Тихушник

Александр Федорович Бабин

Пропал журналист. Найден его автомобиль, стоящий напротив здания ФСБ. В багажнике обнаружена кровь. Сомнений не остается – он убит. Вскоре происходит еще одно убийство – застрелен кандидат в губернаторы. Расследованием занимается «Шестой отдел». Один из его сотрудников – Семенов Александр – подключается к раскрытию убийств. Его методы в розыске преступников никак не вписываются в образ сотрудника уголовного розыска. По этой причине коллеги наделяют его прозвищем «Тихушник».

Глава 2

— Да, войдите, присаживайтесь… Отслужил, солдат? — сказал мне военком, когда я, попросив разрешения, вошёл в его кабинет. Он взял с края стола папку с надписью «Личное дело старшего сержанта Семёнова Александра Фёдоровича 1961 года рождения, воинская часть 03483» и положил напротив себя.

— Так точно! — бойко отрапортовал я ему, не понимая — зачем старший лейтенант, поставивший меня на воинский учёт, попросил зайти к военкому, и для чего ему понадобилось моё личное дело.

— Как вам живётся на гражданке — привыкаете? Какие планы на жизнь?

— Снова пойду на завод работать электриком, а весной попробую поступить в машиностроительный институт.

— Это хорошо, что хочешь получить высшее образование, — ответил военком, листая странички в моём личном деле.

«Зачем меня попросили зайти к военкому? Почему его заинтересовало моё личное дело?.. Видимо, есть какие-то ко мне вопросы, или из армии поступил запрос в отношении меня?.. Так я уволился с почётом, замечаний не имею — всей частью провожали, даже просили остаться и продолжить службу», — всё рассуждал я, не понимая, какие цели он преследует, расспрашивая меня.

— Вот смотрю — в личном деле написано, что вы имеете допуск к секретным документам, относящимся к особой государственной важности? Редко кто в стране имеет такую категорию, — сказал он, посмотрев на меня, прищурив глаза и как бы проверяя мою реакцию на его слова.

«Дурачок!» — подумал я. — «Нам в армии майор Кассий, начальник особого отдела, весь мозг вынес, пока не научил молчать как рыба в воде, не говоря уже о секретных документах, за разглашение которых не только на гаупвахту — за решётку угодишь».

— Вы по воинской специальности являетесь специалистом засекреченной связи ракетных войск стратегического назначения и имеете допуск не только к секретным, совершенно секретным документам, но и к документам особой государственной важности и были начальником аппаратной ЗАС? — сказал он, всё допытываясь, чтобы я подтвердил его высказывание.

— Вы что хотите от меня услышать — что имею допуск к документам особой государственной важности, или что-то другое? Посмотрите внимательно: в деле имеется подписка о неразглашении государственной тайны. Она даётся на десять лет. Поймите меня правильно, не имею права ни с кем разговаривать на эту тему, — ответил я, уже начиная утомляться его расспросами о бывшей службе.

— Вы служили на командном пункте ракетных войск стратегического назначения в городе Чита-40, в/ч 03483?

«Да что это такое происходит! Военный человек, не последней должности в военкомате, в звании подполковника, — а ничего не понимает. Задаёт вопросы, которые и вслух нельзя произносить. А если в кабинете подслушивающий „жучок“? По крайней мере, нас учили в учебном центре ракетных войск, что шпионы не спят. Что воинские части, первая цифра обозначения которых 0, являются секретными. А он напропалую шпарит, даже не стесняясь. Прав был мой отец, когда говорил о таких людях: тупее военного человека он в жизни не встречал. Он врать не будет — послужил в органах Государственной безопасности, когда проходил срочную службу в Германии в начале пятидесятых годов под руководством товарища Берии, и повидал в жизни всякое. Рад бы не поверить его словам — разные есть люди среди военных, но вот, пожалуйста — живой пример его слов», — размышлял я.

— Я пригласил вас к себе сказать, чтобы вы сейчас сходили в одно заведение — тут недалеко, по Ленина, 10. Вас там ждут в отделе кадров.

— А что за заведение? — ответил я.

