Каменка

Александр Лучанинов

На бескрайних просторах постсоветского пространства существует целый вид населенных пунктов, о которых редко вспоминают – умирающие села. А ведь именно здесь, близко к людям, но вдали от цивилизации происходят удивительные вещи. Книга содержит нецензурную брань.

3 Работа

— Ты чего? — участливо поинтересовался Молчан, склонившись над усевшимся на пол Володаровым.

— Ничего, — он вытер рукавом рот и тяжело выдохнул. — Самогон у вас, Валера, чистый яд.

— Чего ж яд-то сразу? Ну может немного крепковат… Но дык это для безопасности. Тем паче спирт дорогой, а работать как-то надо. И вообще, ты, Геннадий Павлович, слишком городом разнежен. Вот поживешь у нас с годик, закалишься, так тебе мой ореховый нектаром покажется.

— Этот годик еще как-то пережить надо.

— Ай! — Молчан махнул рукой. — Давай только на полу не сиди. Простудишь себе все. Вставай, переодевайся в чистое… У тебя же есть чистое?

Володаров кивнул и похлопал рукой по сумке.

— Вот, приводи себя в порядок. А я пока воды тебе наберу. Умоешься хоть.

Молчан глянул в ведро под умывальником, поморщился и вышел. Спустя минут десять он вернулся с мылом и полотенцем. А после занес в дом другое ведро, наполненное до верха прозрачной колодезной водой.

— Я к Альбертычу в сарай заглянул, — он поставил ведро на пол, вода внутри колыхнулась, и несколько капель пролилось на доски. — Оказывается, за неделю наши еще не все дрова сперли. Представляешь?

— Не очень, — ответил из спальни Володаров. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от тошноты он решил переложить вещи из сумки в шкаф.

— Вот и я так думаю. А оно вон чего. Стало быть, теряют хватку. Стареют…

— Стало быть, так, — повторил Володаров.

— Но это тебе же лучше, Геннадий Павлович. Тебе же лучше. Значит будет чем сегодня дом протопить. И воды помыться нагреть. А то грязный ты с дороги, как собака.

Молчан снова ушел, чтобы вернуться с охапкой дров на растопку.

— Печку топить умеешь? — спросил он у вышедшего на кухню Володарова. В ответ тот неуверенно кивнул. — Ничего сложного. Дрова в дырку суешь да поджигаешь. На вот, — он достал из кармана штанов коробок спичек. — Только себя не подожги. А я пока таз притащу.

— Это зачем?

— Как зачем? — удивился Молчан. — Мыть тебя, Геннадий Павлович, будем. Я бы, конечно, лучше в баньку сходил. Но это проситься надо, долго. А нам тебя надо в работоспособный вид привести.

Володаров спорить не стал. Да ему особо и не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось. Приступ рвоты сильно облегчил его самочувствие, и теперь он находился в таком состоянии, когда человек просто рад тому, что жив.

Проявляя удивительную расторопность, Молчан носился к себе домой и обратно, каждый раз притаскивая еще немного необходимых на первое время вещей. Пока дрова в печке разгорались, он успел снабдить Гену неизвестно откуда взявшимся старым матрасом, на котором с одной стороны расплылось жутковатое пятно, такой же малопривлекательной подушкой и тонким шерстяным одеялом. Постельного белья он не принес, но пообещал к вечеру найти комплект. Еще он притащил набор для еды — кружку, ложку и миску. Скромно, но на первое время и такой сойдет. Последним «подарком» оказался широкий, но не очень глубокий таз, явно немало повидавший за свою долгую жизнь.

Пока Володаров налаживал кровать, дрова разгорелись основательно. Воздух в доме стал гораздо теплее и суше, от чего ощущение сырого подвала ушло, а на смену ему пришел домашний уют. Ведро воды, которое Молчан поставил на печную плиту, тоже нагрелось, и когда начало парить он стащил его на пол.

— Прошу! — он демонстративно похлопал рука об руку, стряхивая несуществующую пыль. — Ванна подана. Как помоешься, заходи, покажу, где работать будешь. Если оно тебе, конечно, надо.

— В каком смысле? — не понял Володаров.

— Ну, место. Накой оно тебе, если никто заходить не будет? А если и будут, то лучше пускай сразу домой к тебе идут. Так всяко проще.

— Нет, Валера, не проще. Проще четко разграничивать личную и рабочую жизнь.

— В Каменке так не бывает. Здесь все друг про друга все знают. Личная жизнь это для города. У нас по-другому.

— Это не важно. Если люди начнут ко мне домой приходить, чтобы на пьяного соседа пожаловаться, то я с ума сойду.

