1095

Алексей Авдохин, 2021

Конец XI века. Христианский мир на пороге крестовых походов, но в народе все ещё сильна вера в древних Богов. Время, когда судьбы Европы и великой некогда Империи Ромеев зависят от того, устоит ли Русь под напором кочевников. Время, когда деревья были большими, люди искренними, а Боги справедливыми. Время, когда Русь становилась великой.

Глава 4

— Похвальная преданность! — глядя в глаза Ратше, произнес Мономах. Следом за ним в комнату вошли сразу несколько бояр княжеской свиты, среди которых Ратша узнал старого Ратибора, отца Ольбера, прославленного воеводу и первого советника переяславского князя.

Владимир Всеволодович расстегнул и сбросил покрытый дорожной пылью мятель, оставшись в простой походной одежде.

— Похвальная преданность! — вновь повторил князь. — Жаль только, что не все бывают ее достойны! — Ратша еще ниже склонил голову, не выдерживая взгляда пронзительных голубых глаз.

Мономах пристально оглядел всех находившихся в комнате и неожиданно весело, совсем не как человек, потерявший недавно если не все, то многое, заразительно рассмеялся.

— Что, не ждали меня? — здесь уже не сдержались и бояре свиты князя, даже суровый Ратибор улыбнулся. — То-то же! — продолжая смеяться, Мономах прошелся по комнате, остановился возле очага. — Тепло тут у вас. А ночи уже холодные, — князь погрел над огнем руки. — Сколько у тебя воинов, Ольбер? — вдруг разом став серьезным, спросил он.

— Около трех сотен, княже! — ответил боярин.

— Я привел еще две. Через пару дней Гордятич приведет остальных, всех, кого сможет собрать. Что думаешь? — Мономах пытливо посмотрел на боярина, но про Ольбера Ратиборовича не зря говорили, что его сердце поросло шерстью — ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Думаю, надо напасть на Ярослава, не дожидаясь подхода наших основных сил! — произнес боярин. Ратша заметил, как старик Ратибор с гордостью за сына кивнул головой.

— Верно, Ольбер Ратиборович, верно! — Мономах довольно посмотрел на своего боярина. — Уж если вы не ожидали нашего прихода, то Ярослав и подавно! — князь улыбнулся, затем перевел взгляд на Ратшу и Тихона. — Значит, говоришь, уверен, что Святополк собирает полки? — Ратша еще раз поклонился переяславскому князю. — Как тебя зовут?

— Ратша, княже.

— Ну что же, Ратша. От моего брата у меня секретов нет! Если хочешь, можешь отправляться к нему и рассказать обо всем, что здесь увидел. Только, — глаза князя сверкнули, — не до того сейчас Великому князю, чтобы помогать нам. А ты кто такой? — спросил Мономах, обращаясь к Тихону.

— Меня зовут Тихон, княже. Я гость из Новгорода, — новгородец учтиво поклонился.

— Тихон, гость из Новгорода, — задумчиво повторил Мономах. — Когда-то новгородцы помогли завоевать великокняжеский стол моему деду, Ярославу. Так что я все еще в долгу перед вами, — князь снял с мизинца золотой перстень. — Возьми его как память о князе, который не забывает добра.

— Благодарю тебя, княже. Новгородцы всегда ценили настоящую доблесть и настоящую щедрость, — Тихон поклонился, бояре одобрительно зашумели, оценив и широкий жест своего князя, и достойный ответ купца.

— Княже, дозволь сказать, — испросил разрешения Ратша. Мономах, удивленно посмотрев на него, кивнул. — В прошлом году половцы убили моего единственного сына, сожгли мой дом. Разреши мне пойти с вами, — на сей раз Ратша, не потупив взора, выдержал пристальный взгляд этих пронзительных глаз.

— Добро! — коротко ответил Мономах, ничем не выдав, что его тронула эта просьба. — Ольбер! Вели разместить и накормить дружинников и, прошу тебя, не наказывай караульных! Ты что же думал, что они не откроют ворота своему князю? — глядя на сердито хмурившего брови боярина, Мономах снова заразительно рассмеялся, но тут же оборвал веселье. — Итак, решено! На рассвете выступаем!

