Между сном и явью

Александр Титов

Максим погряз в рутине и серости, сник под неподъёмным грузом депрессии и не представлял, что может быть иначе. Счастьем он видел картинку из телевизора, а мечтой избрал пустую пародию на успех. Но случай направил его неожиданным путём. Избавиться от тягот прошлых ошибок и броситься навстречу истинному счастью. Вот только какое оно – счастье настоящее, в чём его неуловимое отличие от красочного миража? Для этого придётся найти ответы на давно мучающие вопросы и разобраться в своих чувствах. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 4. Шаг вверх

Спастика отступила, и я снова потянулся к будильнику. На этот раз удачно. Звонок ещё на несколько секунд звенел в ушах, но постепенно стих. Чертовски сильно хотелось опять уснуть. К тому же утро по-осеннему задерживалось, и на улице застыла темнота. Только через час, как по мановению волшебной полочки, зазвучит хор будильников, зашаркают спросонья тапки, закашляют и зашмыгают соседи. Вспыхнут сотнями оконных квадратов дома, и пробудят наконец прохладное оранжевое солнце.

Я всегда вставал рано. На сборы выделял два часа, хотя иногда не хватало и этого. Первые шаги приходилось делать через силу и часто отдыхать. Пока оденешься, умоешься, уже пролетит первый час. Кофе с бутербродами и новости из жизни знаменитостей съедали второй. А дальше такси и работа. Скучно и однообразно, день за днём.

Я нащупал в темноте выключатель, отбросил одеяло и встал. Только в коридоре заметил, как квартиру наполнил резкий кислый запах рвоты. Когда-то давно он и не покидал этих стен. Частенько я просыпался, измазанный содержимым собственного желудка. То ли выпивку мы покупали совсем уж дрянную, то ли организм её не принимал. Скорее всего, и то, и другое.

Вместо ванной я завернул на кухню. Как и ожидал, Лариса лежала там в луже кремового цвета. Будто тарелка сырного супа вылилась на неё ночью, а она и не заметила. Дело обыкновенное. Но насторожили меня алые вкрапления. Будто сырое мясо или малиновое варенье.

— Ларис, слышишь? Ты как? Просыпайся? — позвал я так громко, как мог. Боялся, что она умерла, и пытался перекричать свой страх.

Что мне тогда делать? Вызывать полицию, отвечать на вопросы. А вдруг они решат, что я её отравил?

Но Лариса пошевелилась, и облегчение приятным покалыванием растеклось по телу. Она нахмурилась, нехотя открыла глаза. Произнесла, пережёвывая каждое слово:

— Макс, ну чё ты так орёшь?

— Тебя кровью стошнило ночью. Ты как себя чувствуешь?

— Как с бодуна я могу себя чувствовать? Чё за тупой вопрос?

— Кровью, Лариса. Ты слышишь?

— Хватит орать! Это не кровь. Может, просто закусь.

— И часто это у тебя?

— Последнее время часто. Да нормально всё. Колбаса, может. Андрюха какую-то хрень по-дешёвки купил, вот и не зашла.

— Вставай, короче. Иди умойся, и надо тут всё прибрать, пока не засохло.

Лариса нехотя встала и, придерживаясь стены, ушла. А я достал тряпку и ведро, налил воды. С подушкой больше иметь ничего общего не хотел. Открыл окно и выкинул её. Если не забуду, потом до мусорки донесу.

Переборов брезгливость, я сел на колени, опёрся плечом о плиту и принялся вытирать. Вонь стояла страшная, выворачивающая наизнанку. Даже открытое нараспашку окно не могло её прогнать. Лишь минуты спустя вздохнуть получилось полной грудью. Морозная свежесть осенней ночи проникла на кухню и мурашками прошлась по коже.

Лариса вернулась чуть раньше, чем я успел закончить. Бледная, трясущаяся, с опухшим до неузнаваемости лицом. Села на край дивана и зажала руки между колен. Молча следила за мной. Я и без слов понял, о чём она хотела попросить.

— Может, нальёшь чуток? — решилась она наконец.

— Ларис, серьёзно, заканчивай с этим дело. Ты же убиваешь себя. Не понимаешь?