— Комитет государственной безопасности.

— А что случилось? Для чего я им? — Я похолодел: КГБ!

— С вами хотят побеседовать… Я им сейчас позвоню, чтобы не откладывать в долгий ящик. Прямо сейчас и идите, — сказал он в приказном порядке.

Ну, началось!.. Не успел уволиться со службы, как тут, на гражданке, уже какой-то военком пытается командовать надо мной, не понимая, что я уже не в его подчинении. Разве что в косвенном, да и то когда начнётся война, — но её пока, слава Богу, нет. Зачем я им понадобился? Непонятно, но нужно идти. С таким серьёзным заведением, как КГБ, не шутят.

Вышел из военкомата и направился в сторону улицы Ленина, к дому под номером 10, который каждый житель в нашем городе знает и старается обойти стороной.

В это заведение можно зайти. Но вот выйти — только через несколько лет и в другом регионе, возможно, в таком далёком, что из населения только одни чукчи, а из животных — олени. По крайней мере, так говорил отец, которому «посчастливилось» пройти службу в этом заведении в должности водителя начальника контрразведки. Хотя он и рассказывал немного о службе, радости в его рассказах было мало. Охраняли и контролировали немецких военнопленных, оставшихся после войны, которые на границе Германии с Чехией в шахтах добывали и отправляли в нашу страну урановую руду — для оборонной промышленности. Работа серьёзная, были диверсии со стороны пленных и жителей Германии, которые не смирились с победой русского народа над ними, — во всяком случае, так рассказывал отец.

В нашем городе нет военнопленных, но, прочитав книги о репрессиях со стороны этой службы в 37 году, как-то не хочется побывать в этом заведении, причастном к убийствам ни в чём не повинных людей.

Мне уже довелось столкнуться нос с носом с таким человеком, когда проходил срочную службу — тем самым «товарищем» майором Кассием из особого отдела. Назвать его товарищем никак язык не поворачивается, а говорить приходилось в силу субординации, когда он, имея допуск к секретным документам, каждые шесть часов заходил в аппаратную — проверить, всё ли у нас в порядке с ними? Как и военком, Кассий имел такую же привычку прищуривать глаза и говорить одни и те же слова: «Не видать тебе дембеля, как своих ушей, товарищ старший сержант Семёнов!» — найдя очередной кусочек несгоревшей бумажки в печи для сжигания секретных документов после сеанса связи с центральным командным пунктом ракетных войск. Как ему было не лень клюкой ковыряться в печи и отыскивать кусочки несгоревшего документа? И каждый раз с осторожностью вынимать их из печи, отряхнув от золы, и клеить в свою тетрадь для фиксации нарушений по режиму работы с секретными документами. Добавляя к своим словам угрозы в мой адрес: «Плачет по тебе не гауптвахта, а тюрьма, Александр Фёдорович», — Кассий делал в тетради запись, что у меня имеется очередное нарушение — третьей категории, по его шкале наказаний. Хорошо, что третьей категории! Будь это первая — всё, мне конец: наручники бы надел или расстрелял.

Никто из солдат его не видел улыбающимся — то ли профессия сотрудника особого отдела запрещает это, то ли в процессе службы наложился на его лицо такой нехороший отпечаток. Нет, не хотел бы я иметь профессию сотрудника КГБ, если это значит быть таким букой, — хотя фильмы про разведчиков мне нравятся. Главное, они всегда выходят во всех ситуациях победителями… Фильмы — это одно, а вот зачем я им понадобился, этому серьёзному заведению? Не знаю. Но вскоре узнаю.

На посту меня встретил прапорщик, попросив предъявить паспорт.

— Вы по какому вопросу? — сказал он. Видимо, эта фраза стала для него дежурной, и ею он встречал любого, кто зашёл в заведение.

— Моя фамилия Семёнов. Вам звонили из военкомата минут пятнадцать назад. Со мной хотят побеседовать в отделе кадров.

— Сейчас вам выпишу пропуск. Мне о вас доложили. Вам нужно пройти на второй этаж, кабинет номер двадцать четыре.

