Странные события в Сухаревой башне
Сухарева башня невидима постороннему: она часть волшебного замка, где скрытно живёт глубинный народ и настоящее сплелось с прошлым. Об этом – в дневнике шестнадцатилетнего Ивана Брюса, которому в снах является как заботливый наставник Фёдор Михайлович. Попытка арестовать Ивана по надуманному поводу не удалась. Семья юноши понимает, что враг, пряча лицо, ищет путь в замок. В этих условиях Иван не может встретиться с друзьями – это опасно. Замок предлагает путешествие в 19 августа 1917 года. Кошки Анфиса и Никта принимают облики Николая Бердяева и Эдгара По, помогая Ивану и его товарищам в захватывающем приключении.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Странные события в Сухаревой башне предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
2
In Xanadu did Kubla Khan
A stately pleasure-dome decree:
Where Alph, the sacred river, ran
Through caverns measureless to man
Down to a sunless sea.
So twice five miles of fertile ground
With walls and towers were girdled round;
And there were gardens bright with sinuous rills,
Where blossomed many an incense-bearing tree;
And here were forests ancient as the hills,
Enfolding sunny spots of greenery20.
Samuel Taylor Coleridge.
В стране Ксанад благословенной
Дворец построил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан.
На десять миль оградой стен и башен
Оазис плодородный окружён,
Садами и ручьями он украшен.
В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
И древний лес, роскошен и печален,
Блистает там воздушностью прогалин.
Перевод Константина Бальмонта.
Утром повалил густой, весёлый снег, смешанный с крутящимся ветром. В снеге засияло пробивавшееся сбоку солнце, заполняя лед снежинок бешеными искрами и слепящей белизной. Вскочив со своей огромной, изукрашенной таинственными сюжетами кровати, я подбежал к окну и с удовольствием рассматривал утонувшую в белом Москву — только в самом низу сквозь прозрачное основание башни ехали густой лентой автомобили. Могло показаться, что внизу — море, а сама башня — невидимый ковчег21, плывущий сквозь порывистую пургу в неведомое будущее.
Я вспомнил вчерашние события и удивился той странной легкости, с которой они остались позади. Торопиться было некуда, дел серьезных у меня не намечалось, посему я снова вернулся под полог кровати, чтобы задремать.
Ближе к обеду я, со скукой на кривом лице, сидел за большущим столом, рассчитанным на полторы сотни едоков, в парадной трапезной с многоцветными стрельчатыми витражами. Никогда нельзя было угадать, кто же сегодня будет за столом во время обеда: только я и мать или еще кто-нибудь из лиц необычных, вызывающих удивление и любопытство. Замок, по своей воле, открывал врата избранным: это были самые разные, непохожие друг на друга люди, смысл визита которых мог долго оставаться загадкой. Приходящие были вестниками или же знаками чего-то значительного, и это требовало понимания и осмысления, а главное, действий с нашей стороны. Такова была традиция — с уважением принимать и выслушивать всех, кому замок открывался сам. Сегодня, кроме меня и матери, как и неделю тому назад, появилась полусумасшедшая старуха Аглая Зиновьевна, с крючковатым носом, одержимая приступами смеха. Второй гостьей была спокойная женщина средних лет, Елена Сергеевна, молчаливая и кроткая, с неподвижным лицом, — она приходила к нам часто. Третий человек был совсем незнаком присутствующим: он явился в затертой одежде и больших затемненных очках, словно слабовидящий. Когда он снял очки, мать узнала его: это был Герман Бон — матушка не была знакома с ним, видела ранее только в новостных сообщениях.
— У нас сегодня кавалер! — молвила Аглая Зиновьевна, улыбаясь и склоняя голову набок.
— Да-да, не считая Вани, — поддержала матушка, ожидая, что же скажет Герман. — Не обращайте на нас внимания, Герман, как Вас по батюшке?
— Герман Карлович.
— Я Серафима Аркадьевна… Угощайтесь, Герман Карлович, чем Бог послал. У нас тут всё просто и незамысловато. Будем рады разделить беседу и трапезу с Вами! — мать, понимая, что Герман чувствовал себя не в своей тарелке, развернулась к нетерпеливой, желавшей что-то рассказать старушке. — Аглая Зиновьевна, снова будете на нас нагонять жуть и кошмары?
— Ха-ха! Нет, моя хорошая! Я Германа Карловича по дороге сюда видела… Знаете, он так странно смотрел вверх — и даже под очками было видно, как вращал глазами, — что я предположила: он сюда не просто идёт, а воспарить над городом хочет. Сзади хотела подбежать и в шутку спросить, уж не хочет ли он дом с привидениями приобрести?
— И что же, Аглая Зиновьевна, как удалой домопродавец22 женского полу, постеснялись приставать к мужчине на улице? Набрались бы наглости и визитку бы протянули очаровательному Герману Карловичу.
— Ой, да, постеснялась. Даже побоялась. Вдруг, думаю, пойдем сюда вместе, а Герман Карлович окажется непростым мужчиной и на моё деловое предложение серьезно так ответит, взглянув на визитку: «Аглая, я уже не мальчик, понимаете? Лет восемьсот живу — и никаких привидений не видел. Почтенная женщина, а всё туда же норовите!» Скажет, что я дура, и осерчает. Навсегда. И моя карта будет бита!
— Так Вы, Аглая Зиновьевна, легкомысленная наша дама, не спросив, продадите наш замок какому-нибудь мужчине в годах, эдакому скромному полковнику с двойным дном!
— Куда мне! Скромные полковники на меня не смотрят, стесняются. Или прикидываются бедными! Им, их деткам, мать моя, сирым и скромным, подавай Лондон, тогда они сразу оживают и влюблённо на меня заглядываются, расцветая, словно юноши на выданье.
— Елена Сергеевна, у Вас-то всё хорошо? — спросила матушка, вздохнув.
Елена Сергеевна промолчала и едва кивнула матери, чтобы показать, что не всё в порядке.
— Я нашла один старый рецепт, — продолжила мать, передавая мелко исписанный листок Елене Сергеевне. — Вдруг поможет? Да и врачи толковые бывают. Искать надо!
— Везде, моя хорошая, нужны деньги и деньги, чтобы толковых добыть, — подхватила Аглая. — Одно название, что бесплатная медицина.
— Вот Герман Карлович нам поможет. Недаром он пришел… Найдете полковников Аглае Зиновьевне? Поможете Елене Сергеевне с лечением дочери? Судьба нас всех сегодня свела друг с другом. А Вы, Герман Карлович, с чем к нам пожаловали? Признавайтесь.