Мне действительно было её жаль. Я не хотел, чтобы она вот так, своими же руками, свела себя в могилу. Конечно, не послушает. Конечно, продолжит. И однажды я вернусь домой, а за стеной не будет звенеть её вульгарный хохот. Он и теперь уже звучит совсем редко, тускло. Но если его вовсе не станет, я буду жалеть.

— Да ладно тебе, Максик. Я брошу. Но попозже. Сейчас это делать нельзя. Врачи не советуют. Ты же уважаешь врачей?

— Уважаю, но наливать не буду. Даже не проси.

Со рвотой я покончил. Понёс ведро в ванну и, уже спуская в унитаз грязную воду, понял, какую ошибку допустил. На кухне открылась дверь холодильника. Ни один запрет не способен остановить алкоголика от очередного стакана. Особенно если для этого надо сделать всего пару шагов.

— Лариса, твою мать! — крикнул я и поспешил обратно.

Злость напрягла нервы, и ноги почти совсем перестали слушаться. Подворачивались, дрожали, пружинили. Падение было неизбежно, и уже в коридоре меня повело. Я врезался в стену и осел на пол.

— Макс, я чуть-чуть. Только подлечиться, — Лариса стояла спиной ко мне и пила водку прямо из горлышка, сербая, словно это газировка. Потом повернулась. — Ой, ты упал, что ли? Сейчас, погоди, помогу.

— Иди на хер!

— Ну не злись. Чего ты? Давай руку.

Она и сама то еле держалась на ногах, но мне помогла. Вытянула за подмышку, прижав к стене.

— Иди домой. Андрей, наверное, извиниться хочет.

Я отмахнулся от неё, чуть только поймал равновесие. Мне было не приятно её присутствие, хотелось привычной тишины.

— Да пошёл он. Пусть перед Жориком своим извиняется.

— Вот иди и скажи ему это сама.

Она не спорила.

— Спасибо, что пустил на ночь. Правда, спасибо.

Поцеловала меня в щёку и ушла. Оставила отпечаток проспиртованной слюны на прощание.

Бодро начался денёк, ничего не скажешь. Оставалось чуть меньше часа свободы. Я нарезал бутерброды, заварил кофе в турке, как любил. Крепкий, чтобы каждый глоток бодрил горечью. Включил телевизор. Там как раз утреннее шоу прервалось на новости шоу-бизнеса.

Один актёр напился и разбил машину за несколько сотен тысяч долларов. Другой купил дворец английской королевы за сорок миллионов. Какой-то бизнесмен купил яхту за пятьсот миллионов. И так каждая тема. Они напоминали изощрённое соревнование потраченных состояний. Та самая витрина, на которой видишь лучший товар, пусть в самом магазине и продаются лишь безобразные подделки. Зависть я испытывал редко, но от подобных новостей всё же закрадывался вопрос: «А чем я хуже?».

Вопреки обыкновению, сегодня сосредоточиться на событиях из-за океана не получалось. Перед глазами всплывали то закат из сна, то небольшое озеро с водопадом. Но ярче всего вспоминалась сама Таня с её изящным телом и сводящей с ума улыбкой. Глазами чистейшего топаза смотрела она на меня из ряби чёрного кофе. Забытая любовь. Хороший ли сон мне снился? Нет. Это был самый отвратительный кошмар, бередивший старые раны, оставляющий разбитым, измождённым сильнее, чем бессонная ночь. Теперь на весь день мне обеспечены и скорбь по упущенным возможностям, и нестерпимая обида за свою ничтожность.

В институте я начинал весёлым и жизнерадостным парнем. Из тех, кто вечно позитивен и всегда готов прийти на выручку. Но болезнь, что неуклонно прогрессировала во мне, отнимала всё больше сил и превращала в замкнутого, едкого мудака. Всё чаще я уходил от будничных разговоров, а шутил лишь дли того, что бы кого-то поддеть. Постепенно я стал видеть в однокурсниках только недостатки. Влекомые трендами, любопытные лишь к пустым фильмам и книгам. Люди без личности. Такими стали для меня те, кого я видел каждый день и ещё недавно называл друзьями.

Куда худшего мнения я был о себе. Видел столько изъянов, столько ошибок, что попросту возненавидел себя со временем.