Взяв пропуск, я подошёл к лестнице и стал по ней подниматься, думая о встрече с сотрудником КГБ. Что тут скажешь, энергетика в этом заведении не райская, — чувствуется тяжесть в ногах. Представляю, сколько людей поводили по ней вверх и вниз… А некоторые так и не поднялись обратно в кабинеты на допросы — их расстреляли прямо в своём подвале.

Подошёл к двери указанного в пропуске кабинета, постучал, открыл её, вошёл и по-военному доложил: «Здравия желаю! Старший сержант Семёнов». Не знаю, зачем и сказал, — наверно, страх овладел мною, и я не мог с ним справиться. Взял и отрапортовал — в надежде, что зачтётся при допросе с комитетчиком.

— Здравствуйте, Александр Фёдорович! Проходите, садитесь, — дружелюбно ответил одетый в штатское сотрудник КГБ.

«Интересно, какое у него звание? На вид лет около пятидесяти — значит, подполковник, не меньше», — подумал я, готовясь к беседе с ним, успевая делать анализ его высказанных слов и описание его внутреннего характера. Ведь это мой конек — изучать людей по внешности, высказываниям и задаваемым вопросам — привычка, оставшаяся со службы в армии.

— Подполковник Бабич, — представился он, взял со стола документы и стал внимательно их читать.

Угадал! Интуиция меня не подвела. «Бабич — интересная фамилия, наверно, еврейская», — размышлял я, внимательно рассматривая его черты лица. Но в КГБ людей этой национальности не берут — так, по крайней мере, мне рассказывал отец, послужив сам в этом заведении. Практика показала, что им находиться в таких серьёзных государственных структурах нежелательно: клановостью обрастают, да и их якобы причастность к смерти Сталина ещё не забыта людьми из КГБ. Берия на них был также зол — без всякой причины выселял из Москвы «за сто первый километр», чтобы «не мутили воду», как в семнадцатом году. Идиоты — только такое слово для них и подходит. Без счёту порядочных евреев, да и людей других национальностей, убыло за границу из-за таких вот работничков НКВД. Хотя как разведчики они — самые лучшие. По крайней мере, так говорят в народе и пишут в книгах. Особенно ценны те, кто проживает за рубежом. «Без мыла залезет в любую щель»? Так разведчик и должен быть по характеру таким. Якобы в книгах пишут — предательство у них в крови, хотя я таких людей среди своих знакомых не встречал. У меня есть несколько знакомых этой национальности, один дружок — вместе на заводе работали — ещё до службы в армии, и сейчас с ним дружим. Он отличный парень, и родители у него интеллигентные, но почему-то некоторые недоумки из нашей страны на них в обиде. Даже у Гитлера на этой почве «крышу снесло» — хотел их уничтожить на пару с русскими и цыганами.

В народе говорят — у них, мол, Родины нет, как и ничего святого за душой, и в стране, мол, их ничто не держит, но я с такой формулировкой не согласен. Да, у них больше возможностей выехать за рубеж, чем у других национальностей — тут не поспоришь. Родственники у них по всему миру имеются. Хочешь — поезжай жить в Израиль, где после войны им дали территорию для проживания, так как они не имели таковой, или в Европу, Америку, — любая страна примет. Народ талантлив, трудолюбив, но у некоторых из них руки иногда тянутся к чужой казне — якобы гены берут своё, утверждают некоторые люди. Хотя так можно сказать про любую нацию — и цыган с их конокрадством, да и русские тоже в последнее время недалеко от них ушли — тащат с заводов всё подряд. Нечего на зеркало пенять, коли своя рожа крива, — пословица такая есть. У всех наций есть вороватые люди, но почему-то все «шишки» валятся на одну. Про евреев открыто никто из государевых мужей не говорит плохое, а вот за глаза все вокруг шепчутся, вплоть до слесаря из местного ЖЭКа. Некоторые люди завидуют им в силу своей необразованности, остальные — находят причину всех своих бед в окружении.