* * *

Ночь выдалась звездной. Осмелевшая луна почти не пряталась за тучи, рассеивая вокруг мягкий струящийся свет. По всему выходило, что завтрашний день будет ясным и солнечным.

Постоялый двор, на котором остановились новгородцы, находился на подоле, недалеко от пристани, и отголоски переклички охраняющих суда сторожей время от времени долетали сюда. Но не они в эту звездную ночь не давали Ратше заснуть. И не мысль о предстоящем завтра сражении — за свою жизнь он прошел множество битв и уже не испытывал того возбуждения, что сводит с ума новобранца накануне боя. Даже мучительные воспоминания, преследующие его последнее время, не терзали Ратшу сегодня. Однако же сон упрямо не шел к нему. Досада и злость на Великого князя, не пришедшего на помощь брату, не выведшего полки против половцев, не вставшего на защиту родной земли, не давали сомкнуть глаз.

Ратша знал, что перед битвой необходимо выспаться, набраться сил, но ничего не мог с собой поделать. Так и лежал, задумчиво глядя на остывающие в очаге угли, словно их странный узор мог открыть ему тайну стремлений и помыслов человеческих. Лишь под утро Ратше удалось забыться коротким беспокойным сном.

Утром, еще затемно, его разбудил юный отрок из княжьей гридни, приведший рослого боевого коня под богато расшитым седлом — подарок Ольбера Ратиборовича. Ратша быстро умылся ледяной водой из кадки, ночи и вправду были уже холодные, с помощью гридня стал облачаться в доспехи.

Поверх рубахи и плотной — от меча не спасет, но удар ослабит — кожаной безрукавки, натянул тяжелую, франкской работы, кольчугу, туго затянул ремнем. На ноги надел ноговицы, сделанные также из колец, но более легких, застегнул наручи, прикрепил к шлему бармицу.

Тщательно, как человек понимающий, что от этого зависит его жизнь, осмотрел оружие. Проверил, легко ли ходит меч в ножнах, удобно ли висит на поясе короткий с широким лезвием кинжал. Любовно погладил умбон большого круглого щита, натянул тетиву лука, сосчитал стрелы в туле. Наконец, набросив на плечи плащ-мятель, вышел во двор.

Гнедой жеребец, подарок Ольбера Ратиборовича, в темноте испуганно шарахнулся в сторону, чуть не оборвав поводья, но затем все же дал взять себя под уздцы, а почувствовав крепкую руку нового хозяина, окончательно успокоился.

Еще с вечера Ратша расплатился с новгородцами, но, несмотря на раннее утро, Тихон и многие дружинники вышли проводить его.

Григорий, Фрол, Щекарь, Ждан дружной ватагой обступили Ратшу. Только сейчас, глядя на них, он понял, как будет не хватать ему этих мужественных людей, разделивших с ним все тяготы и заботы долгого плавания.

— Мы дождемся тебя, — крепко пожав Ратше руку, произнес Тихон, — после пойдем в Киев вместе.

— Спасибо тебе, друже! — Ратша по-братски обнял главу корабельщиков. — Спасибо вам, новгородцы! — в пояс, большим обычаем поклонился боярин. — Меня не ждите, случиться может всякое. Будешь в Киеве, — не давая Тихону возразить, тихо, почти шепотом продолжил Ратша, — разыщи боярина Славяту. Передай ему эту грамоту, — он достал из-за пазухи и передал новгородцу перевязанный бечевкой свиток. — Это очень важно, Тихон. Многие дорого бы отдали, чтобы прочитать то, что здесь писано. Нельзя допустить, чтобы эта грамота попала в чужие руки. Сделаешь? — Ратша пристально посмотрел в глаза Тихону.

— Это то, из-за чего ты так спешил попасть в Киев? — задал единственный вопрос корабельщик. Боярин молча кивнул в ответ. — Не переживай, друг, я доставлю грамоту, — пряча свиток, пообещал новгородец.

— Спасибо! — Ратша еще раз крепко обнял Тихона. — Пора! — ставя ногу в стремя, произнес боярин. — Скоро рассвет… — гнедой жеребец слегка прогнулся под его тяжестью, когда он опустился в седло.

— Мы пробудем в Киеве до конца лета. После пойдем обратно, — торопливо вслед отъезжающему Ратше заговорил Тихон. — В Киеве остановимся на Подоле, на подворье Саввы-новгородца, ну а будешь в Новгороде, знаешь, где нас найти!