— С полковниками сложно сладить. Скорее, они меня найдут, чем я их, — пошутил Герман. — Но попробовать можно, Аглая Зиновьевна, тем более что полковников всё больше и больше становится вокруг. Как грибы растут. Такое полковничье время наступило. Живём под Марсом, солдаты необходимы. При этом врачей и больниц больше не становится… Елена Сергеевна, поможем Вашей дочери! Я здесь, как ни странно, потому, что мне во сне явилась покойная бабушка, показала на башню рукой и молвила, что много лет тому назад, прячась от злобных преследователей, оставила нашей семье важное письмо в башне и что именно сегодня во что бы то ни стало его нужно забрать… Я в такие мистические видения и глупости, разумеется, совсем не верю: шестой десяток давно пошёл, но я, как видите, явился сюда, как на почту.
— Так и есть, — согласилась матушка, доставая конверт и передавая его Герману. — Что касается мистических глупостей, Вы правы. Не надо придумывать то, чего нет. Письмо же — вот оно. Говорят, Ваша бабушка очень страдала. Одно время здесь укрывалась. Люди добрые помогли. И дело закончилось ссылкой, как Вы знаете. Будучи тут, она оставила письмо и попросила вручить тому, кто за ним явится… Час настал… Я уж не знаю, что в нём такое, — Вы сами прочитаете… Мне почему-то кажется, что час получения письма связан с последними событиями: над нами нависло что-то нехорошее. Вчера Ванюшу хотели схватить на улице вооруженные люди… И это только начало, судя по всему… Помогите нам прояснить ситуацию… Только что мне в голову пришла мысль. Попробуйте выступить в прессе с замыслом восстановления башни, скажите, что размышляете о создании фонда. Наверное, наши преследователи проявят себя.
— Теперь Вы наш шпион! — хитро подмигнув, решительно прошептала Аглая.
— Елена Сергеевна, будешь связной? — спросила матушка.
— С удовольствием, Серафима! — ответила та.
— Мне уготована роль наблюдателя, летописца, школьника, пишущего сочинения? — возмутился я, чтобы хоть вопросом проявить себя.
— Роль едока супа тебе светит в ближайшие дни! Посидишь дома — научишься связно излагать мысли, ленивый дармоед. Ты же ничем толковым не занят! Нахлебаешься не только супа, но и чего похлеще скоро, чувствую я. Ох, конец моей спокойной жизни пришёл! Поел? Молодец! Шагай отсюда! С глаз долой!
— Мать, теперь я понял, ты под Марсом сегодня в гороскопе! Триангуляция с Плутоном. Зашибись, как звёзды встали, — отшучивался я, наблюдая, как беспричинный гнев на меня растёт, подобно поднимающейся океанской волне.
Для скорого перемещения в главной части замка достаточно было прикрыть глаза и суметь на миг уснуть, чтобы оказаться в нужном месте. Излишнее волнение или возбуждение могли затруднить способность к моментальному сну. Так произошло сейчас: я заморгал, но не уснул под грозным взглядом матушки:
— Ступай к себе и делай свои уроки! Через три часа проверю все тетради! Не сделаешь — будешь сидеть неделю в замке безвылазно. Даю слово!
— Почему так ты так сурова сегодня?
— Хочу быть собранной и ответственной мамашей, сынок!
— У тебя почти получается.
— Вот это «почти» обсудим с дедом ближе к вечеру вместе с другими нашими и вашими перспективами.
Медленно, останавливаясь по пути, я побрёл сквозь тихие, отзывавшиеся эхом от шагов покои в сторону своей комнаты в башне. Темные коридоры, иногда прямые, иногда сворачивающие в стороны, иногда с лестницами, с тусклыми, потрескивающими светильниками, вели через анфиладу причудливых, наполненных светом разных оттенков комнат, от розовато-золотистого до сиреневого. В одной из зал Никитична смотрела по телевизору что-то вроде «Давай поженимся». Она проводила меня неусыпно-внимательным взглядом наставницы, но потом окликнула:
— Ваня, подойди! Что скажу…
— Скажи, Никитична!
Речь Никитичны обладала чудесной словесной и звуковой изменчивостью: то становилась насквозь древне-старомодной и окающей, то напитывалась медийной лексикой, превращаясь в характерное московское аканье. Метаморфозы слога и дискурса находились в зависимости от настроения и предмета беседы и бывали крайне неожиданны. Сейчас же, начав с оканья, Никитична продолжила аканьем:
— Не пойму, куда мы катимся?! Недавно, лет тридцать-сорок тому назад, всё космических академиков показывали по зомбоящику с утра до вечера. Всё про полёты на Луну, на Марс. Наука, техника и урожай. Фильмы про то, как стыдно до слёз премию в три рубля получать, если плохо трудился… Сейчас же бабы с надутыми губами и грудями, возрастом лет под триста, на вид деревенские, вроде меня, с пустыми головами, ведут передачи про то, как мужиков заполучить вместе с богатствами. В детское время толкуют об этом. Последние времени настали? В чем дело, сердечный?
На экране сидящие за столом дамы-ведущие, точно, говорили о своих накачанных частях тела, подтяжках, пластической хирургии. «Я тоже заболеваю этим вирусом. Может, ещё что-нибудь, ещё что-нибудь…»23 — поправляя расстегнутую кофточку, игриво вещала одна из женщин, не забывая упомянуть о том, что импланты, сидящие в ней, «самые дорогие».
— Душевная жизнь прекрасных дам для меня малопостижима, Никитична! Как думаешь, можно предположить, что импортные импланты, «самые дорогие», и есть наши национальные скрепы? Вдруг это так? Не смейся… Посмотри! Счастливые бабы и мужики, как на живой картине художника, в рамках разных жанров и телеэкранов, прыгают, веселятся, как дети, танцуют и скачут так и сяк, поют, готовят еду — и это чудесный мир благодати. А большие груди — прости, Господи, — это же круто, считают дамы-ведущие. Мигом это обстоятельство повышает самооценку и рейтинг! И если трудно что-то изменить внутри, то почему бы не изменить нечто снаружи? Изменив снаружи, физически, ты создаешь вероятие, шанс для изменений внутри. Это диалектика тела и духа. И свидетельство общего благополучия. Значит, они не голодны… Что еще для счастья нужно? Разве ты об этом не мечтала?