В Израильском Моссаде тоже мусульман нет — безопасность государства превыше всего и обижаться не на кого. А в такие серьёзные заведения, как КГБ, берут людей определённой национальности — большей по численности в данной стране. Так рассуждал я.

Да, моя привычка делать анализ всего, что со мной происходит, навязанная особистом в армии, не даёт мне спокойно сидеть и ждать, что скажет дальше товарищ сотрудник КГБ. Даже произнесённая фамилия Бабич была мной разложена по косточкам. Зачем и для чего это делаю — не понимаю? Может, пригодится для будущей профессии? Но я её пока на горизонте не вижу.

Подполковник записал что-то в ежедневник, бросил взгляд на меня и снова стал изучать документы.

А может, он по национальности белорус? Фамилии у них ведь могут напоминать некоторые еврейские? Будет спрашивать о секретах, как военком — не знаю, можно ли ему говорить об этом, и имеет ли он допуск к секретным документам… Хотя какая разница, кто по национальности, — был бы адекватным, да и не 37 год сейчас. Посмотрю по ситуации. Видимо, имеет допуск — ведь они работают с военными заводами, контролируют всю их продукцию — в том числе аппаратуру, которая у нас была в аппаратной, — да и шпионов ловят. Значит, часть информации мне можно раскрыть, хотя лучше бы помолчать: обманет как пить дать, это его работа.

Интересно, как они людей подбирают в КГБ — по фамилии, что ли? У нас в армии — майор Кассий, здесь — Бабич. Нет чтобы Иванов или там Степанов. Наверно, с такими фамилиями сотрудники тоже нужны — легче входить в доверии к людям с одинаковым вероисповеданием и найти контакт (а им, как-никак, приходится сталкиваться с такими повседневно). Вот у нас в армии к секретной аппаратуре не допускали людей других национальностей, кроме русской, украинской и белорусской. Хотя в части были солдаты других национальностей (к примеру, мордвины), это были в основном радисты, автомобилисты. Да и то они между собой выясняли отношения — кто из них круче в их республике, ведь в Мордовии тоже делятся на два этноса — мокша и эрзя. Мне, как замком-взвода, постоянно приходилось им напоминать — в армии все равны, как и в нашей стране, не ссорьтесь. Хорошие ребята — мордвины, столько друзей у меня было среди них — не сосчитать. Интересно было бы узнать, как они сейчас устроились на гражданке?..

— Александр Фёдорович, мы вас попросили к нам зайти, чтобы пригласить вас работать у нас в КГБ, — сказал мне с ходу подполковник, даже не побеседовав со мной.

— Для меня это неожиданное предложение… Не знаю даже, что вам сказать, — ответил я, но мой «аналитический» мозг замер в ожидании и не давал никакого импульса. Видимо, не такой уж он аналитический, если я не смог предвидеть, что меня вызвали в КГБ только затем, чтобы предложить работать у них.

— Мы изучили вашу биографию и личное дело, а ещё пришёл положительный ответ из воинской части. Вы нам подходите по всем параметрам, — так что ответ за вами.

— А что за работа у вас, и какую должность вы мне предлагаете? И… у меня нет пока высшего образования…

— Сначала немного поучитесь. Аппаратура примерно такая же, как была в армии; главное — у вас есть допуск к секретным документам. И должность идентична записанной в вашем военном билете — прапорщик. Мы поможем поступить в институт. В дальнейшем присвоим звание офицера.

— Мне нужно подумать. Я не готов дать сразу ответ, у меня планы на дальнейшую жизнь были совсем другие — не связанные с ношением военной формы…

— Хороший ответ. Недели вам хватит подумать?

— Конечно… А всё-таки я хотел бы посоветоваться с отцом: он раньше служил в вашем заведении, но давно — в начале пятидесятых годов.

— Тем более. У вас все пути ведут к нам, так что продолжите семейные традиции. Ещё один вопрос — родственников у вас за границей нет? Может, в Израиле кто-нибудь проживает — сейчас много уезжают в эту страну, а у нас с этим строго?

— У меня нет родственников за границей — все живут в России.