— Да кому ты сдался, Геннадий Павлович? — Молчан хохотнул. — Наши люди привыкли свои проблемы решать по-своему. Ты им и за даром не нужен, чтоб к тебе еще домой ходить.

— Может и так. А может и нет. Вот посмотрите, Валера. Когда в селе обо мне узнают, от жалоб оглохнуть можно будет.

— Может и так. А может и нет, — перекривлял его Молчан. — Все, хорош трепаться. Мойся и приходи. Только дом закрыть не забудь. Я ключи на столе оставил.

***

Как выяснилось, в доме Альбертыча не было ванны. Вернее, она была, но, судя по пустующей сливной трубе в полу и четырем вмятинам от ножек, только до совсем недавнего времени. Гена предположил, что после смерти хозяина местные (возможно тот самый Лешка Серой) присвоили ее себе, а, скорее всего, сдали на металлолом. К счастью унитаз трогать они не стали. Вероятно, не смогли найти ему применение, или же оставили на потом.

Володаров не мылся в тазу со времен службы в армии и даже подумать не мог, что этот навык ему еще сможет пригодиться. Дело это со стороны может показаться простым, но, как и любое занятие, имеет свои хитрости.

После импровизированного теплого душа из кружки, Володаров достал из своей сумки милицейскую форму. Она была помята, что лишний раз заставило его отругать себя за дурацкую идею сидеть на сумке. Затем он еще раз обошел дом. К его удивлению кот, просидевший, по словам Молчана, взаперти трое суток никаких подарков не оставил, как и неприятного запаха. К слову в доме вообще не было никаких посторонних запахов. Жилище Альбертыча находилось в удивительно хорошем состоянии, будто местные после смерти хозяина не только обнесли его подчистую, но и прибрались за собой.

— Ну что, Гена, — Володаров смотрел на блеклое отражение самого себя в стеклянной задвижке шкафчика с книгами, — хотел санаторий? Нате! Номер для всей семьи, удобства внутри… ну, по крайней мере, половина… незабываемый вид на заброшенные участки, приветливый персонал и освежающие напитки.

Он пригладил ладонями рубашку, тяжело вздохнул и натужно улыбнулся своему отражению.

— Все будет хорошо…

***

Молчан сидел у себя во дворе, задумчиво пыхтя самокруткой, но, увидев Володарова в форме, тут же встал и демонстративно отдал честь.

— Здравь жела тврсч участковый! — выпалил он, а затем хрипло рассмеялся.

— К пустой голове руку не прикладывают, — парировал Володаров.

— Извеняйте, других не имеем, — он оценивающе осмотрел Гену. — А ничего, Геннадий Павлович, на Каменского мента вполне потянешь.

— Не мента, а милиционера, — поправил Володаров.

— Ага, — отмахнулся Молчан. — Весь потасканный, форма мятая, на лице улыбочка… Именно такой представитель власти нам и нужен, — Он опять рассмеялся, громче прежнего, но увидев перемены в лице Володарова тут же прекратил. — Ладно, не обижайся. Это я просто шучу.

— Вы обещали показать мое место работы.

Молчан перекинул языком самокрутку из одного уголка рта в другой и кивнул.

— Все-таки решил в кабинете штаны просиживать? Ох и мороки с тобой… Ладно, есть у меня на примете парочка вариантов. Оба, конечно, так себе. Но выбирать особенно не приходится. Чай не столица. Чем богаты, тем и рады. Пойдем.

Молчан вышел через калитку и повел Володарова по все той же заросшей сорняками и травой улице в центр села. Большую часть пути они шли молча, иногда перекидываясь парой слов о погоде, но не больше, пока не дошли до перекрестка. Единственного полноценного перекрестка в Каменке. Здесь сходились две основных улицы села.

— Что это? — поинтересовался Володаров, показав пальцем на остатки разрушенного здания, торчавшие из зарослей кустарника, по правую сторону от улицы, по которой они шли.

— Церковь наша, — ответил Молчан. В его голосе промелькнула едва заметная нотка тоски.

— А что случилось?

— Ну а ты как думаешь? Развалилась, ясное дело. Чего ж еще?

— Нет, в смысле, как это произошло?

Молчан пожал плечами то ли, не зная, что ответить, то ли вовсе не желая отвечать. Володаров заметил это колебания и решил слегка надавить.

— Ее тоже местные разворовали?

Это сработало.