— Нет, Ванюша! Упаси Бог! Грех какой! Разрезать и что-то внутрь вставлять? Соблазн какой! Пирсинги, татуировки… Это всё печати антихриста… Погляди: они же все с крестами на шее! Как же так? Блуд, тщеславие, лень написаны на их лицах, — не унималась Никитична. — Они погрязли в пустословии и презирают бедных. Предупреждали святые угодники о последних временах…
— Они же, твои теледамы, знают, чего хотят от жизни — бесконечного удовольствия. Для себя… Кресты? Это прикольно для них, наверное… Может, ты преувеличиваешь? Может, они Библию читают в перерывах между программами? Хотя ты права, Никитична… Это же картины ада… Представь, эти дамочки затащили Иисуса в свою программу и говорят: «Вот он, Жених посреди чертога брачного!»
— Не шути так! Сейчас за упоминание Иисуса в застенок сажают. Только за упоминание! Рот раскрыл не там, помолился не так, Иисуса не так вспомнил, — а рядом уже прокуратор стоит, смотрит, слушает… Это для верующих, говорит, оскорбление… Ты хихикнул, когда молился… При свидетелях… В темницу! Один тут шел по улице, увидел агитацию какую-то да брякнул во всеуслышание глупость: «Господь и партия едины!»24 Может, старое, советское, с новым так смешалось в его беспутной головушке? Времена перепутал. Господи, прости! Ну что? Сразу виноват, сразу экстремист и богохул, кощунник. Статья. «Двушечка»… Срок будет мотать, несчастливец! И все люди молчат! Никто не заступится! Если Христос вернётся сюда, к нам, его тут же прокураторы, игемоны схватят. «Вы слышали богохульство; как вам кажется?»25
По экрану пробежала реклама: известная гимнастка демонстрировала бритые подмышки и сладко, расслабленно шептала: «Моя кожа нуждается в правильном дыхании!»
Никитична продолжила ворчание:
— Дышит она кожей, дурища! Чтобы раздетой скакать с шестами или на брёвнах? А потом в Госдуму? Такого мы не знали, точно. Мне столько лет, что я уж не помню, о чем мечтала в молодости. О радости, точно, мечтала. Радость, она от всякого бывает. От матушки, батюшки, сестер, братьев поначалу. От праздников. От хорошей погоды. Наверное, о сарафанах, сорочках, душегрейках, бусах, кокошниках тоже мечтала. Каюсь. Грешна. Странно, но о любви я не мечтала. Замуж вышла за Федю-ровесника — смешно сказать — в тринадцать лет. Я мечтала быть похожей на мать. Нынче же зомбоящик нам рассказывает и показывает, о чём мечтать. О чем мечтают твои друзья-одноклассники, Ванюша?
— Купить чипсы, айфон, списать домашку, легко сдать экзамен, выспаться наконец, прогуливать школу, найти кучу денег, завести отношения, сидеть в интернете с утра до ночи, отдыхать и лениться где-нибудь на берегу теплого моря. Стать богатым и знаменитым. Много о чём мечтают. Некоторые о чём-то своём мечтают. Чем больше мечтают, тем сильнее хотят умереть… И они зомбоящик уже не смотрят, Никитична! И ты его забудь.
— Вот я и думаю, что жизнь сейчас очень путная! Но люди остались прежними, хоть и триста лет прошло. Мотыльки-однодневки.
— Что спрятано в нашем будущем, Никитична? Все знают, ты у нас самая большая искусница в этом деле… Нострадамус, гадающий на телевизоре… Ванга, слушающая всех живых тварей, включая прохожих…
Один глаз Никитичны был устремлён в экран, другой — на меня:
— Слепцов орда стоит и ждёт,
Когда же замок сам падёт,
Устал их хмурый караул.
Когда б попутный ветер дул,
Нашелся б ключ к загадке сфер,
Который время развернул,
Из бездны поднялся б злодей
Со страшной шайкою своей.
Но ключ лежит на дне,
А дно запрятано во сне,
А сон тот — в глубине души
Того, кто тайну бережёт,
Того, кто спрятан в темноте,
Того, кто слышит ветра гул
В полночный час…
Тут Никитична задумалась, подбирая рифму. Я ей помог:
— Среди акул…
— Нет! — не согласилась Никитична, но предложить что-то иное в рифму никак не могла.
— «Лорд Байрон прихотью удачной облек в унылый романтизм и безнадежный эгоизм26». Байрон вроде бы не утонул, а только простудился в море? Значит, это не он. Пиратов не хватает в стихотворении, Джека Воробья. И ничего-то я не понял насчёт будущего из твоего экспромта. И надеюсь, что сие творение не потерянная устрашающая часть «Сказания о Старом мореходе» Кольриджа?
— Байрон? Кольридж? Я уж и не помню таких. Перечитать надо бы. Столько лет утекло! Следующее стихотворное прорицание, возможно, станет бойче по стилю. Погода влияет на стих, — тут дискурс Никитичны стремительно переменился под действием временных турбулентностей. — Будущее? После того, как всё хорошо, бывает совсем нехорошо. Циклы Кондратьева27, волны Эллиота28. Даже пятиклассник найдет закономерности и посчитает… Новое время идёт, покой кончился, слышу, как солдаты шагают и земля дрожит… Достаточно нам метафизического! Тебя ждёт в опочивальне свежее печенье, пирожки и мандарины.
Насчет варёного, печёного и сладкого Никитична оказывалась всегда права. Будущее готовим мы сами, как пирожки в духовке, — такой эмпирический вывод напрашивался при взгляде на то, что можно было съесть. Мистика существует там, где есть непонимание происходящего. Я был в шаге не только от своей опочивальни, но и от марксизма, когда вспомнил предание, что в позднее советское время над улицей, сквозь невидимый замок, был протянут алый транспарант с лицами трёх бородатых классиков марксизма-ленинизма и белой краской выведенным лозунгом «Народ и партия едины!» И теперь, поднимаясь по лестнице вверх, обитатель или визитёр замка, в недоумении испытав легкое головокружение, проходил сквозь голографический след диалектических материалистов, что, несомненно, влияло на общий настрой и логику мыслей. Обреталась суровая собранность, появлялась революционная решительность, брови хмурились, появлялось желание давить буржуев. «Революционный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг»29. Далее, по мере спирального движения, визитёра настигало мучительное разочарование в смысле коммунизма или же банальное отрезвление, природа которых таилась в беспрерывных возмущениях пространства-времени внутри вертикальной оси башни.