И лишь один человек был тогда дорог, вне зависимости от душевного равновесия и физической немощи. Татьяна. Но моя застенчивость сделала всё, чтобы наша дружба не превратилась во что-то прекрасное. Тане нужен был мужчина. Не трус и мямля, но тот, кто сможет хотя бы признаться в своих чувствах.

Точка в наших отношениях появилась на последнем курсе института. К тому времени почти все в группе считали нас парой. А я никак не решался признаться, что влюблён в неё с первого взгляда. Ночами не спал, думал об этом каждую свободную минуту. Особенно тяжело было, когда Таня сидела рядом. Умная, весёлая, поддерживающая любую беседу, полная энергии и никогда не унывающая. Запах её духов мерещился мне всюду, словно только им я и хотел дышать.

В итоге я не выдержал. Воскресным вечером признался во всём самым трусливым, самым наивным образом. В ICQ. Дождался, когда Таня выйдет из сети, и сбивчивым слогом написал послание на полсотни слов. Почему-то мне казалось, что с утра мы наконец будем вместе. Таня же решила иначе.

Я пришёл в институт первым. Сидел в аудитории, ждал, прислушивался к шагам. Таня появилась за десять минут до звонка. Я поднялся на встречу. Хотел поцеловать, как обычно, в щёку, но она увернулась. Старалась на меня не смотреть, не отвечать на вопросы. Я перестал для неё существовать. В тот день лишь один раз мы встретились взглядом, и я увидел в её глазах немой вопрос: «А чего ты ожидал?».

Такой поворот был самым худшим из возможных. Стало ли ей легче, я не знал, но мой мир окончательно превратился в ад. Я не мог приказать сердцу разлюбить. Оно заходилось в галопе, когда Таня появлялась рядом. Я прислушивался к её голосу, даже когда он был еле слышен. Она виделась мне там, где и быть не могла. В серых потоках прохожих, в массовке фильмов. Раз за разом я ловил себя на мысле, что и складки занавесок напоминают мне её лицо. Все же мои попытки объясниться, а их я в отчаяние предпринимал десятки, натыкались на глухую стену. Либо она сама делала вид, что не слышит, либо друг её, Олег, меня не подпускал. Грань между здравым рассудком и лихорадочным бредом была достигнута.

А потом, однажды утром я не смог встать. Болезнь, упорно зажимающая меня четырьмя стенами спальни, взяла верх. Сломанный в детстве шейный позвонок окончательно защемил спинной мозг, и без операции я не мог даже надеяться, что смогу ходить. Очередь длилась три месяца, и за это время я обдумал каждую секунду, что мы с Таней были рядом. Каждое слово оценил. Нашёл тысячи ошибок и до боли жалел, что уже ничего нельзя изменить. Продолжалось это самобичевание и когда после восьмичасовой операции врачи объявили меня здоровым. Им было виднее, но полного восстановления так и не произошло.

Окончательное разочарование пришло, когда мы с Таней увиделись в последний раз. На выпускных экзаменах. Она подошла сама и минут десять, прячась за маской безразличия, обсуждала пропущенные события. Я так и не понял, что она скрывала она. Любовь? Ненависть? Презрение? Там могло оказаться всё, что угодно. После пяти лет, как выяснилось, я не знал о ней ничего. Прежде чем она ушла, я всё же спросил. В последний раз:

«Таня, постой. Я понимаю, что признался неправильно и зря, но за что ты так со мной?»

Мне было нечего терять. Олег стоял в стороне, а стена дрогнула. Либо сейчас, либо никогда. Таня хотела уклониться от ответа, но я схватил её за руку.

«Ты ведь и сам понимаешь, что я поступила так, как надо.» — сказала она.

Я не поверил. Так не бывает. Мы были близки, гуляли в парках и смотрели фильмы про любовь. Ели одну на двоих сахарную вату, провожая закаты. Встречали рассветы на обзорных площадках. Мы вместе съездили на Кипр, о чём мечтали годами. До настоящих отношений оставался только крошечный шаг. Поцелуй на прощание не в щёку, а в губы. Всё бы было просто, объясни она, где я настолько оплашал.

«Я не верю. В чём проблема?» — потребовал я.