— Чего?! — возмутился Молчан, будто его самого только что обвинили в краже. — Ты таких глупостей на людях-то не болтай. Я еще ничего, знаю, что ты не со зла, а вот наши могут за такое и по роже двинуть. Не посмотрят, что ты милиционер, — он сделал акцент на последнем слове. — Нет, Геннадий Павлович, в отличие от тебя, эта церковь могла в Каменке действительно навести порядок. Но, видать не судьба. В семьдесят шестом ей в крест на куполе молния попала. Полыхнуло, будь здоров. Никто и сообразить не успел, а когда опомнились, уже поздно было. Три человека погибло, а попа еле спасли, но толку с того мало. На всю жизнь калекой остался.

— Печально слышать.

— Конечно, печально. Так что впредь не беги поперед паровоза, думай, прежде чем сказать. У нас народ хоть и тянет, что плохо к полу прибито, но делает это не от плохого характера. Они, может, и рады были бы жить по-другому, но выбора им никто не дал. Не нужно их в это носом тыкать.

— Согласен, прошу прощения, — искренне извинился Володаров, и тут же переспросил. — А что вы имели в виду, когда говорили, что церковь могла здесь порядок навести лучше меня?

— Да то и имел. Ты все одно человек не суеверный, тебе не понять.

— Верно, не суеверный. Но мне еще здесь работать, жить. Должен же я разобраться, что у вас за люди и как с ними обращаться.

— Как-как? Как с людьми и обращайся. Им… нам особого ухода не нужно. Мы-то здесь уже не первый годик выживаем, приучились. А вот за тобой присмотр на первое время пригодится. Как поймешь, что от суеверий есть прок, вольешься, так сказать, в Каменское болото, тогда и вернемся к вопросу о твоей полезности.

Молчан провел Володарова мимо остатков церкви, затем повернул налево, на вторую полноценную улицу села. Пройдя метров сто — сто пятьдесят, он остановился у двух одноэтажных кирпичных зданий.

— Вот, вариант номер раз, — он показал на здание слева.

— Что это? — не понял Володаров.

— Гордость и стыд Каменки — наш клуб, — продекламировал Молчан. — Он же сельсовет, он же дворец культуры, он же дискотека.

— Выглядит как заброшенный сарай.

— Это и есть заброшенный сарай. Но ты на красоту не обращай внимания. Главное, что стены еще стоят, крыша не течет… почти, а внутри есть куча кабинетов, которые ты можешь занять. М? Как тебе? — он широко улыбнулся, глядя Володарову прямо в глаза, будто был не сельским головой, а хитрым продавцом, пытавшимся впарить незадачливому клиенту некачественный товар.

— Куча кабинетов, говорите?

— А то! Целых три! Две гримерки и кладовая. В придачу есть актовый зал, в котором можно проводить массовые допросы с пристрастием, и танцы. Стульев-то нет давно, — он коротко хохотнул.

— Многообещающе, — протянул Володаров, имея в виду совсем не это.

— Еще бы! Когда наши узнают, что к ним из райцентра цельного участкового выделили, сразу к тебе ломанутся. А тут бац! У тебя актовый зал под рукой. Небось все село в него разом влезет. Еще и место останется.

— Вы, Валера, зря шутите. Дело ведь серьезное.

— А я и не шучу. В актовом зале поместятся все, вот те крест, — он быстро перекрестился.

Володаров бросил на него косой взгляд, затем вздохнул и спросил: — Какой там второй вариант был?

Смотря на сарай-клуб, Гена видел в нем все, что угодно, но только не кабинет участкового. Само по себе здание было не так уж плохо и еще могло когда-нибудь сослужить хорошую службу. Просто Володарову оно не нравилось, вызывало какое-то странное, неприятное ощущение тревоги в душе. Не нравилось и все тут. Точка.

— Второй немного похуже будет. Да и идти далековато. Может ну его? А? Ты же еще даже внутри не был. Давай зайдем, я тебе все покажу…

— Не стоит, — с небольшим нажимом отказался Володаров.

— Ну как скажешь, Геннадий Павлович. Как скажешь. Пойдем.

Молчан развернулся и быстро зашагал вдоль по переулку между домами.

***

— Во!

— Это оно?

— Оно самое. Я же говорил, что надо было на клуб соглашаться.

Володаров пока еще не совсем понимал на что именно смотрит. Второй вариант отличался от первого кардинально. И эти различия были явно не в лучшую сторону. Небольшое (гораздо меньше сельского клуба) одноэтажное здание находилось почти на самом краю Каменки. На вид оно было сильно потрепано и переживало не лучшие времена. Вытянутый прямоугольник, окрашенный темно-синей краской, одной стороной смотрел в центр села, а другой — в заросли кустарника, отделявшие его от соседнего поля. В центре фасада к нему была приставлена деревянная пристройка, по всей видимости служившая тамбуром. От времени и отсутствия ухода доски покосились, накренились немного влево, что создавало иллюзию, будто они-то как раз ровные, а наклонен весь остальной дом.