Со странными чувствами я вошел в свою комнату. Столько всего неясного! Моя судьба приостановилась, чтобы выбрать новое направление в изменившихся обстоятельствах. Что будет? Всё перестраивается? Новая школа? Новые друзья? В моей опочивальне, похожей на своей форме на крест, в глубине одной из частей, висело большое зеркало — в нём я мог видеть себя в полный рост. Я подошел к зеркалу: лицо казалось бледным и грустным, неподвижным, глаза были темны и печальны. Интересно, как выглядит мой брат? Похож на меня? Весел и добр? Я даже представил, как мы впервые встречаемся, он стоит передо мной и говорит:
— Привет, Ваня! Я Генри, твой брат. Матушка сказала, что вчера предупредила тебя.
— Да-да, привет, Генри! Я и не знал, что у меня есть брат! А ты?
— И я не знал ничего о тебе до вчерашнего дня. И почему такая тайна, тоже не знаю.
Я сел за уроки, и это отвлекло меня от грустного. Через полчаса постижения коварной алгебры, источника ночных кошмаров, я огляделся, надеясь увидеть на столе, в привычном месте, пирожки и мандарины, но, к удивлению, ничего там не было. Странно! Я посмотрел по сторонам и заметил тарелку с одним пирожком и вазу для мандаринов на одной из полок шкафа. Ваза была пуста. Забывчивость не была подругой Никитичны. Пришлось вернуться к злополучной алгебре, в виде иррациональных уравнений ползущей по бумажным страницам. Перелистывая страницы задач и формул, боковым зрением я заметил метнувшуюся тень — я повернулся в её сторону и никого не обнаружил: комната была пуста.
Я взял тетрадь с учебником и сел на широкий подоконник: вид города с высоты действовал на меня по-особому, отвлекая и немного погружая в мечты. Медленно ползли автомобили, подобно рекам; прохожие по берегам городских рек тоже преодолевали неподвижность.
Кто-то стоящий на тротуаре вызвал во мне чувство любопытства. Я взял небольшую подзорную трубу с подоконника и стал наводить резкость: пожилая женщина смотрела на меня — я не мог этого не заметить, — её взгляд остановился именно на мне. Я ощутил подкативший страх и мурашки, ползущие по рукам и лицу, потом волну чего-то теплого и неприятного — лицо старухи расползалось в гадкой улыбке и беззвучном смехе, она подняла руку, тыча в меня пальцем. Я не мог отвести от неё взора, точно был околдован. Я видел её глаза и лицо — всё же остальное погружалось в белёсый туман.
Моя голова закружилась, тело обмякло, и сознание померкло…
Я пришел в себя лежа на кровати. Был вечер. Мать, с испуганным лицом, сдерживала слёзы:
— Что же это за напасти? Что случилось?
— Я видел на тротуаре старуху — она, как это ни странно, тоже видела меня и указывала пальцем. Я смотрел в её глаза и упал в обморок.
— Что-о? — закричала матушка, смотря на деда. — Я сойду с ума! Откуда она такая?
— Кто-кто? — передразнил дед матушкину интонацию. — Правнучка Вия какая-нибудь. Никитична, ты что слышала?
— Это всё чёрные мужи30 околачиваются окрест. Те самые, которые вечор31 за Ванюшей шныряли. Не унимаются. Днесь32 они, чай33, привезли Алёну Ивановну к стенам нашим, чтобы она им порассказала опосля34, что о нас понимает. И как сюда прокрасться. Так я теперича35 думаю… Серафима, ты же знаешь Алёну Ивановну! — обратилась Никитична к матери с волнением. Испытывая сильные чувства, Никитична переживала возвращение к уже давно забытому, архаичному языку.
— Так Алёна Ивановна — сущая ведьма? Не думала о ней так!
— Значит, так и есть. И ты в опасности, — утвердительно сказала Никитична.
— Ничего-то эта Алёна Ивановна не сделает. Руки коротки. Давно она захаживала сюда? — спросил дед.
— Две недели тому назад, — припомнила матушка.
— И что она тут оставила? — поинтересовался дед. — Живо вспоминайте!
— Вспомнила… Полную сумку яблоков36! — отозвалась Никитична.
— Кто их ел? Осталось что? — спросил дед.
— Ох, я, дура старая, недоглядела! Перевела их все на начинку для пирожков и Ванюшу угощала свежими. И сама ела, — каялась Никитична.
— И я пробовала, — прошептала матушка. — Что будет с нами?
— А меня не угостили, ох, вредные женщины! Обошли? Где мой пирожок? Я один тут такой? Ага! — весело заметил дед, показывая, что не верит ни в какие чары.
— Никитична, ты говорила, что оставила мне пирожок, печенье и мандарины. Я нашел только пирожок и съел — ничего другого не было, — вспомнил я.
— Кто-то съел, — тихо пробурчала старуха. — Кто-то съел… Ещё и Петровича потчевала…
— Ух ты! Петрович тоже околдован! — смеялся дед. — Также есть загадка с неизвестным! Мать, ты давно свои ловушки проверяла?
— А что? — удивлённо матушка посмотрела на деда.
— Так проверь! Сейчас!
По крутым лестницам, вслед за стражниками, указавшими матушке дорогу в миг транса, мы спустились глубоко вниз и, открыв по пути несколько массивных железных дверей, достигли одного из далёких подземелий. В ожидании мы остановились, умолкли и стали прислушиваться. Издалека доносилось хлюпанье жидкости и человеческие голоса, отзывавшиеся долгим трубным эхом. «Раз… Два… Три… Замерзаю… Слышишь, умник без головы, из-за тебя мы тут! Провалились и теперь по колено в вонючем месиве толчёмся! Почему поленился потребовать от начальства карты этих чёртовых лабиринтов? Как можно действовать на месте и по обстановке? Хотел бы я, чтобы тут был наш полковник и в этой мерзости покувыркался! Обещал, хитрюга, нам Сочи и Крым… И вот он, курорт! Скажи, каких демонов они в подземельях ищут? Рехнулось начальство, так я считаю!» — громко и нервно говорил один, преодолевая через звуки слов безысходность холода и тьмы. «Что ж! Да, мы с тобой купились на внеочередной отпуск… Вспомни-ка, мы тут шли и думали, куда ж свернуть… Ты, нервный обломот37, начал орать от злости — вот пол под нами провалился… Резонанс… Сам виноват… Если рехнулось начальство, не моё это дело! И не твоё! Выбираться отсюда как-то нужно… Должны же кого-то послать по нашим следам», — отвечал другой, чуть более спокойный и низкий, голос.