Почему он спросил об этом, да ещё назвал именно Израиль? Интуиция снова не подвела меня по части суждений о значении фамилии и национальности Бабича. Нет, тут дело не в интуиции — логика сработала, отец раньше мне говорил об отборе сотрудников для работы в КГБ. Да и КГБист, видимо, перестраховывается — примет меня на работу, а я возьму и укачу с секретными документами к родственникам за рубеж, и ищи меня потом, как ветра в поле. Большая ответственность лежит у КГБиста — рисковать не хочет, ведь в душу каждого человека не заглянешь, тем более меня он видит впервые. Я русский человек, дальше нашего города меня никто не ждёт с распростёртыми руками, так что бояться за меня ему нечего. Мне казалось, что времена Сталина уже в прошлом, — оказывается, ещё не настолько, если в КГБ интересует национальность. Телевидение и радио, что говорят нам о равноправии в стране — это одно, а вот практика показывает совсем другое. Ничего не скажешь — живём в Советском Союзе.

— Разрешите идти? — спросил я, немного успокоившись, что вызов в КГБ был не таким, как представлялся, что интуиция меня сегодня подвела, — и вышел из кабинета.

Приятное ощущение я почувствовал, когда снова стал спускаться вниз по лестнице, — представилось, что я уже принят в штат сотрудников и работаю в этом заведении. Вышел на улицу и взглянул на солнце, ещё раз увидев его — на голубом небе, а не через решётку в окне стоящего за спиной здания. Да, сегодня мне повезло, — побывал в КГБ по поводу трудоустройства, а не в том качестве, в каком там бывали обычно.

— Я встал в военкомате на воинский учёт, но военком меня направил в КГБ, где предложили работать в отделе кадров. Что думаешь? — сразу с порога сказал я отцу, не зная, обрадуется ли он моим словам или огорчится.

Отец внимательно посмотрел на меня — наверно, подумал, что я выпил и несу не своё не наше, — достал из кармана портсигар, вынул сигарету, сел на стул и закурил, не ответив мне.

— Что ты на это скажешь? — спросил я снова, желая скорей услышать ответ.

— А что ты сам думаешь об их предложении? — вопросом на вопрос ответил он.

— Сам хочу услышать твой ответ.

— Во-первых — это серьёзное заведение, ты же знаешь, мне немного пришлось в нём послужить. Мне, как сейчас вот тебе, предлагали остаться и продолжить в нём службу.

— Так чего не остался?

— Знаешь… издеваться над людьми, хоть и немецкими военнопленными, мне как-то было не комфортно. Не моё это, понимаешь? Да и пленные с нами обходились не лучше. Сколько было случаев — пойдёт наш солдат в увольнительную, а найдём мы его — висит на дереве, живот распорот, ещё и набит яблоками, — зрелище не из приятных… Приходилось задерживать подряд всех граждан без разбора, на тот момент — якобы не мирных жителей Германии, и их пытать. Потом освобождать, не извиняясь… А были такие у нас сотрудники, что могли и забить насмерть. Сможешь ли ты этим заниматься — не знаю.

— Так сейчас не 53-й год и не 37-й — всё поменялось. Не думаю, что придётся кого-то допрашивать и пытать… У меня работа будет связана с документами и аппаратурой.

— Я своё мнение высказал. Ты спросил меня — я ответил. Ты уже взрослый. Решай сам.

— Какой я взрослый? У меня жизненного опыта нет, а если и есть — то небольшой. А выбрать профессию на дальнейшую жизнь трудно — боюсь ошибиться. Хотя мне ещё в армии работа с секретными документами не сильно нравилась — чего доброго, попадёшь за решётку. Сослуживец рядом — и тот мог в любой момент подставить. Возьмёт без разрешения секретный документ, уничтожит или по ошибке сожжёт, — поди заметь да ещё потом докажи, что не нарочно документ без надлежащего присмотра оставил. Моменты такие были, и не один раз, мы же всё-таки люди — можем ошибаться.

— Видишь, сам уже сомневаешься — хочешь ли иметь такую профессию, — ответил отец.