«Максим, я тебя не узнаю. Ты просто всё неправильно понял»

Она говорила абсурд, мне не понятный. Я требовал объяснений, а она и сама их не знала.

«Хорошо, не понял. Теперь я говорю тебе лично. Не по сети и не в записках…»

«Не надо. Уже поздно. Пусти, пожалуйста.»

Мне требовалось настоящее объяснение, но его не существовало. Из нас двоих никто не знал, почему произошло так, а не иначе. Звёзды сложились? Химия прошла? Да всё, что угодно. Только исправлять уже было поздно. Я разжал пальцы, и она ушла.

Итогом спустя два месяца стала первая попытка самоубийства. Страшно не было. Я просто слишком устал, желал хоть одного дня без мыслей о ней. Но одиночество и безделье не позволяли отвлечься. Не находилось того, кто вытянет из ямы, отряхнёт, оправит. Без людей всё же бывает иногда значительно хуже, чем с ними.

Действовал я самым простым образом. Открыл духовку, закрыл кухонную дверь и заткнул полотенцем нижнюю щель. Газ включил на полную. Оставалось только дождаться. Я подъехал к окну и провожал август. Его зелень, и небо, и солнце. Они стали для меня чуждыми, будто из иного мира. Впрочем, всё там, за стеклом, и было иным миром. Когда-то родным и близким, но теперь невероятно далёким. После экзаменов я ни разу не выходил на улицу, не видел вблизи могучих деревьев и свежеокрашенных оград. Кто бы сказал мне за год до этого, что я соскучусь по оградам. А вот оно как получилось. И не по такому, как оказалось, можно тосковать.

Кухня наполнялась газом медленно, но от одоранта першило в горле. Голова отяжелела и закружилась. В любой момент я мог потерять сознание и ждал этого с трепетом. Вот-вот я узнал бы, существует ли жизнь после смерти, есть ли тоннель со светом в конце и больно ли умирать. Вдруг раздался звонок. Назойливый непрошенный гость требовал открыть немедленно. Плюнуть бы на это. Какая мне разница, что он хотел? Он останется, а меня не станет. Но звонок не прекращался, и от этого становилось неуютно. Устав ждать, когда же гостю надоест терзать кнопку, я решил высказать ему всё, что об этом думаю.

На пороге стояла Лариса. Они с Андреем собирались выпить и решили пригласить меня. Убогого соседа по лестничной клетке. А так настойчиво она названивала, потому что почувствовала запах газа и решила, что мне нужна помощь.

Рюмка за рюмкой, вечер за вечером и я смог перестать думать о Тане, видеть её во снах и на что-то надеяться. Я смог её забыть так, как выбрасывают из памяти момент травмы. И прошлое превратилось в абстракцию. Его не существовало. Все фотографии, записки, аккаунты соцсетей я уничтожил. Не сохранилось ничего, что вызвало бы ненужные ассоциации. И мне было хорошо. Мечта, работа, размеренная жизнь.

А теперь всё по новой. Остров, океан… Я не хотел, чтобы спустя столько лет Таня вернулась в мою жизнь. Она разрушит всё, чего я добился. Найдётся ли в этот раз спасательный круг?

Кофе остыл, и последние глотки я сделал без всякого удовольствия. Пора было вызывать такси.

В офис я поднялся за считанные минуты до начала рабочего дня. Успел, хоть пробки на дорогах и пытались меня остановить. Иногда думаешь, не лучше ли ездить на метро, но там упасть не составит труда. Да и утренняя толчея вымотает так, что потом ни на что сил не останется.

Перед самым входом Маша уже за что-то отчитывала Шуру.

— Я тебе, дебил, сколько раз говорила не приближаться к моему столу? — кричала она и Шура, вжав голову в плечи, не знал, куда деться.

— Прости, я не хотел, так получилось, — тихо гнусавил он.

— Шурик, ты вообще ничего не понимаешь? Ничтожество грёбанное! Лучше бы ты…

Я подошёл к Кристине. Она держалась в стороне и без всякого интереса следила за происходящим. Пила тот мерзкий кофе, что продавался в забегаловке на первом этаже. Полупрозрачная коричневая водичка с кофейным привкусом. Меня бы вывернуло от одного его запаха, но, к счастью, стакан был закрыт.