Но, несмотря на все недостатки, которых было не счесть, Володарову здание нравилось гораздо больше предыдущего. Хоть оно и выглядело куда хуже, но от него необъяснимо веяло теплом, уютом и обжитостью. В то время как сельский клуб мог только заставить волосы на спине и шее встать дыбом.

— Вы зря спешите с выводами, — Володаров подошел немного ближе и заглянул в окошко деревянного тамбура. — Мне нравится.

— Да? — удивился Молчан. — Клуб же гораздо больше.

— Дело не в размере, Валера.

— Ага, мне жена тоже так говорила, — он хмыкнул, попытавшись выдавить из себя смешок. — Странный ты, Геннадий Павлович. Точно клуб не хочешь? А не то поздно будет. Я за тобой туда-сюда бегать не собираюсь.

— Нет, клуб точно не хочу. Для массовых допросов с пристрастием мне актовый зал не нужен. Я и здесь прекрасно справлюсь.

Молчан сперва не понял шутки потому, как тон Володарова был весьма серьезен, но через секунду его прорвало, и он громко рассмеялся.

— Вот молодец, это по-нашему, по-Каменски! Выходит, быть нам с тобой везде соседями, — он порылся в кармане штанов, достал большую связку ключей и натренированным движением откинул нужный ключ.

— В каком смысле? — поинтересовался Володаров.

— Да в прямом. Других не держим, — Молчан повернул ключ в замке, открыл дверь сбитой на скорую руку пристройки и ткнул пальцем в табличку, висевшую на внутренней, кирпичной стене. Надпись на табличке была короткой и лаконичной: «Медпункт». — Видать судьба твоя — в Каменку попасть. Не иначе. Хоть ты и не суеверный, но признай, слишком много совпадений для одного дня.

— Я не совсем понимаю, — признался Володаров.

— Ну, сам посуди. Жилье тебе по удаче хорошее досталось. Можно сказать, новое, с иголочки. Причем с моим по соседству.

— Почти по соседству, — поправил Володаров.

— Ага, почти. И тут ты сам, ничего не зная, выбираешь работать в моем медпункте. Опять со мной по соседству. Не в администрации, а в медпункте. Кто бы мог подумать?

— Постойте, Валера. Но вы ведь ветеринар, если я правильно запомнил.

— Вот сразу видно городской. В селе что врач, что ветеринар, все одно.

— Я думал, это совсем разные профессии.

— Оно-то может и так, но людям до одного места. Ты или шишками еловыми лечишься, или у ветеринара. Выбор не велик. Ясное дело, с серьезными болячками я сразу в райцентр отправляю, но такое редко у нас бывает. Обычно мелочь всякая, а с мелочью и я справляюсь хорошо. Ты на пороге не стой, заходи.

Молчан открыл внутреннюю дверь. Володаров последовал совету, не задерживаясь, прошел тамбур. Внутри медпункт выглядел гораздо более ухоженным, чем снаружи. Он был пустым, можно сказать, бедным, но все же ухоженным. Стены, окрашенные до уровня плеча в бледно синий, а выше побеленные. Полы, устеленные старым кафелем, в котором были протоптаны тропинки, белые двери, избитые порги. Все, кому хоть раз доводилось побывать в советской больнице, могут с легкостью представить себе, на что был похож медпункт села Каменка — на ее младшего брата. Очень младшего.

Молчан захлопнул внутреннюю дверь и привычным движением вытер ноги о небольшую тряпку неопределенного цвета, лежавшую у порога. Настолько привычным, что Володарову оно показалось даже немного вальяжным, небрежным. Будто это была опостылевшая обязанность, а не норма.

Медпункт Каменки начинался с квадратной просторной комнаты, которая, по всей видимости, задумывалась как зал ожидания и регистратура одновременно, но время и сельский быт внесли свои коррективы. Стулья, на которых должны были сидеть пациенты, хоть и поистрепались за свою долгую жизнь, но более-менее сохранили товарный вид. Маленький столик, сделанный из толстой доски и двух поржавевших металлических ножек — тоже. Краска на нем облупилась почти полностью, но функцию свою выполнять он все еще мог. В отличие от двух шкафов, стоявших в углу. По неизвестной Водлодарову причине их дверцы отсутствовали, а в задних стенках были пробиты дыры размером с чей-то кулак.