— Прощай, друже! Даст Бог, свидимся!

— Прощай, Ратша Ингваревич! Храни тебя Господь! — Тихон набожно перекрестился, затем быстро, чтобы никто не заметил, перекрестил двух всадников, покидающих постоялый двор.

* * *

Где-то рядом, похоже, на самой опушке леса, заухал филин. С болота, со стороны реки, откуда на берег наползал густой туман, ему ответила выпь. Вот ведь глупые птицы! Почти утро уже, скоро рассвет, а они кричат! Ну не чудно?

Ахсар простоял в стороже всю ночь, но спать не хотелось. Не то что его названый брат Илья, тот уже давно храпит под кустом, уютно закутавшись в свою вотолу. Ну да ничего. Они охраняют лагерь с севера, со стороны леса, этот пост самый дальний от ворот Любеча, откуда здесь взяться урусам? Он, Ахсар, мог бы и сам спокойно спать, но он горец, а значит, воин, настоящий багатур, и, кроме того, ему совсем не скучно, как тут заснешь? Множество мыслей, одна приятнее другой, пролетают в его голове, ему так сладостно мечтается в эту ночь.

Еще год назад он, Ахсар, был всего лишь бедным молодым дружинником на службе у урусов. Он жил в большом торговом городе на берегу моря, греки зовут тот град Таматарха, урусы — Тмутаракань. Отряд легкой конницы, в котором состоял Ахсар, поддерживал порядок на улицах, а кроме того охранял город от нападений кочевников. В него набирали в основном касогов, но было в нем также много и его земляков, ясов или алан, как они сами себя называли. Но немногие из них решились отправиться вслед за князем урусов, Олегом, воевать далекие земли на севере. А он, Ахсар, решился и не прогадал!

Всего лишь год прошел с тех пор, как он был только бедным воином, да и не воином даже, а так, посыльным. Зато теперь он и богат, и славен. Сам Хажимет, грозный командир касогов, отмечает его. И есть за что! Никто не может так лихо, как он, мчаться в седле, яростно размахивая саблей, ничьи стрелы не летят так метко. У него уже два заводных коня, много золота, вернется домой — можно будет и о свадьбе подумать, и старикам родителям помочь, а братья просто лопнут от зависти!

На опушке леса снова заухал филин, вот ведь чудная птица!

Заворочался во сне Илья, его названый брат, беспокойно простонав что-то, снова захрапел. Видно, снится, как он врывается в осажденный город, хе-хе! Ахсар тихонько посмеялся, по-дружески, беззлобно. Илья — хороший парень, из рязанской дружины князя Ярослава. Они уже давно побратались, еще после того, как Илья спас Ахсару жизнь при штурме большого города Чернигова. Но и Ахсар не остался в долгу: в небольшой стычке с урусами, уже после Чернигова, помог отбиться своему другу. Теперь они братья! Жаль только, скоро придется им расстаться — говорят, что князь Ярослав устал от войны и хочет увести свою дружину домой. Обидно, хотя, честно говоря, Ахсару уже и самому надоело сражаться, вот бы поскорее вернуться домой, покрасоваться новой кольчугой, конем, золотом. Только бы еще взять этот город, Любеч. Рассказывали, он сам вчера слышал, что там добра видимо-невидимо! Видно, не врут, вон какие высокие стены да башни понастроили! Да, было бы здорово ворваться в этот богатый город, там много всего есть, только бери, успевай!

Так мечтал Ахсар в эту ночь, такие приятные мысли роились в его голове, когда небо на востоке окрасилось красным. Занималась заря, но даже это не сразу заметил горец, поглощенный столь радужными видениями. Как не заметил он и кое-что еще более важное.

Страшная боль на мгновение ослепила его, и тут уже он понял, что случилось, хотел закричать, но слова вместе с кровью тяжелой жижей шмякнулись из разрезанного горла. Он еще услышал это бульканье, услышал короткий предсмертный вскрик из-за кустов, где лежал Илья, но когда по нему пронеслись, втаптывая в траву, чьи-то ноги, он уже ничего не почувствовал.

Натиск дружины Мономаха был страшен, и сразу стало ясно, что от такого удара воинам Ярослава, несмотря даже на численный перевес, уже не оправиться.