— Привет, как ты? — спросил я, и она кивнула в ответ. — Что тут случилось-то?

— Я как-то сама не очень понимаю. Шура вроде пролил ей на сумку воды, вот Маша и взорвалась. Как всегда из-за пустяка, короче.

Последние слова Кристина произнесла слишком громко, и Маша их услышала.

— Ты что там вякаешь, шлюха размалёванная? Это ты у чучмеков хрень китайскую покупаешь, а моя сумка двадцать тысяч стоит. И не ваших убогих рублей, между прочим.

— Ты могла бы и не хамить, — строго отрезала Кристина.

— Знаешь что? Дочке своей приказы раздавай. Хотя нет. Постой. У неё уже есть хозяин. У малолетки папик есть, а у тебя нет. Я бы повесилась, если бы такое в моей семье случилось. Продать ребёнка педофилу.

— Ты дура, что ли? Они ровесники.

— Значит, ты так себя оправдываешь? Я бы удивилась, если бы тебя это волновало.

— А почему тебя это волнует? Есть что скрывать?

— Да пошла ты на хуй с такими претензиями!

С каждым словом Маша распылялась всё больше и уже проходила на базарную торговку, не поделившую покупателя с соседкой. Глаза на выкат, прическа сбилась. Рот исказила ненависть, превратив аккуратные пухлые губы в кратер сквернословия.

Шура воспользовался паузой и ретировался к своему столу. Я последовал его примеру. Уж лучше утонуть в бумажном болоте, чем вникать в чужие скандалы.

Работа быстро засосала. Договор за договором, отчёт за отчётом. Слово за словом, строчка за строчкой. Вместо обеденного перерыва — перекур и газировка с сэндвичами. И снова слова, и снова цифры. Привычных грёз о собственной вилле не появилось. Вместо этого я возвращался на песчаный берег тропического острова. Бродил среди пальм и искал призрак любви, но находил только остывшие следы Таниных босых ног, влажный отпечаток её мокрого тела на гладком камне и догорающий костёр в нашей пещере. В нашей…

И опять с острова в мир реальности меня вернул звонок. На этот раз телефонный.

Звонила Женя. Ещё одна сокурсница и, наверное, единственная, с кем мои отношения в институте остались более-менее терпимыми. Никакой близости там и не могло образоваться. Женя была циником до мозга костей. Отрабатывала людей, как расходники, и забывала о них. Так и со мной. Какой прок она видела в нашей дружбе, я не знал, но разговаривали мы в последний раз на выпускных экзаменах.

— Максик! Угадай, кто?

— Женька! Привет, дорогая. Ты у меня вообще-то до сих пор записана в контактах, так что ни о каком инкогнито даже не думай.

Обменялись мы лицемерием.

— Ну и ладно. Ну и пожалуйста. Как там твоя коляска? Всё ещё симулируешь?

— Нет, перестал. Теперь хожу на своих двоих, но не как раньше. Это долгая история.

— Слушай, ну главное, прогресс есть. Уже хорошо.

— Да, есть, — сухо ответил я. Спустя восемь с лишним лет интересоваться моим здоровьем? Не лучшее начало разговора. Но бросать трубку я пока не хотел. Только следующий стандартный вопрос про прогнозы врачей я решил пропустить: — Жень, давай не будем о болезнях.

— Окей, как скажешь. Я чего звоню-то. Мы решили устроить встречу выпускников. Ты как?

— Когда?

— В субботу.

— В эту?

— Нет, через год.

— А Таня будет? — этот вопрос я не мог не задать. Слишком активно он крутился на языке.

— Значит, не прошла ещё любовь-морковь? Кто бы сомневался. Я ей пока не звонила.

— Ладно, в любом случае я приду. Почему бы и нет?

— Вот и я о том же. Короче, смотри. Если нас наберётся побольше, можно и коттедж снять. Шашлыки, все дела. А если несколько человек всего согласится, то зал в какой-нибудь кофешке арендуем.

— И по сколько скидываемся?

— Пока не знаю. Тысяч по пять.

— Хорошо. Я поеду.

Опять траты. Похоже, макарошки до конца месяца мне уже обеспечены.

