Перестроечная кувыркайка

Александр Петрович Пальчун, 2022

История эта написана литературным героем одной из моих недавних книг – Аркадием Бобриком. Легкомысленный и необязательный Аркаша на этот раз сдержал свое слово – нацарапал что-то вроде мемуаров о развеселом перестроечном времени, заставшем его в маленьком провинциальном городке. Мне же осталось только отредактировать его воспоминания, убрать нецензурщину, исправить грамматические ошибки (которые заметил), присвоить себе авторство и настежь отворить ворота для бесприютно бредущей славы.

Зубные страдания Фрункиса

Прошло пару дней. Капитан Лапохват расхаживал по кабинету. Растопыренные пальцы машинально запускались в ежик волос, предупреждая их полеглость. Строились планы поимки преступника.

— Голова что-то болит, — пожаловался Фрункис.

— Голова, не задница, — перевяжи и сиди, — посочувствовал Лапохват.

Лейтенант Фрункис и так сидел за столом. Он готовил очередную сводку, вернее, пытался готовить. Но сосредоточиться мешали внутренние процессы.

В области живота Фрункис ощутил легкое покалывание. Лейтенант расценил его как предупредительный звоночек со стороны печени. «Пока еще звоночек, — вздохнул Фрункис, — как бы он не обернулся духовым оркестром с литаврами и тромбоном. Надо бы принять пару таблеток карсила».

Лейтенант выдвинул ящик стола. Там, стянутые резинками, стопками лежали лекарственные средства — гистологические, жаропонижающие, противогрибковые, болеутоляющие… Фрункис отыскал нужное снадобье.

Печень, подвергшаяся фармакологической атаке, прекратила издавать позывные. Но колики не исчезли, а переместились в область желудка. Фрункис не шевелился. Убедившись, что сигнал о нарушении пищеварения исходит именно от желудка, а не от невнятной печени, снова выдвинул ящик. На этот раз пригодилась спасительная но-шпа.

Нашпигованный медикаментами, как автоматный рожок патронами, Фрункис и сам не мог понять, где он умудрился столь основательно подорвать здоровье. Вероятно, по этой неразрешимой загадке глаза лейтенанта всегда были печальны. Томление духа подчеркивали извилистые малиновые губы, сложенные буквой «м». Но стоило Фрункису заговорить, как висячие ножки «м» подпрыгивали вверх — губы превращались в латинское «w». Лицо менялось, становилось приветливым.

— Как бы нам грамотно его прищучить! — сказал Лапохват.

Фрункис догадался, что капитан думает о грабителе заводской кассы. Но сам подключиться к этой теме в полую меру не мог. Лейтенанта преследовали не только блуждающие колики.

Сегодня он маялся, будто кошка в доме вегетарианца. Правую щеку милиционера разнесло от флюса — лейтенант недавно вернулся из стоматологии. Там, воспользовавшись асимметрией лица, он без очереди проник к хирургу. Нездоровый зуб без колебаний (со стороны стоматолога) был удален. Теперь анестезия заканчивалась. В такие минуты и радуга способна показаться ярмом.

Как это ни странно, но десна, лишенная зуба, в объеме не уменьшилась. Напротив — даже выросла. Постороннему наблюдателю могло показаться, что Фрункис держит за щекой грецкий орех, и морщится, безуспешно пытаясь его раскусить.

Чтобы перехитрить боль, Фрункис решил отвлечься — просветить Лапохвата по медицинской части.

— Иваныч, а знаешь ли ты, что причина всех наших страданий вовсе не в первородном грехе. Основная наша беда — от зубов!

— Отстань, не говори глупостей! — отмахнулся Лапохват.

— Да-да, именно от них! — продолжил Фрункис. — Не будь у нашей далекой праматери этих ровных и белых, без малейших поползновений со стороны кариеса, инструментов, чем бы она грызла яблоко? То-то же!

Заметив, что Лапохват все-таки краем уха слушает его, Фрункис продолжил:

— Недавно ученые установили, что авторский коллектив библии извратил слова, произнесенные Всевышним после известного грехопадения. На самом деле они звучали так: «И будете вы хлеб свой добывать в неустанных трудах и заботах и… жевать его со слезами на глазах!»

Слезы, выступившие у Фрункиса, подтвердили, что Всевышний своих слов на ветер не бросает.