Мы приблизились: в каменном, ровном полу зияло круглое отверстие — это был неглубокий колодец. Свет едва-едва струился из отверстий сверху, над подземельем. Говоря строго, подземелье было пограничным: с одной стороны, замок, со всеми его жильцами, обитателями и многослойной реальностью, всецело мог считать подземелье своей частью; с другой — любой досужий диггер либо любопытный подросток, при желании, мог попасть сюда долгими, запутанными ходами, набравшись терпения.
— Здравия желаю! Вы кто такие? — спросил дед, подойдя к краю и посветив вниз фонариком.
Внизу замолчали. Ответный луч фонарика осветил лицо деда — дед поморщился.
— Ты, старый пень, помоги лучше выбраться, — сказал Первый, не стесняясь своей грубости. — Мы счёт времени потеряли, в грязной холодной жиже тонем. По службе тут, старый чёрт… Что смотришь?
— Кто такие, спрашиваю? Что за служба у вас? Часто грязевые ванны пользуете?
— Как вылезем, так удостоверения предъявим, старикан! Не боись! Кинь нам что-нибудь, чтобы мы зацепились. Канат, верёвку. Шевелись…
— Рассказывайте! — медленно протянул дед. — Нет времени многажды вопросы задавать. Или говорите, куда звонить, чтобы вас достали. Номерок…
— Не дури, дедок! Не оказывай сопротивление! Не то далеко пойдешь. Забабахал нас своей болтовнёй… Ты сам кто?
— Из замка я, — ответил дед.
Внизу замолчали. Через минуту отозвался Второй, его голос звучал не столь нагло, в отличие от голоса Первого:
— Мы можем быть вам полезны!
Теперь дед замолчал. Второй продолжил:
— Слышите меня? Очень полезны!
— Чем? — коротко спросил дед.
— Помогите вылезти! Будьте человеколюбивым! Сидеть много часов в грязи, темноте и холоде — настоящий ад… У вас нет жалости?
— Вы правы — ад. Самый настоящий. И без причины в грязный колодец не попадают: он разверзается тогда, когда причина вдруг объявляется.
— У нас работа, дедушка! Хорошо, скажем… Суть дела такова: есть повестка к следователю, мы должны найти Ивана Брюса и вручить ему эту повестку. И всё…
— Так вручайте! Иван Брюс, покажись! — обратился дед ко мне.
— Я тут, — отозвался я. — Давайте! Но странно-то как! Хо-хо! Повестка!
Дед продолжил:
— Представьтесь, господа, по форме! И бумажку протяните наверх, мы её отмоем, высушим и в рамку торжественно вывесим в парадной зале. Доставайте повесточку, доставайте! Не стесняйтесь! Стражники поднимут бумажечку!
Снизу замахали чем-то белым — и бумажный четырехугольник взмыл вверх, остановившись перед нашими глазами. Дед направил фонарь и попытался прочесть:
— Одна кака! Тьфу! Всё испачкалось… Разобрать невозможно. Так… «По делу о репосте в социальной сети такой-то… изображения в формате джипег следующего содержания: депутат Государственной Думы Филонов с автоматом и в футболке с надписью «Православіе или погибель»… Лозунг «Православіе или погибель» признан экстремистским». Что за ерунда? Не по адресу явились. Идите в Госдуму и предъявите адресату с автоматом свою бумажку… Вы это серьезно? Филонов осеняет себя мутными слоганами-лозунгами, а при чём тут Иван? А вы, братцы, случайно не из средневековой инквизиции? Костры горят уже? Или снова за анекдоты сажают, но за анекдоты в весёлых картинках?
— Не мы же это придумали, дедушка! Мы люди служилые и подневольные. Нам сказано: найти и вручить…
— Вот так же рассуждали сотрудники фашистских концлагерей. Они были ни при чём… Просто людей водили в крематорий, как на экскурсию. Гитлер у них, слышь, во всём виноват, начальство рехнулось. Инквизиция крематории построила! Приказы они выполняли, нелюди! Так они, честные офицеры, потом в судах объясняли… А у нас — Сталин во всём виноват… Что думаете об этом? Или уже сравнивать нельзя? И думать тоже?
— В холодной грязи думать невозможно. Мозги остыли. Выручай!
— Вы же пришли не вручить, а задержать, провести беседу не только с задержанным, но с его законными представителями? Вручили! Теперь задерживайте и проводите беседу… Тут цель не в задержаниях и статьях, а в чем-то другом… Или что? Кишка тонка? — допытывался дед.
— Это не нашего ума дело… Помоги вылезти… И с нами почтительно беседуй!
— Почтительно? Может, вам я кланяться обязан после каждой фразы? Вы сами что выбираете: православие или погибель? Не понимаю я смысла этого странного лозунга! — поинтересовался дед.
— Православие, конечно! Разве мы нехристи?
— Я так и думал! С вами можно столковаться… Будете у меня монахами? Как прочтёте Евангелие, так на все четыре стороны… Как только экзамен сдадите на знание основ…
Внизу замолчали.
— У нас, дедушка, семьи, жёны, дети, ипотека… Как они без нас? А книжку как-нибудь сами, на досуге…
— И у нас семья, голубчики! Вы же нас разлучить хотели… И шантажировать, задержав Ивана… Только я не понимаю целей, хоть что делайте со мной. Из-за чего война? Каков ультиматум?
— Мы не в теме… Правда… Наше задание — обследовать коммуникации, найти ходы, выходы, лабиринты, нарисовать детальные схемы и задержать всех, кто повстречается… Это всё, что можем сказать.
— Кому схемы сдавать будете? Кто вас инструктировал перед заданием?
Первый и Второй упрямо молчали.
— Что ж, стражники вас поднимут из колодца и препроводят в соседнюю клеть, где приведёте себя в порядок: отмоетесь, высохнете… Не на мороз же вас гнать? И поговорим после этого… Я вас в заложниках держать не собираюсь. Это ваш излюбленный, гадкий метод… Ищете зацепку, чтобы человека схватить… Два здоровых лба пришли проповедовать высокие нравственные ценности? Любовь и справедливость несёте? Какие вы после этого христиане?
— Не обмани, дедушка!
Мы покинули подземелье, и уже через десять-пятнадцать минут втроём сидели за круглым столом в уютном кабинете с высоким потолком, украшенным полустершимися, закопчёнными фресками, откуда свисала тяжёлая люстра со множеством рожков.
— Аркадий Владимирович, каково Ваше видение ситуации? Вы, как я посмотрю, воодушевлены опасностями? — начала матушка критически.
— Да, Вы правы, Серафима Аркадьевна, воодушевлён! Скука — это уже не про нас.