Встреча с прошлым. Я зарекался его больше никогда не касаться, и если бы не сегодняшняя ночь, так бы оно и было. Я, скорее всего, и не ответил бы на звонок. Но сон мог оказаться вещим, и я был обязан проверить. Велик оказался соблазн довести дело до конца. Тем более, что работу над ошибками я сделал давно и на этот раз не сделаю ничего такого, за что будет стыдно.

Вернуться к работе мне не позволил голос босса.

— Перемычкин! Ты закончил отчёт? — раскатом грома пронёсся он над нашими столами.

— Уже несу, — крикнул я в ответ.

Я встал, потянул затёкшие мышцы. Ухватился за костыли и пошёл в кабинет Вениамина Матвеевича. Мимо стола Шуры. И он вновь посмотрел на меня, поправляя очки. Мимо Кристины. И она по-прежнему ворковала с каким-то Митей.

— Можно? — постучался я в открытую дверь.

— Проходи. И закрой за собой.

Что-то новенькое? Босс приказывал закрыть дверь, только когда собирался обговорить нечто серьёзное. Чаще всего увольнение. Всегда увольнение. А я не хотел остаться сегодня без работы.

Закрыл дверь, положил папку на стол и встал на привычное место.

— У нас намечаются переговоры с одним белорусским холдингом. Его документацией обычно занималась Марина, но она в отпуске. Поэтому хочу поручить это дело тебе. Позвони им, договорись о встречи и составь список изменений. Главное — надо увеличить комиссию на полтора процента. Ничего особенного, но тебе будет неплохой шанс зарекомендовать себя. Всё понятно? — Вениамин Матвеевич не смотрел на меня. Говорил, растягивая слова, будто одновременно ещё следил за чем-то куда более важным.

Я не мог поверить своему счастью. Неужели наконец повышение замаячило на горизонте? Значит, не зря я так упорно все эти бумажки распечатывал?

— Конечно, Вениамин Матвеевич. Я понимаю. Можете на меня рассчитывать, — заверил я спокойно, но неубедительно.

Босса не волновало моё замешательство. Перед ним стоял облечённый в человеческое тело механизм. Если механизм не выполняет свои функции, его надо заменить. Но если крошечные шестерёнки справляются лучше, чем требовалось, их непременно надо передвинуть туда, где они не будут тратить свои умения понапрасну. Мне не нравилось чувствовать себя деталью в руках мастера, но пока приходилось с этим мириться.

Из кабинета я вышел в приподнятом настроение, вернулся за стол и нехотя нажимал клавиши на клавиатуре. Начал то, что планировал на завтра, но работа шла медленно. На этот раз я с разных сторон любовался на новый шаг к мечте и находил его очень симпатичным. Твёрдым, широким. Таким, какими ступают победители. А сегодня он принадлежал мне.

Когда это надоело, я откинулся на спинку, осмотрелся. Кроме Шуры никто и не пытался изображать, что занимается чем-то нужным. Болтали, игрались с телефоном, пили кофе и ели сэндвичи. На их фоне я действительно выглядел ответственным сотрудником.

Созерцание я отправился разменять на едкий дым дешёвых сигарет. С чувством выполненного долга, с пониманием неспособности сделать большего.

Чуть раньше на лестницу выходила Маша. Я надеялся, что после обеда она успокоилась и не съест меня заживо. К тому же где-то там должен быть Коля. Я не видел, когда он ушёл, но на месте его давно не было, а по всему экрану его компьютера усердно летало требование «Работай!».

Ещё у двери я услышал голоса. Толстый металл под красной краской не позволяли расслышать хоть слово. Взбалмошная идея пришла спонтанно: почему бы не подслушать?

Я приоткрыл дверь и припал к щели ухом. Голоса стали различимы и понятны, хоть и оставались тихи.

— Ты серьёзно устроила всё это из-за сумки? — удивлялся Николай.

— А, ты об этом, — устало отвечала Мария. — Тебе тоже захотелось меня уму-разуму поучить?

— Да не. Зачем? Мне просто интересно. Ладно, я понимаю, он бы телефон разбил. Но так только водой капнул.

— Ты хочешь за этого дурика вступиться? Какая разница, капнул он водой или налил туда краску? Я ему сказала рядом с моим столом не ходить.