— Ты на бардак внимания не обращай, — заметил направление взгляда Володарова Молчан. — Я их давно наладить хочу, да вот только руки никак не доходят.

— А что случилось? Тоже молодые хулиганили?

— Нет, не они. Долгая история, да и ты все равно не поверишь. Пойдем лучше я тебе кабинеты покажу.

Володаров кивнул. За то недолгое время, что он провел в общении с Молчаном, Гена успел слегка пообвыкнуться с его манерой речи, а потому легко понял, что тема со шкафами ему неприятна. Тем не менее, любопытство говорило ему, что эту историю непременно стоит узнать. Возможно не сейчас, чуть позже, найдя более подходящий момент для разговора.

— Вообще, их здесь четыре, но свободный только один, — от регистратуры влево и вправо расходились два коридора, деливших здание вдоль на две равных половины. Молчан выглянул в тот, что был слева и показал пальцем поочередно на две двери. — Это манипуляционная, ну или перевязочная, если по-простому. А там — склад. Хранить особенно нечего. Бинты да зеленка. Нам денег уже не выделяют, говорят, чтобы мы в поликлинику ездили. Но кто ж поедет? Особенно зимой по снегу.

— Что, действительно только бинты и зеленка?

— Ну, может еще чего по мелочи. Но в основном я там для скотины всякое держу. А вот здесь, — он перешел к правому коридору, — я работаю.

— Выходит, кабинет напротив — мой?

— Выходит, что твой. Но я тебе, Геннадий Павлович, еще раз говорю, зря ты в клубе не остался. Оттуда и до дома ближе и, всяко, в центре. А здесь что? Будешь сидеть, в потолок плевать и на поле пялиться.

— Руководствуясь здравым смыслом, предпочту работать здесь. Находясь в одном здании с администрацией села, я смогу реагировать быстро и эффективно.

— Ты смотри, как заговорил, — Молчан удивленно приподнял бровь. — Это тебя в школе милиции так научили, или сам где нахватался?

Володаров неопределенно пожал плечами. Просто ему не хотелось признаваться Молчану в том, что здание клуба его пугало. Сохраняя за собой статус человека, далекого от суеверий, он мог оградить себя от россказней местных про всякую потусторонщину, которая им померещилась в тумане, а необъяснимый страх перед заброшенным сараем мог сильно ударить по этому статусу.

Кабинет, в который определили Володарова, был категорически пуст. Кроме окна, как верно заметил ранее Молчан, выходившего на соседнее поле, в нем не было ровным счетом ничего.

— Ну как? — Молчан улыбался настолько широко, насколько только мог, снова на миг превратившись в проныру-продавца, пытающегося впарить никому не нужную жилплощадь.

— Что, как? — не понял Володаров.

— Как «что как»? — в ответ не понял Молчан. — Кабинет как?

— Кабинет как? — повторил Володаров, давая себе время подобрать нужные слова, цензурные слова. — Да никак. Здесь же ничего нет. Это пока еще не кабинет, а комната. Мне же даже сесть негде. Как я должен здесь людей принимать? А документацию заполнять? Хранить?

— Вот ты, Геннадий Павлович, странный мужик. Я тебе что, должен был все это из воздуха за ночь наколдовать? Ты вчера мне как снег на голову свалился, а теперь еще требуешь. Города за день не строятся. Будет тебе и стол, и стул. А если руки дойдут, то может даже шкаф. Только не мороси.

Володаров открыл было рот, чтобы извиниться, но вдруг тишину, к которой после жизни в шумном городе он все еще не мог привыкнуть, нарушил звук открывающейся двери и чьи-то тяжелые торопливые шаги. Молчан тоже их услышал и вместе с Геной выглянул в коридор.

Источником гулкого топота оказался сутулый мужчина. Он быстро ковылял из регистратуры вдоль коридора. Завидев Молачана, мужчина нервно помахал рукой и ускорил шаг.

— Никон? — Молчан, не дожидаясь пока незваный гость приблизится, протянул руку для рукопожатия. — Ты чего в такую рань бродишь? Случилось чего?

— Случилось, Валера, случилось, — из полумрака коридора Никон вышел в прямоугольник света, падавшего через кабинетное окно, и пожал протянутую руку, затем бросил быстрый взгляд на Володарова и коротко добавил: — Здрасьте.

— Доброе утро, — ответил Володаров стараясь сохранять невозмутимость, хотя делать это ему было крайне сложно. Когда Никон вышел на свет, Гене удалось как следует рассмотреть его и ничего хорошего он не увидел. Лицо мужчины было обезображено жуткими шрамами, протянувшимися плотной сеткой от правого уха, вдоль скулы и спускавшимися по губам к шее. Его левая рука тоже была изуродована. Кисть на ней отсутствовала, а остальная кожа, как и лицо, была покрыта старыми ожогами.