— О да! Мне кажется, всё серьезно закручивается, — продолжила матушка в тревоге. — Голливудский боевик. Если со стороны смотреть. История с Ваней, эта предательница Алёна Ивановна, эти двое — звенья одной цепи. Никитична говорит, что нами занялись, найдя что-то в архивах. Она так слышала. Сегодня ещё к нам пожаловал Герман Бон за письмом от бабушки.
Дедушка вздохнул и стал серьезным:
— Да, Серафима, у сюжета не только завязка, но и развитие действия в наличии… Думаю, подняли документы тридцатых годов, когда Сталин занимался башней38 не шутя: он искал библиотеку39 и Книгу40. И рвение «кремлёвского горца»41 таково было, что башню разобрали по камням, но ничего-то не нашли. Не дался «толстым пальцам» Иосифа замок — башня невидима стала. Скольких тогда, в тридцатые, замок, став неприступным укрытием, спас от верной смерти — не сосчитать! У кого-то из вождей сызнова появился интерес к легендам, витающим вокруг нашего невидимого дома? Или у них выкристаллизовалось и ещё более достоверное представление о замке? Это уже хуже… И не боевик это, Серафима Аркадьевна, а хоррор для идущих на приступ… Мы для них — загадка в виде могучего центра силы. Мы же — потомки тамплиеров42, глубоко внедрённые в сердцевину русской жизни… Наш род в родстве со Стюартами и Романовыми… Одно мне непонятно… Как они вышли на Ваню? Я изучил вчерашнюю записку, полученную нашим юношей… И вот он, результат. Шерше ля фам, Ванюша! Записка, вероятно, пребывала долгое время в сумке, портфеле или рюкзаке молодой особы. Судя по всему, записка этой девушкой изготовлена. Запахи парфюмерной воды «Nina Ricci Premier Jour», следы темно-синего лака, немыслимого для меня оттенка с названием «Блю Болла», другой косметики — всё это показал анализ. Есть следы сальбутамола — им лечат астму.
— Ого! Похоже, я знаю, о ком идёт речь! Химия — весьма точная наука, — удивленно пробормотал я.
— Кто же эта ненаглядная особа? — оживилась матушка.
— Две ненаглядные особы, если следовать твоим словам. И они сидят совсем рядом со мной, за соседней партой. Алиса Чудова и её лучшая подруга Катя Кадочникова. Они часто вместе, но очень разные буквально во всём. У Алисы всегда лак темно-синего цвета и, как помню, парфюмерная вода с таким названием; у Кати — астма, она избегает косметики.
— Следовательно, их кто-то попросил подкинуть письмо? — мать посмотрела на меня с дедом вопрошающе.
— Похоже, само письмо не ими составлено, но они его читали. Девочкам, по-видимому, была отведена роль почтальонов, — таковы были предположения деда. — Ваня, вспоминай, было ли что-то примечательное в общении с ними в последнее время?
— Нет, ничего такого упомнить не могу.
— Если кто-то желал тебя, Ваня, задержать в школе или по дороге, этот кто-то запросто обошёлся бы без письма. Подозреваю, что затея с письмом нужна для того, чтобы выследить, откуда и как ты появишься. Преследователям важны дополняющие картину детали. Нужны разные ниточки. Они смотрят вперёд. Так это выглядит на первый взгляд, — говорил дед. — Моё предположение: они увидели тебя только на углу, когда ты вышел из кареты, — до этого ты был для них невидим. Безусловно, они ломают над этим голову. К тому же тебе удалось уйти от профессионалов, что и для меня крайне удивительно в силу неясности причин. Ты для них сущая нечистая сила! Недаром вдумчивые стратеги Алёну Ивановну быстро разыскали и сюда снарядили, дабы воздействовать на тебя магически. Замок теперь либо не пустит Алёну Ивановну, либо заточит её при попытке проникновения. Серафима, Алёне Ивановне ничего не известно о тебе вне замка?
— Надеюсь, что ничего. Иногда Алёна Ивановна старалась начать беседу о том о сём с Никитичной, но Никитична была с ней надменна, держала ухо востро и только пару слов ей бросала, — отвечала матушка. — Алёна Ивановна, наверное, чувствовала себя обиженной, бывая у нас. Она считала, что я должна была открыть ей, как мне удается разговаривать с растениями и животными. Алёна Ивановна настойчиво просила книгу, по которой она могла бы научиться этому. Однажды я ей сказала, что ничего для неё такого замок не даёт: «Замок сам решает, что дать человеку». Она промолчала, обиделась, но продолжала появляться у нас.
— Вот-вот! Не исключено, что Катя и Алиса ждали от меня большего, особенно во время контрольных, — насмешничал я. — Совсем как Алёна Ивановна.
— Попробуй их разговорить через сеть, — предложил дед. — Я обновил защиты нашего доступа. Тебя обязательно будут вычислять по айпи-адресам и постараются по какой-нибудь гадкой ссылке направить или предложат что-нибудь загрузить на компьютер. Будь осторожен!
— Так что с моим братом? Когда он приедет? — спросил я маму.
— Неизвестно, — грустно и односложно ответила она.
— Почему и тут тайны? — поинтересовался я, нахмурившись.
— Да, ваше раздельное существование до известной поры и ваше незнание друг о друге — одно из условий, суть которых, причины которых должны быть в тайне. Не я это решила.
— Как всё здорово! Как загадочно! И как замысловато ты высказываешься! — протянул я. — Когда же известная пора наступит? И кто установил условия?
— Будут знаки, что пора близка. Ты тоже сможешь их заметить, — туманно ответила матушка.
— Знаки бывают вдоль дороги, они для водителей. Не всякий водитель замечает знаки. А есть такие водители, что видят знак, но не знают, к чему он, — я решил проявить немного остроумия.
— Да-а, — хитро согласился дед. — Кстати, имя Алёны Ивановны само по себе знак. Помню, так звали старуху процентщицу, к которой Родя Раскольников захаживал, а затем, следуя душевному порыву, укокошил топором. Бабка была кровопийцей, а Раскольников боролся с вампирами. И что ж мы, Серафима Аркадьевна, раньше-то не сообразили, что за фрукт эта Алёнка?
— Вольно обращаетесь с великим романом, Аркадий Владимирович! «Алёнка» — это шоколадка, для малых деток, — парировала мать.
— Точно! Покупаешь такую «Алёнку» в магазине, для малых деток, разламываешь на кусочки — и ешь. Вот «Алёнка» внутрь и попадает, — продолжил безумный диалог дед. — Как троянский конь. Потом удивляемся, почему такой провал. Всё из-за любви к сладкому. А Вы, Серафима, говорите «ловушки», «ловушки»!