Мономах разделил своих ратников на три отряда. Первый, самый большой, насчитывал около двух сотен пешцов и сотню всадников. Этот отряд вел Ратибор, он должен был напасть первым, со стороны города, и потеснить основные силы Ярослава. Второму отряду, в котором находился и Ратша, около сотни воинов под предводительством Ольбера Ратиборовича, надлежало скрытно обойти врага лесом и ударить как раз там, где стоял в стороже несчастный Ахсар, в тыл рязанцам, тем самым еще более внося беспорядок и сумятицу в ряды противника. А третий отряд, пятьдесят отборных закованных в тяжелые брони всадников, старшая дружина князя, во главе которой встал сам Мономах, наметил свой удар со стороны реки, там, где между болотистым берегом и лагерем Ярослава оставалась полоска ровной земли для разгона конницы.

С первых же минут боя, больше похожего на избиение, воинов Ярослава охватила безудержная паника. Часовые, застигнутые врасплох, толком не сумели поднять тревогу, и очень многие рязанцы приняли смерть, даже не успев хоть как-то изготовиться к битве. Лишь с той стороны, где ударил Ратибор и лагерь был укреплен лучше всего, дружинники Ярослава сумели дать отпор переяславцам. Но когда отряды Ольбера Ратиборовича и самого Мономаха прорвались в тыл оборонявшимся, все было кончено.

Гнедой так и рвался вперед, его даже приходилось сдерживать. В пылу борьбы Ратша уже не терял головы, как в молодости, не бросался в гущу схватки, рискуя жизнью понапрасну. Тем более, когда против тебя не половцы, а такие же, как ты, русичи, рязанцы да муромцы. На его удачу, как раз с тыла, там, где ударил отряд Ольбера Ратиборовича, лагерь Ярослава прикрывали касоги. Около двух десятков из них успели вскочить на лошадей и с гиканьем бросились навстречу русичам.

За секунду до того, когда всадники сшиблись, Ратша еще заметил, как, вырвавшись вперед, Ольбер Ратиборович звериным ударом копья выбил из седла чернобородого касога в позолоченной броне. Ну а после уже было не до того, чтобы смотреть по сторонам, Ратша врубился во врага.

Первый удар он принял на щит. После, уже краем щита отбил в сторону чью-то саблю и тут же, размахнувшись, нанес страшный удар мечом сверху. Славный клинок, творение рук одного из лучших кузнецов Киева, отсек край щита какого-то касога и, не замедлив движения, жадно напился первой за сегодня крови.

Гнедой жеребец упорно нес его дальше. Прикрываясь щитом, Ратша наотмашь ударил вправо, перерубив по спине еще одного врага. Ну а дальше его оттеснили свои же.

Почти половина касогов полегла, остальные, повернув лошадей, бросились врассыпную, давя по пути тех, кто еще не успел очухаться ото сна и нацепить доспехи. А навстречу им, от реки, уже неслись, сметая все на своем пути, дружинники Мономаха.

На холме, возле большого шатра, принадлежащего, по-видимому, самому Ярославу, рязанцы еще раз попытались сдержать ярость нападающих. Весь цвет рязанско-муромского воинства — старшая дружина, ближние бояре и воеводы, — сплотившись вокруг своего князя, рубились с ожесточением, понимая, что им нечего рассчитывать на милость победителей. Но даже они, хоть и отбили успешно несколько атак, в итоге дрогнули, не выдерживая напряжения боя, а когда вдобавок ко всему воины Ратибора принялись издали сыпать стрелами, блистательная свита рязанского князя покатилась с холма вниз, ища спасения в бесславном бегстве.

* * *

Трудно сказать, кто побежал первым. Так всегда бывает во время боя, когда, казалось бы, только что ты стоял в строю и хоть и из последних сил, но держался, и вот уже летишь вперед, нахлестывая коня, ловя ртом воздух, задыхаясь в такой радостной и пьянящей скачке, в которой победителю достается самый ценный трофей — жизнь. И словно с глаз твоих спадает пелена, и ты, который мгновение назад видел лишь своего противника, вдруг начинаешь замечать, как рядом с тобой умирают люди. Как с грохотом валится наземь подбитый стрелой боярин Дмитр, как испуганно косит глазом оставшийся без седока, но все еще бегущий со всеми скакун. А еще ты вдруг видишь голубое полотнище с вышитым на нем золотым Архангелом и понимаешь, откуда пришла подмога к защитникам города, но от этого не перестает так противно сжиматься внутри, и еще больший ужас охватывает тебя.