— А, ну да, — Молчан положил руку Володарову на плечо. — Это Геннадий Павлович, наш новый участковый. Геннадий Павлович, знакомься, отец Никон.

— Некогда, Валера, — прервал его Никон. — Беда у нас.

— Беда, это плохо. Жалуйся.

— Погост осквернили.

— Вот как? — брови Молчана подскочили вверх.

— Угу, — кивнул Никон. — Сам видел, как тебя сейчас. Крест на земле лежит, поломанный, а заместь могилы яма.

— Может собаки порылись?

— Нет, собаки так не роют. Говорю тебе, осквернили.

— Ну, хорошо, не роют так не роют. Посмотрю я на могилку твою, — задумчиво протянул Молчан, но тут же осекся и поправил себя: — В смысле не на твою… Кстати, а чью розрыли-то?

— Самую свежую, — ответил Никон таким тоном, от которого у Володарова по спине пробежали мурашки.

— Вот так новость… Ну что, Геннадий Павлович, — Молчан повернулся к Володарову, натянув свою дежурную улыбку, но вышло у него это не очень качественно, глаза выдавали волнение, — готов дом отрабатывать?

***

Каменское кладбище находилось на окраине, села, недалеко от леса. В отличие от остальных общественных мест, оно не казалось заброшенным. Отнюдь. Оно выглядело очень опрятно, аккуратно и ухожено. Трава скошена, надгробия и кресты не ржавые, заборчики окрашены. Володарова искренне удивил такой контраст и он не постеснялся поинтересоваться: — Хорошее у вас кладбище, ухоженное. Неужели люди так трепетно относятся к усопшим?

— Да куда уж там, — Молчан хмыкнул. — Это все Никон. Он у нас здесь порядок наводит. Да, Никон?

В ответ Никон положительно кивнул и показал пальцем в сторону леса: — Туда.

Про себя Володаров уже успел отметить, что для хромого человека этот Никон больно быстро ходил.

— И что, вам за это платят?

— Нет, это он все сам, — ответил за него Молчан. — Никон нашим священником был, но, когда церковь погорела, а народ из села в город попер, работы у него не стало. Вот, теперь за погостом следит. И то, пока сил хватает. Да, Никон?

Никон снова кивнул. По всей видимости, тема разговора была ему неприятна.

— Вот, Валера, смотри, — он подвел сельского голову и участкового к тому месту, где еще вчера была обычная могила.

— Ого, — шумно выдохнул Молчан и почесал затылок.

Володаров промолчал. На секунду он забыл о назойливом желании покурить, каждый раз возникавшим при виде очередной самокрутки, появлявшейся в зубах сельского головы, о страшных шрамах священника, и о пустом кабинете, который еще долго придется обставлять. Сейчас его внимание было полностью обращено на глубокую яму в земле и скромный крест с прибитой к нему металлической табличкой, на которой были указаны имя и годы жизни владельца могилы.

Геннадий Альбертович Балашов

1901—1993

— Тут ты, Никон, прав, — Молчан аккуратно наклонился над краем ямы и заглянул внутрь, — это точно не собаки.

— Вы уверены? — Володаров еще никогда не сталкивался с подобными случаями, а потому не исключал никаких возможностей.

— Уверен. Собаки так глубоко не роют. Ну, наши уж точно. А если б рыли, то от погоста уже бы ничего не осталось.

— А другие звери, которые могли бы такое натворить, у вас водятся?

— Тю, Геннадий Павлович, мне-то откуда знать? Я у них что, спрашивал? Может и водятся. Но раньше я такого не видал. Тем более, не думается мне, что это их дела. А ты, Никон, как считаешь?

Никон неопределенно пожал здоровым плечом.

— И вообще, я как ветеринар тебе скажу, могилы человечьи лесным зверям и даром не сдались.

— Откуда такая уверенность?

— Из головы. Вот сам подумай. Альбертыча мы сколько?.. — он задумался, вспоминая, — девять дней назад как похоронили. Выходит, тело уже не первой свежести было, когда его выкопали. Ежели это делало животное, тогда это точно падальщик, а им проще на земле найти, чем под землей. Уж больно много мороки два метра рыть, чтоб покушать. Нет, это не звериная работа, точно.

— Возможно, вы и правы. Но это при учете, что могилу раскопали именно сегодня.

— Этой ночью раскопали, — подал голос Никон.

— И вы уверенны, что именно ночью?