— Какую чушь вы вдвоём несёте! — начал выражать недовольство я. — Теперь я затворник. «Душой дитя, судьбой монах»43. И всё более осознаю собственную безысходность. Вернее, безвыходность отсюда. Когда я смогу в конце концов погулять? Без кропотливого дозора? Или вечно сидеть буду в этих призрачных стенах? Вопросы у меня, безусловно, риторические.
— Вполне себе настоящие стены! Даже более! Настоящие призрачные и прозрачные для непосвящённых. Самое оно, особенно подходит для сложных времён, — стал уводить беседу в сторону дед.
— Уроки проверяй, мать семейства, грозная женщина! — я тоже решил развернуть тему разговора. — Трудись!
— Святое дело, — отозвалась матушка. — Хотя пора мне отвыкнуть от этого странного занятия — ты же не третьем классе!
— Дом абсурда, замок болтологии, гнездилище пустоты, — я решил обострить общий диалог.
— Вань, сдаётся мне, что завтра мы погуляем! Хорошо? Так погуляем, что до Кремля дойдём наконец, — ехидно пообещал дед.
— Что за намёки, Аркадий Владимирович? — заинтересовалась матушка. — Чем Вы там заняты, в своих тайных лабораториях?
— Какие лаборатории? О чём вы? Вам, любезная, почудилось! Засим я покидаю вас: меня в нетерпении ждут два извлечённых из колодца субъекта. Капкан вашего изготовления сработал. Средневековая забава удалась. Поздравляю!
— Они вернутся сегодня домой, к детям, к жёнам, к ипотеке?
— А как же! Мы же тут человеколюбцы. Капканы, ловушки, силки. Всё готово для встречи любезных гостей. Вы в мейнстриме, Серафима! Что думаете об эпохе Ивана Грозного? Последняя мода в том, чтобы с пониманием относиться к его забавам, к тому, как он митрополита убил, сына убил, человеков, аки44 мясо, в котлах варил. Памятник ему пребольшой отлили! И хороводы, знаешь, водили вокруг истукана; речи, полные чувств и смыслов произносили! Ахали и охали «собачьи сыны» — так обычно величал подобную публику сам царь.
Дед Аркадий растворился в воздухе, матушка въедливо и с осуждением в меня всматривалась, и это предвещало разговоры на серьезные темы, прежде всего об учёбе и разумном использовании появившегося у меня времени. Я упредил матушку, заявив, что спешу к себе, чтобы заняться полезными делами — уроками и записями в дневнике. «Записывай сны с изрядными подробностями, задумывайся о них и толкуй значения», — был её наказ. «Слушаюсь, матушка!» — был мой ответ.
Жизнь взаперти и в тайне от всех школьных знакомцев и друзей меня подавляла и, действительно, наводила скуку и сон. Одиночество я чувствовал крайне остро. И оно усугублялось правилами замковой жизни: покои каждого из нас обыкновенно находились в отдалении друг от друга, и это была традиция, в её основе лежало стародавнее убеждение о том, что при таком порядке жизни наши находятся в меньшей опасности.
Поднимаясь к себе в башню и пройдя половину этажного пролёта, я посмотрел сверху вниз и заметил чем-то озабоченную Никитичну в окружении нескольких доселе не виданных мною морщинистых стариков, с факелами и при шпагах, в париках и одеждах Петровских времён. Они, сонные, прихрамывая и шаркая ногами, с трудом и вразвалку еле поспевали за моей здоровенного роста няней и казались гораздо древнее её. Это могло выглядеть смешно, если бы я не понимал, что старики спят десятилетиями в далёких покоях и что их пробуждение вовсе не случайно, а связано с опасениями или с ожиданием чего-то важного.
Вечер был ясный и тихий, и яркая, полная луна сегодня особенно приблизилась к Земле и словно светилась изнутри, показывая на округлившейся поверхности манящие взгляд неровности. Город, утихая к ночи, тоже источал свет и особое сияние, исходившее от свежего, недавно выпавшего снега. Тишина города и моего одиночества в опочивальне сменилась грохотом поступи стражников, их невнятными разговорами, и я вроде как со стороны увидел и себя, засыпающего на боку, и ночной дозор за дверями. Мне удалось взглянуть в зеркало: оно открылось в глубину своим изогнувшимся, отразившим полную окружность окном, сквозь которое я увидел черные силуэты четырех всадников, несущихся через облака, со всех сторон и во весь опор, к замку. Всадники друг за другом, не замешкавшись, влетели в замок сквозь стену. Я забылся на какое-то время — и очнулся у той самой реки, что видел в ранних снах. Я съехал с крутой скалы вниз, оказавшись у невысокого деревянного моста, висевшего над мутными и светло-желтоватыми водами широкой реки. За ровной спокойной рекой лежал город, куда я держал свой путь. Одолев реку, я случайно обнаружил в себе чудесную способность парить в воздухе: подпрыгнув вверх, чтобы схватиться за какую-то ветку, я повис, а потом стал медленно снижаться. Тут же я понял, что способность к левитации связана с внутренним желанием, особым ментальным усилием, и эту способность легко развить в себе. Мне захотелось поделиться открытием с матерью: она находилась поблизости в раздумьях, но, похоже, происходившее со мной открытие никак её не интересовало. И я уплыл куда-то, где в квадратной, хорошо освещенной комнате за столом сидела Алиса Чудова. Она сказала: «Не догадывалась, что так произойдет. Это был всего лишь розыгрыш. Мы с Катей придумали. Давай встретимся в парке, ты знаешь, по дороге из школы. Я всё расскажу». Алиса и её комната исчезли, а я смотрел на ночное небо со звездами: высоко в зените зажглась яркая звезда, и звезда восхищала необычной красотой. Когда я опустил взгляд вниз, то обнаружил, что замок где-то подо мной и что я могу упасть, если разучусь летать. От страха я прикрыл глаза. Мне показалось, что падаю, падаю стремительно.