— Ничего, у меня ещё есть время подумать. Всё-таки я хотел бы вернуться на завод — там коллектив хороший, люди простые — работяги. Весной поступлю в институт, тем более есть льгота — служба в армии, — да и профессия инженера мне по душе.

— Ну что, подумал, Александр Фёдорович, над моим предложением? — сказал подполковник Бабич.

— Так точно, подумал. Я вам сразу не сказал — у меня родители живут в деревне, мама болеет, да и отец неважно себя чувствует — требуется постоянная помощь. Хозяйство большое, сами понимаете, — покос, заготовка дров, огород — нужна физическая сила. Я никак не планировал очное обучение в институте, да ещё в другом городе. Так вот, я решил — пусть у меня не сложится карьера, но здоровье родителей дороже. Работая у вас, я не смогу полностью выкладываться, как нужно военному человеку. Тем более ночные дежурства, учения ещё никто не отменял…

— Хороший ответ. Родители — это святое. Жаль. Если передумаете — мы вас ждём… Подождите минуту, с вами хотят ещё побеседовать наши коллеги.

Подполковник позвонил кому-то по телефону и вышел из кабинета. Через некоторое время он вернулся, но уже с военным — в звании подполковника, только цвет формы мне никакой род войск не напоминал.

— Познакомьтесь: подполковник внутренней службы Управления внутренних дел, заместитель начальника кадров Подкорытов Иван Сергеевич.

— Здравия желаю! — ответил я.

— Мы здесь с Иваном Сергеевичем посоветовались насчёт дальнейшей вашей профессии и решили предложить служить в уголовном розыске. Как вы на это смотрите?

При словах «уголовный розыск» мне вспомнился фильм «Петровка, 38» с Юматовым и Лановым в главных ролях.

— Не знаю, что мне и делать, — вы меня застали врасплох с таким предложением… Дать положительный или отрицательный ответ я сходу не могу, — ответил я им.

— А что тут думать? Вы сейчас идите вместе с Иваном Сергеевичем, он вас познакомит с будущей вашей профессией. Тем более, идти недалеко — оно в соседнем здании, только вход с другой стороны улицы.

Выходить на улицу не пришлось — имелась потайная дверь с кодовым замком, которая соединяла два этих здания. Иван Сергеевич набрал цифры, и мы вошли точно в такое же здание с такими же архитектурными постройками. Идя по коридору, Иван Сергеевич мне рассказал, что служба в уголовном розыске почётна, а её сотрудники считаются элитой в милиции. Желающих служить в уголовном розыске очень много, поэтому отбирают самых лучших, но сначала мне нужно на эту профессию выучиться.

Есть в структуре милиции учебные заведения с очным и заочным обучением. Мне, сказал мой провожатый, подойдёт заочное обучение: от подполковника Бабича он уже знал о моей ситуации с положением родителей.

Мы зашли в один из кабинетов, где за столом сидели двое молодых ребят в гражданском.

— Познакомьтесь, Александр Фёдорович, с будущими коллегами, — сказал Иван Сергеевич.

Мы обменялись приветствиями.

— Мужики! Вот Александр Фёдорович сомневается: идти ему работать в уголовный розыск или нет, и связать ли свою жизнь с этой профессией? Скажите ему правду.

— И раздумывать нечего — пусть идёт! — ответил один из парней. — Ловить преступников — работа настоящая, мужская. Форму мы не носим, знакомые наши даже не знают, где мы служим. Интересная и нужная профессия. Особенно приятно, когда раскроешь серьёзное преступление — положительных эмоций масса, людям помогаешь… Про Шерлока Холмса читал?

— Ясное дело. Только книги — это одно, а у вас тут всё наяву, и преступники настоящие, не автором выдуманы.

— Спортом занимался? — продолжил со мной разговор парень.

— Боксом. Ещё на гражданке. Ходил в секцию, и в армии не бросал. Первый взрослый разряд. А ещё каратэ увлекаюсь.

— Тем более к нам. Не в БХСС же тебе идти — на счётах считать и со складов колбасу тырить!

— А что, у вас сотрудники БХСС колбасу воруют? — осведомился я.