Ярослав неистово погонял коня. Около сотни дружинников — все, что осталось от большого рязанско-муромского полка — мчались вслед за ним. Сотня воинов, которым удалось вырваться из этой бойни, сотня воинов, которым стыдно было посмотреть друг другу в глаза. Всего лишь жалкая сотня воинов.

Ярослав смахнул рукой набегающие слезы, отчаяние переполняло его. Как же так? Как случилось, что переяславцы, как снег на голову обрушившись на лагерь Ярослава, разметали, растоптали спящее и не ожидающее нападения рязанское войско? Где же теперь его дружина, его бояре, его воины? Где же теперь его опора, его надежда, его будущее?

Одними из первых пали, пытаясь сдержать натиск ратников Мономаха, боярин Поздей с сыном Романом. В скоротечной схватке на дальнем конце лагеря сложил свою буйную голову чернобородый Хажимет. Пропал где-то боярин Богша, геройски погиб, бросившись в самую гущу боя, Андрей Губа. Уже напоследок, когда остатки дружины Ярослава пробились сквозь строй врага, поймал свою стрелу боярин Дмитр.

— Княже! Княже! Обожди! — Ярослав обернулся, попридержав коня. Боярин Петр, с головы до ног забрызганный кровью, поравнялся с ним. — Обожди, княже! Оторвались, кажись! Коня загонишь! — могучей рукой боярин схватил поводья княжеского скакуна, потянул вниз, пригибая голову жеребца к земле, останавливая эту бешеную скачку. — Полягут кони, княже! Осмотреться бы!

— Хорошо, — конь Ярослава, пробежав еще несколько шагов, наконец остановился, пена клочьями слетала с него. — Привал!

Впервые после того как им удалось вырваться, Ярослав, не озираясь через плечо и круп своего коня, по-настоящему огляделся вокруг.

Небольшая поляна посреди редкого леса, где они оказались, была залита ярким светом, солнце поднялось уже высоко, а ему казалось, что битва закончилась только что. Усталые всадники, едва спешившись, валились на землю, взмыленные кони, обессилев, с трудом держались на ногах. Сколько же длилось это отчаянное бегство? И сколько оно продлится еще?

Подлетевший Рудольф придержал стремя, помогая князю спрыгнуть на землю. Постельничий Митяй сбросил свой плащ, расстелил его на траве, но Ярослав, даже не взглянув на слугу, прошел мимо. Шатающейся походкой добрел до края поляны, сел на корягу, привалившись плечом к поросшему мхом стволу высокой сосны, и долго сидел, жадно раздувая ноздри, вдыхая перемешанные со смолой запахи леса.

— Княже? — старый Арнульф, единственный кто осмелился нарушить одиночество Ярослава, подошел, присел рядом. — Ты как? Не ранен?

— Сторожу надо выслать, — не оборачиваясь, отрешенно бросил Ярослав. — Не ровён час…

— Уже выслали. Ты сам-то как? — старый воевода с тревогой заглядывал в лицо своему князю.

— Как же так, Арнульф? — Ярослав повернулся, в глазах властелина Рязани и Мурома стояли слезы. — Что же теперь делать-то, а? Как быть дальше?

— Нешто, — тяжелая старческая рука легла на плечо князя, и было в ней столько силы и мудрости, что, казалось, сейчас пригнет его к земле. — Настоящий воин не тот, кто сильно бьет, а тот, кто, упав, вновь поднимается. Будь сильным, Святославич, — в хриплом голосе воеводы Ярослав услышал отголоски древних германских богов, которым когда-то поклонялись предки Арнульфа да и его, Ярослава, тоже. — Будь сильным! Таким, как был твой отец! Держи удар! И тогда твоим врагам никогда не сломить тебя.

— Спасибо, Арнульф, — Ярослав тряхнул головой, решительно поднялся. — Ты прав, не время сейчас предаваться отчаянию. Нам нужно идти дальше!