— И для этих целей, — продолжил лейтенант, — учредил господь на земле филиалы чистилища — стоматологические клиники. Устрашая грешников, явил он их глазам волосатые руки дантистов. И уж поверь мне — это похлеще котлов со смолой! Через много-много веков ни в чем не повинный человек, вроде меня, — уточнил Фрункис, — переступает порог зубного кабинета. И сразу же оказывается в преисподней, вернее — в заменяющем ее стоматологическом кресле.

— На что жалуетесь? — остроумно интересуется обладатель волосатых рук. (На что можно жаловаться, придя к зубнику?)

— Видите ли, доктор, на дворе жара, а я зуб на зуб не попадаю.

Пациент разевает рот, и доктор сокрушенно вздыхает.

— И немудрено! Уж больно они редко у вас расположены!

Тут бы ответить ему: «Вашими стараниями, доктор!» Но вместо этого больной лопочет, что, скорее всего, виновата наследственность. Но в кресле лучше помалкивать, поскольку болтовня мешает эскулапу сосредоточиться. В эту минуту доктор гадает, какой зуб на самом деле беспокоит пациента, а какой только вводит в заблуждение, отдавая в виски. И тут стоматологу можно посочувствовать — он ведь не окулист. Зубов-то у больного не два, а, поди, штук одиннадцать. Попробуй разберись в этаком столпотворении!

Но внешне лекарь смятения не выдает. Он приглашает в кабинет старшую медсестру Фаину Алексеевну, кастеляншу Марью Петровну, незагруженную в этот момент регистраторшу Степаниду Егоровну и плотника Афанасия.

И вот тут-то начинается русская народная сказка! Все тянут-потянут, а вытянуть не могут.

— Ой-ой-ой! — Фрункис завертел головой, подобно шелкопряду, накручивая на себя нить кошмарных воспоминаний.

— Конечно же, как в той сказке, — продолжил лейтенант, — на помощь измученной и обессиленной бригаде зубодеров приходит незаменимая мышка. Пробегая по подоконнику, она хвостиком цепляет мензурку со спиртом.

Увидев опрокинутую посуду, доктор в ярости разбрасывает теперь уже совершенно ненужных помощников. Он единолично справляется с поставленной задачей. При этом так поминает крохотную зверушку, что сразу становится понятно происхождение слова «стоматология».

Доктор оправляется от психической травмы, нанесенной маленьким грызуном. Зубные техники реставрируют клещи, искореженные зубами пациента. А жертва стоматологического произвола зигзагами на полусогнутых выходит из поликлиники. Он жалобно причитает: «Мамочка! И зачем ты меня родила?!»

Но его мамочка тут совершенно ни при чем! Родила она младенца без единого зубика. А их появление — исключительно личная заслуга пациента. Впрочем, если уж быть совсем справедливым, то и родственники приложили руку к его будущим страданиям. «Ой, посмотрите! У него первый зубик!» Да не смотреть надо! А скорее избавляться, пока он обнаруживается чайной ложечкой.

Фрункис прервал монолог, языком обследовал обстановку во рту. И, как это водится у людей, причиной его новых страданий оказалось несоответствие действительности с ожиданиями. Вместо привычного зуба он обнаружил болезненную впадину.

— Да-а-ас! — продолжил Фрункис. — Не зря когда-то классик сказал: зубам все возрасты покорны! Посмотри, Иваныч, на молодежь! Чем она грызет гранит науки?! А несчастные старики?! С достаточным ли почтением они относятся к коренному населению, уцелевшему во рту? Ведь после выхода на пенсию отдыхают и голова, и руки, и прочие органы. И только зубы, оставшись в меньшинстве, несут трудовую вахту. Иные демонстрируют преданность даже тогда, когда медики передают эстафету гробовщику. Ну и, конечно, до последнего работает язык. Но язык — это отдельная тема.

Зубная боль начала утихать. Фрункис немного повеселел.

— Иваныч, вот ты можешь представить нашего пациента, сидящего в стоматологическом кресле по-американски — нога за ногу?

— Нет, не могу, — чистосердечно признался Лапохват.

— И я не могу! Попытку обороняться и выскользнуть в дверь вижу. А вот чтоб как американец… Кстати, ты слышал новость? Обязательно сделай из нее материал в «Посторомкинский вестник».

Конец ознакомительного фрагмента.