— А чё так сурово, кстати?

— Ты правда хочешь это ничтожество обсуждать? Расскажи лучше, как в клуб сходил?

— Шикарно сходили. Мы таких куколок под трек «Спайс» сняли.

— М-м-м, здорово.

— Ага, Вик одной там же, в туалете, в рот дал. А мы с Доком ко второй поехали.

— Коль.

— Что? Ты же сама спросила.

— Давай без подробностей. Меня не волнует, в каких позах вы трахали пьяную шлюху.

— Да Маш, в чём проблема? Ты всех девушек шлюхами считаешь? Что за бред-то?

— Говорю, как есть. Разве я не права?

— Какая ты… сама как-будто на первом свидании никогда не давала.

— Конечно, нет!

— И почему я тебе не верю?

— Да не хочешь — не верь. Меня это не колышит.

— А если бы свидание было со мной?

— Я даже не знаю… А что, есть предложения?

Вновь прошлое напомнило о себе. То презрение, которое я испытывал к своим сокурсникам, пробуждалось теперь к коллегам. Оно покалывало где-то в глубине души, как затёкшая, давно не используемая конечность. Сотни раз я доказывал себе, что это и было моим путём на дно. И сейчас я не собирался сдаваться без боя. Слишком чёрное это чувство, слишком легко оно разлагает изнутри.

Прежде чем презрение набрало силы, я распахнул дверь. И так слишком много услышал.

Тема, как я и ожидал, тут же сменилась на самую нейтральную.

— Когда же этот дождь уже закончится? — риторически спрашивал Николай.

— Да скорей бы. Надоел, — поддержала его Маша.

— А я к вам, — сказал я, спустившись на первую ступеньку. — Не помешаю?

— Не, только тебя и ждали.

— Ага, — подтвердила Маша. — сидели и думали, где там Макс, не бросил ли курить часом. Ан нет. Не бросил.

— Фигово день начался, да? — спросил я её.

— Да пипец какой-то.

— А из-за чего весь сырбор? Я поздно подошёл.

Маша с готовностью пересказала мне историю. Ничего нового. Шура шёл, стакан нёс, махнул рукой и пролил на сумку. Но Маша рассказывала, так смакуя каждое слово, будто кроме меня никто об этом не спрашивал.

— А сумочка правда стоит двадцать тысяч? — переспросил я, когда рассказ закончился.

— Именно! И он её водой поливает!

— Прости за вопрос, но откуда у тебя такая дорогая вещь? С нашими-то зарплатами.

Маша улыбнулась. Она ждала, чтобы кто-нибудь спросил и об этом.

— Мне её подарил поклонник, между прочим.

— Поклонник? — удивился Коля.

— Именно так. По слогам сказать?

— Хорош поклонник. Мажор какой-нибудь?

— Типа того. Сын крутого бизнесмена. Он десяток этажей в башне Сити имеет. Так то.

Коля поник. Ему явно не нравилось, что за Машей кто-то ухаживает. Может, как и я когда-то, он боялся признаться? Или просто принимал её как свою собственность? Как вечно ожидающую и готовую в любой момент на что-то большее, чем беседа под сигарету.

— Ну, меньшего ты не достойна, — сделал я комплимент, и Маша присела в риверансе, махнув чёлкой.

— Я пойду, — Коля кинул окурок и поднялся.

— Ревнует, — заключил я, когда дверь за ним закрылась.

— Ну и пусть. Ему полезно. Ладно, пойду и я поработаю.

Она убежала. Оставила меня один на один с тлеющим бычком и тишиной. День приближался к концу, и всё крепче боролись во мне надежда и страх. Ночь. Что принесёт она? Без лекарства останется ещё одним беспокойным бдением. С лекарством я опять могу увидеть Таню. И это пугало не меньше, чем радовало. Ещё немного побыть с ней, ещё раз прикоснуться. Я многое отдал бы, будь это наяву. А так лишь раззадорю сам себя.

И тут я сделал неожиданный вывод. Надо. Непременно надо. Ещё раз, ещё одну ночь. И не дай бог, приснится мне что-то другое. Это будет такая же катастрофа, как и возвращение Тани в мою жизнь.