том же месте удерживаете вывалившийся слуховой аппарат, его потеря равносильна погружению на низлежащий уровень ада. Особый цинизм ситуации в том, что, пробуждаясь, вы находите себя со сведёнными, как у Монро, коленями, но в совершенно другой вселенной.

Вода ещё текла по моему желтушному телу, когда я, задохнувшись от обжигающего холода, открыл глаза. Остатки воды сливались с волос. Мой подбородок был опущен. С этого ракурса я увидел грудь, часть живота и но́ги. Увидел и замер; думаю, даже перестал дышать. Моё тело было покрыто сетью светящихся линий синевато-серебристого цвета. Разные по толщине, они причудливо переплетались и образовывали узлы. По линиям с интервалами в десять — пятнадцать сантиметров двигались горящие разряды, более всего похожие на маленькие бенгальские огоньки; перемещаясь, огоньки разбрасывали вокруг себя облачка быстро угасающих искр.

Не веря глазам, я провёл ладонью по груди. Сразу увидел, что линии есть и на руках. Ещё заметил, что некоторые располагались не на поверхности, сразу под кожей, а немного заглублялись; при этом свечение приобретало зеленоватый оттенок.

Прикосновение и нажатие пальцами немного изменяло геометрию и цвет рисунка, но не стирало его деталей и не могло затормозить движение искр.

Грохот упавшего с края ванны пустого ведра на мгновение переключил моё внимание, но боковое зрение не потеряло контакта с телом. В момент падения ведра свечение начало тускнеть, а через две-три секунды совсем погасло.

Как сомнамбула, голый, я пошёл к зеркалу. Долго смотрел на себя, даже не пытаясь найти объяснение тому, что произошло.