Тяжело дыша, я проснулся посреди ночи, ещё не совсем веря в благополучное приземление. Спать совсем не хотелось, и я с планшета зашел в социальную сеть, где не был со времени злосчастного нападения вечером. Я прочитал несколько сообщений от одноклассников. Например, в одном было: «Эй, чувак! Ты становишься знаменитым. Тобой интересуются какие-то суровые мордовороты. Нас по очереди вызывали из класса во время уроков к завучу. Спрашивали о тебе: куда ходишь, с кем дружишь, какой ты. А больше спрашивали про родителей. Как ты там? Что-то серьезное?» В другом: «Ванюха! Не ходи в школу. Похоже, тут тебя повяжут. А также повяжут там, где часто бываешь. Точно говорю. И что ты такое натворил? Признавайся, злодей!» И другие сообщения — в таком духе. Интересно, что аккаунты Алисы Чудовой и Кати Кадочниковой были удалены. Было сообщение от классной руководительницы, в котором она любезно интересовалась, всё ли у меня в порядке, нужна ли помощь, почему мой номер мобильного вне сети, почему телефон мамы тоже не отвечает, как с нами связаться и когда собираюсь явиться в школу. «Все в классе очень волнуются и ждут тебя! Мы, учителя, крайне удивлены происходящим и желаем тебе поскорее выпутаться из этой странной истории», — писала наша классная дама, по-видимому искренне сопереживая. Я решил ответить с легкой иронией: «Мне сказали, что я немного приболел. А посему какое-то время надлежит мне поберечь здоровье. Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь! Всё хорошо! Надеюсь, будет ещё лучше. Постараюсь вас не огорчать. Уроки делаю, учебники читаю. Жду не дождусь, когда вернусь в любимую школу».
На этом сентиментальное в моей жизни быстро скрылось в глубине планшета, и я стал наблюдать за зеленоватым пятном в темном окне зеркала — отражением собственной физиономии. Это было лицо довольно грустного и озадаченного человека, и смотреть на него мне не хотелось никак.
В какой-то момент в зеркале заиграли тени от факелов, горевших в коридоре и затрепетавших от волны воздуха, и поверхность стала живой и глубокой: темнота вокруг меня расступилась — снизу, из глубины, донеслись чьи-то голоса и резкие, протяжные звуки. Я, овладев магией моментального сна, оказался внизу и, прислушиваясь к ясным звукам, поспешил в залу, где исстари проходили оружейные и фехтовальные тренировки, в которых с ранних лет довольно бестолково упражнялся под руководством деда и нескольких кичливых и ворчливых мастеров, занятых воспоминаниями о былых победах, но уже как лет двести с лишком утративших молодость и хватку. Никитична шла мне навстречу — за ней двигалась толпа казавшихся карликами тех самых стариков — и была явно не в настроении:
— Всем спать! — хмурясь, гаркнула она. — Расходитесь! Смех один такое видеть!
— Что тут происходит? — поинтересовался я. — Обычно по ночам тишина и покой.
— Тут мобилизация и учения происходят. Порох должен быть сухим. Ко всему ли мы готовы? Рапиры, шпаги, сабли залежались и заржавели. Ящики с амуницией и боеприпасами покрылись паутиной и плесенью — их открыть невозможно. Порядка ни в чём нет! Лентяи вокруг, — возмущалась Никитична. — Ты вот сам большой уже и ни о чём не думаешь. Больше в свой телефон смотришь и пальцем в него тыкаешь! Вот я, старая бабка, и порешила шороху маленько навести, если без меня тут нет охотников. Одни болтуны и созерцатели. А глубинный народ наш завсегда должен быть готов к подвигу!
Сонные старики в париках и со шпагами были огорошены прямой решимостью и удалым напором здоровенной Никитичны, которая распекала правых и левых, смотревших на неё снизу вверх и жавшихся друг к другу, как виноватые дети.
— Что с тобой, родимая? Не навоевалась? Али сон дурной? — глухим голосом прошуршал появившийся невесть откуда Петрович, хлопая слипающимися глазами.
— Дурной! Спишь много! Пошустрей будь и поумней. Смотри дальше! Кто Ванюшу чуть не проворонил? Ты же, старый! Жизнь меняется — вот и поспевай! Одно я всем скажу: чую, что кто-то тут разгуливает, ох, чую! И голоден он: трескает всё, что оставишь или ежели зазеваешься. Я таких фокусов и не помню на своём веку! Не ты ли запустил кого? — обратилась моя няня к Петровичу.
— Я своё дело знаю! — с достоинством ответил Петрович, обидевшись.
— Иди спать! Смотри его во сне! А вы, жалкие шуты гороховые! — обратилась она к старикам солдатам. — Вами только деток смешить на ёлке, — берите заржавые шпаги и рапиры свои и шугайте45 его! Чтобы к утру духу его не было!
— Слушаемся, матушка! — виновато кивая, отвечали подначальные Никитичны.
Эти слова напомнили последнюю беседу с матерью. Я улыбнулся и кое-что вспомнил.
— Вот почему мандарины и пирожки пропали, — пробормотал я. — Я видел во сне всад… — начал я и не успел договорить, как Никитична быстро и ловко оборвала меня:
— Молчи! Слышишь!
Она внушительно посмотрела на меня и помахала сжатым кулаком. Выдержав тихую паузу, я всё же поинтересовался:
— Мне показалось, что раздались необычные звуки. Как стон железа и скрежет. Было такое?
Никитична, уже успокоившись, ответила:
— В машины рядом снег грузят ночами. Может, часы на башне двинулись и пошли. Время заторопилось, заворочалось. Иногда замок стонет из глубины или от ветра. Кто знает… Я спать иду, Ванюша, чего и тебе желаю.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Странные события в Сухаревой башне предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
20
Отрывок из поэмы «Кубла-хан, или Видение во сне» (англ. Kubla Khan, or A Vision in a Dream) Сэмюэла Тейлора Кольриджа (1772-1834). Автор утверждал, что поэма пришла к нему во сне.
24
Фраза напоминает лозунг советских времён — «Народ и партия едины!»; лозунг появился из названия передовой статьи газеты «Известия» (1953, 8 марта), которая вышла на третий день после смерти Иосифа Сталина.
38
Окончательное решение о сносе Сухаревой башни принимал лично Иосиф Сталин. Об этом свидетельствует телеграмма, отправленная из Сочи 18 сентября 1933 года.
39
По одной из версий, книги из библиотеки Ивана Грозного могли попасть в руки Якову Брюсу и храниться в башне.
40
Согласно легендам, Яков Брюс владел какой-то магической книгой, открывающей все тайны, в том числе будущее. Якобы эта книга принадлежала когда-то царю Соломону. Якобы после смерти Якова Брюса книгу искала Екатерина Великая, приказавшая разобрать комнаты и стены в отдельных местах башни. Сам Брюс вряд ли верил во что-то сверхъестественное, его ум был скептическим, научным. Яков Брюс был знаком с Исааком Ньютоном, Готфридом Лейбницем.