— Да это я так, для красного словца сказал… Всякие сотрудники там есть — хорошие и плохие, как и везде. Но профессия сотрудника уголовного розыска многому обязывает. И друзьям не стыдно про неё сказать, и девчонкам мы нравимся…

При слове «девчонки» я подумал — а что, можно и попробовать послужить в уголовном розыске, и ответил:

— Согласен.

— Вот и отлично! Пойдёмте ко мне в кабинет и всё обсудим, — сказал Иван Сергеевич.

Придя в кабинет, он достал бланки для принятия на службу и попросил меня их заполнить — написать автобиографию, образование, данные родственников, близких знакомых; где буду первое время проживать и совпадает ли мой адрес с пропиской. Заполнив бланки, я получил от него направление на прохождение медицинской комиссии.

— Думаю, у вас, Александр Фёдорович, со здоровьем проблем не будет. Недавно из армии, так что быстро медкомиссию пройдёте. Проходят её в нашей милицейской поликлинике — адрес на направлении есть. Ещё не забудьте встать на комсомольский учёт. Райком ВЛКСМ — на соседней улице, обед у них уже закончился — можете прямо сейчас туда пройти, это обязательно нужно сделать. Секретарь ВЛКСМ — Белых Олег, отличный парень — спортсмен, уважает молодых ребят, которые хотят связать свою жизнь с милицией. Уверен, он вам понравится.

— А дальше что нужно будет делать? — спросил я его.

— Дальше начнётся служба. Первые три месяца будете учиться азам милицейской службы. Сначала пройдете первоначальные курсы при школе УВД, а после учёбы, до поступления в специальную школу милиции по линии уголовного розыска — послужите в дежурной части УВД помощником дежурного. Должность ответственная, на первых порах будет вам полезна. Узнáете всю структуру милиции, её руко-водство. В дежурную часть стекается вся информация обо всех происшествиях и преступлениях, что совершаются на всей территории области.

— Хорошо, постараюсь всё быстро пройти. Разрешите идти?

— Да, идите.

Войдя в здание райкома ВЛКСМ и найдя кабинет с табличкой «Белых Олег Алексеевич», я на минуту остановился, вспомнив слова старшины роты: «Прежде чем войти в каптёрку, подумай, как будет лучше без проблем из неё выйти, а то можешь получить два наряда вне очереди», — не вовремя зашёл. Постучал, открыл дверь и увидел молодого парня, сидящего на стуле с гитарой в руках.

— Разрешите? — сказал я.

— Пожалуйста, заходите. Сразу видно по выправке — человек военный, — отозвался он.

— Да, вы не ошиблись: недавно демобилизовался. Я пришёл встать на комсомольский учёт, так как буду проживать на вашей территории, а дальнейшую службу продолжу в уголовном розыске.

— Замечательно! На гитаре играть умеешь? — спросил секретарь.

— До службы играл в ансамбле — так, для души.

— Замечательно! — повторил он. — А я вот сижу и репетирую перед выступлением: скоро будет фестиваль бардовской песни, неудобно будет ударить в грязь лицом.

— Репетиция не помешает!

— Может, что-нибудь новое покажете, а я выучу и со стройотрядовцами спою? — Он предложил мне гитару.

— У меня есть несколько песен — немного пописываю их, можно сказать — хобби. Я вам одну из них попробую исполнить. — Я взял гитару и спел одну из них.

— Аккорды я запомнил, потом стихи занесёте, как будет время. Песня достойная, тем более, что её ещё в наших бардовских кругах никто не знает. Сейчас пройдите в соседний кабинет — вас там поставят на комсомольский учёт. Рад с вами познакомиться. Думаю, видеться будем частенько: город у нас небольшой, тем более, я бываю в УВД по комсомольским делам, — сказал Олег, крепко пожал мне руку и я вышел из кабинета.

«Хороший парень!» — подумал я. — «Немного постарше меня лет на шесть, не больше, главное — открытый и работа ему „комсомольская“, видно, по душе. Нужно не забыть стихи занести, неудобно получится — пообещал, а не исполнил».