Камыши

Александр Олексюк (2020)

Перед вами сборник коротких рассказов журналиста из Челябинска Александра Олексюка. Его миниатюры посвящены тем, кого мы обычно не замечаем: кассиру из сетевого магазина, водителю фуникулера, охраннику в офисе «Горводоканала», дворнику, продавцу в электричке — незаметным жителям большого города. «Камыши» — это откровение малых вещей и малых людей. Их будничное, совершенно негероическое, даже, пожалуй, скучное бытие, тем не менее, является настоящим чудом, о котором можно рассказать интересную историю. В сборник вошли 95 рассказов.

Леха Экстрасекс

В русской деревне сохранилась уже полуистлевшая, седая традиция давать людям прозвища. Прозвище как бы заменяет отчужденное, выхолощенное имя. В секулярном обществе оно больше не определяет жизнь: родители не сверяются со святцами, не нарекают детей в честь святых, а нарекают их просто так — потому что имя понравилось — в лучшем случае — в честь деда, бабушки или Сергея Есенина. То ли дело — прозвище. Во-первых, его надо заслужить, во-вторых, острый народный ум безошибочно подмечает основу человека, делает его поэтический слепок, выражает нутро в емком и живом слове: Васька Лодырь, Петро Ансамбль, Таня Без сдачи. Иногда прозвищами становятся производные от фамилий, но даже в этом случае они часто впитывают в себя какие-то энергии человека и все равно характеризуют его куда лучше чем просто: Вася, Гриша, Руслан Маратович.

В деревне, куда я одно время приезжал каждое лето, восьмидесятилетнего деда — бывшего председателя колхоза — все называли Яшей, хотя по паспорту он Сережа. На вопрос — “почему Яша?”, — люди отвечали как-то уклончиво и многозначительно: “Ну, потому что Яша, сразу ж видно”. За нашей соседкой — огромной, сильной женщиной “кровь с молоком” закрепилось прозвище Анка Врачиха. Говорят, что в молодости она хотела поступать в медучилище, но не поступила, однако для жителей села так и осталась Врачихой. Но более всего меня удивляли прозвища двух мужиков, весьма потрепанных, давно и усердно пьющих: местного пастуха, которого называли Пьером Ришаром, и его друга — мужичка лет 55 без определенного рода занятия, — Лехи Экстрасекса. И если с Пьером Ришаром все было более-менее понятно: он действительно внешне походил на французского актера Пьера Ришара — “высокого блондина в черном ботинке “, — то с его товарищем история оказалась запутанной. Что это вообще такое: Экстрасекс?

Однажды возле сельпо я встретил Экстрасекса. Тот стоял и стрелял мелочь с похмелья: растерянный, понурый, похожий на опавший клен. Мне стало жалко Леху и я купил ему бутылкой крепкой “Охоты”, себе взял “Жигулей”. После нескольких глотков мужичок подобрел, лицо посветлело, морщины разгладились: самое время разузнать историю странного прозвища, но услышав мой вопрос, он весь как-то скривился и сделал вид, будто понятия не имеет в чем дело."Надо же — Экстрасекс, ерунда какая-то. Я и женат был, между прочим, жена, правда, ушла", — сказал Леха.

В процессе разговора"за жизнь"ситуация стала проясняться: оказывается, до того момента, как знакомство с зеленым змием стало необратимо менять сферу Лехиных интересов, он в конце 1980-х занимался не абы чем, а духовными практиками! Накладывал руки, чистил чакры, выводил из запоя:"Люди говорили, что когда я их лечил, они видели, как из них вылетают разноцветные дракончики, которые поедали черных дракончиков, тоже из них вылетающих", — открыв третью бутылку, хвастался Леха.

Естественно, через несколько месяцев к нему прилипло прозвище Экстрасенс, ну еще бы! Однако шли годы, Лехины чакры заросли паутиной, руки стали грубыми и заскорузлыми, накладывались они все чаще на стопочки да бутылки, взгляд утратил пронзительность Кашпировского. В общем, к концу 1990-х Лехина звезда стала закатываться. Когда от нее остались лишь смутные воспоминания, в работу включился"глухой телефон", холодный и беспощадный, не щадящий никого, особенно деревенских чудаков, которые выпали из астрала прямиком в поселковую лужу.

Год-два, и бывший чародей из Экстрасенса превратился в Экстрасекса. Скорее всего, произошло это без злого народного умысла, а по каким-то исключительно филологическим причинам, но от прозвища было уже не отделаться. И оно, опять-таки, предстало своеобразной выжимкой из незавидной Лехиной судьбы, потому что деревенский экстрасенс — это смешно и грустно одновременно, смех и грех, одним словом — экстрасекс. Я не стал говорить ему о своей догадке, хотя в какой-то момент мне показалось, что Леха и сам понимает в чем дело, просто ему было очень неприятно с этим соглашаться.

Накатив с Лехой на завалинке у сельмага, я решил, что отныне буду называть его Кленом. Уж больно он мне приглянулся в таком образе: серый, осенний, печальный. Я подумал, авось прозвище приживется. Клен опадет, переживет зиму, а потом снова зазеленеет. Но больше я о нем ничего не слышал: на следующий год я не приехал, и через год не приехал, и спустя 10 лет не приехал, но если все-таки приеду и встречу Леху, то обязательно скажу: “Привет, Леха Клен”.