— Да. Я сюда каждое утро прихожу, проверяю, чтобы надгробия и заборы не покрали. Вчера еще все в порядке было. А могилу копать дело долгое. У меня окна на эту сторону выходят. Я бы заметил.

Володаров терпеливо выслушал объяснение Никона, обходя вырытую могилу по кругу, вглядываясь в разбросанную вокруг землю. Затем он нагнулся над ямой и заглянул внутрь. На дне виднелись остатки пустого гроба.

— Хм… — он остановился у перевернутого креста, присел и попытался его приподнять. Вышло это у него без особого труда. — Ну, хорошо, — он положил крест на место и отряхнул ладони, — предположим, то, что вы говорите — правда…

— Ну, ты чего? — тут же вмешался Молчан. — Конечно, правда. Никон за просто так врать не станет. Раз сказал, значит, так и было.

— Не спешите, Валера. Я не говорил, что он врет. Но и в правильности его выводов сомневаюсь. Если все так, как он говорит, и преступник находился на кладбище именно вчера ночью, тогда не совсем ясно каким образом он умудрился незаметно выкопать такую глубокую яму, при этом не оставив никаких следов на земле. Прошу заметить, она все еще влажная после дождя и если бы здесь орудовал человек с лопатой, то все вокруг было бы хорошенько утоптано.

— Я не говорил, что это был человек, — слегка угрюмо ответил Никон. — Может человек, может животное, может еще кто, — он бросил короткий взгляд на Молчана. — Я только говорю, что вчера вечером могила была еще цела, вот и все.

— Видишь? — снова вмешался в разговор сельский голова. — Он просто сказал, что вчера вечером…

— Я слышал, — не дал ему договорить Володаров. — Ну, хорошо. Тогда я не совсем понимаю. По вашим, Валера, словам это было точно не животное. Исходя из противного можно сделать вывод, что это точно кто-то из местных.

— Чего это? — возмутился Молчан, будто обвинили лично его.

— А того, что никому и в голову не придет переть в ваш, как вы сказали, Усть-Пердюйск чтобы вандализмом заниматься. Да еще каким! Вместо того, чтобы просто повалять здесь все, они яму выкопали, гроб вскрыли и тело забрали. Нет, это определенно был кто-то из местных. Осталось понять, зачем кому-то все это нужно. Еще и крест брать не стали. Значит, дело не в деньгах… Может месть? Этот ваш Альбертыч в селе врагов не имел?

— Да нет, вроде, — Молчан нахмурился, вспоминая. — Так-то оно все не без греха. Может и были с кем нелады, но чтобы до такой степени… Нет, такого я бы не пропустил. Тем паче ты, Геннадий Павлович, опять наш народ непонятно за кого принимаешь. То тебе Никитин жену прибил, то теперь покойников воруют.

— Но вы же не станете отрицать, что… — начал было оправдываться Володаров, но его оборвал Никон.

— Смотрите! — бывший священник стоял в паре-тройке метров от ямы, показывая пальцем на землю.

Аргумент нового участкового на тему отсутствия следов показался Никону разумным, а потому, пока у могилы разгорался спор на тему упадка нравов в вымирающих селах, он решил пройтись вокруг, поискать. Авось следы есть, просто их нужно найти? И оказался прав. Но, к слову, проще от этого не стало.

Володаров и Молчан подошли к тому месту, на которое указывал Никон и застыли как вкопанные. Причиной такой реакции были заветные отпечатки пары ног, довольно легко читавшиеся на темной земле. Они тонкой вереницей, слегка отклоняясь то влево, то вправо, уходили в сторону леса. И все бы ничего, только это были следы не ботинок, на которые надеялся Володаров (ведь по размеру и форме подошвы можно легко вычислить вандала). Это были следы босых ног.

— Интересно, — протянул Володаров.

— Ага, — подтвердил Молчан.

— Это что же получается? Некий босой неизвестный, предположительно житель Каменки, среди ночи выкопал могилу Балашова, сломал надгробный крест, затем извлек тело покойного и скрылся с ним в лесу? Интересная у вас тут в селе жизнь, однако.

— А если б ты, Геннадий Павлович, не был такой упрямый, то она бы стала еще интереснее, — Молчан хитро прищурился и закурил.

— Дайте угадаю, сейчас вы попытаетесь убедить меня в том, что здесь произошло нечто сверхъестественное?

— А чего тут пытаться? Все и так ежу понятно! Вот сам погляди…

— Нет, и речи быть не может. То, что мы в данный момент не можем объяснить случившегося, еще ничего не значит.

— Это отчего же не можем объяснить? Я-то как раз еще как могу. Ты меня не приплетай к своему неверию, а лучше возьми да погляди внимательнее.

Володаров раздраженно закатил глаза и тяжело вздохнул. Весь его тщательно обдуманный план сохранять образ человека далекого от суеверий мог покатиться ко всем чертям. И не потому, что он начал бессмысленный спор с сельским головой о сути происходящего. А потому, что он собирался выслушать полностью его теорию. Нет, он ни на секунду не сомневался в том, что дело только сейчас кажется странным, загадочным. Он был уверен на все сто, что это пьяная выходка одного из местных хулиганов или еще что-то в этом духе. Но судя по тому выражению лица, с которым Молчан призывал его выслушать свою версию, этот полный, низенький мужичок явно заметил какую-то деталь, ускользнувшую от Гены. И чтобы понять какую именно — придется с головой окунуться в сельские суеверия.

— Значится так, — начал Молчан, — дело и выеденного яйца не стоит. Зверям могилка нашего Альбертыча и даром не сдалась, это мы уже выяснили. Ага. Что ж тогда остается? Правильно, человеки! Оно, кончено, можно тут сейчас Агату Кристи развести и понапридумывать всякого, разного. Будешь ты, Павлович, по селу ходить, как дурак, во все двери стучать и спрашивать, не видел ли кто вчера ночью мужика с лопатой на погосте. Да вот только никто тебе ничего не расскажет. Потому что, во-первых, ты в Каменке человек новый, незнакомый. Нету к тебе доверия еще. А во-вторых, никого вчера ночью на погосте с лопатой не было. Знаешь, чего?

Володаров вопросительно кивнул.

— А того, что наш Альбертыч сам себя выкопал, — Молчан с довольным лицом выпустил густой клуб табачного дыма.

— Да ну, что вы придумываете?

— А вот и не придумываю. Как есть говорю. Вот ты когда в последний раз землю лопатой копал? А? То-то же! Ты же городской, какой с тебя спрос? Поди посмотри на яму. Нету на ней следов от лопаты. Края неровные, земля вокруг как попало разбросана.

— Это еще ничего не доказывает.

— Ага. И щепки от гроба тоже ничего не доказывают?

— А что с ними? — Володаров спрашивал искренне, потому что на них-то он как раз и не обратил внимания.

— А то, что ежели лопатой по гробу бить, как в твоей истории, то они где должны быть? Правильно, внутри. А они где? Снаружи.

— Возможно, они остались на теле Балашева и обсыпались, когда его доставали?

В голосе Володарова больше не было прежней уверенности. Теперь, после того, как Молчан выдал свое описание произошедшего, теория с похищением трупа каким-то непостижимым образом сама стала походить на фантазию, а необъяснимое воскрешение девяностодвухлетнего мертвеца — на обыденность.

— Или Альбертыч просто решил погулять немного, выломал гроб изнутри, выкопал себя и убежал в лес. Вот тебе и босые ноги. Ты же сам видел, следы неглубокие, такие мужик со стариком на спине оставить никак не мог.

— Ну а крест поломанный как в вашу версию событий вписывается? — идеи Володарова почти ничего не объясняли, а лишь вызывали больше вопросов, тогда как Молчановские, казалось, били прямо в точку. Гена знал, что мертвые из могил не встают и в лес не убегают, а потому отчаянно пытался найти ту одинокую ниточку, потяни за которую и весь этот псевдоправдоподобный бред рассыплется, как карточный домик на ураганном ветру.

— Очень просто, — ответил Молчан. — Нечисть кресты не любит. Да Никон?

Никон, все это время молча наблюдавший за спором со стороны, угрюмо угукнул.

— И что же вы мне теперь предлагаете за престарелым мертвецом по лесу бегать? — Володаров попытался добавить немного фарса, чтобы подчеркнуть абсурдность идеи.

— Ну, это уж тебе виднее, Геннадий Павлович. Ты ж у нас тут теперь участковый. Я-то чего? Обычный ветеринар. А вандализм — дело серьезное. Такими вещами милиция должна заниматься. Жилье я тебе нашел? Нашел. Нос воротит, говорит, чисто слишком. Кабинет выделил? Выделил. Нос воротит, говорит, слишком пусто. Версию дал? Дал. Опять нос воротит. Ну что ж я могу поделать? Не нравится тебе в Каменке жить по-Каменски? Живи по-своему. Но потом не жалуйся.

— И все же, что вы от меня сейчас хотите?

Молчан выкинул окурок, сплюнул на землю и ответил таким тоном, каким отцы отвечаю своим глупым сыновьям: — Работай, участковый.