Странные события в Сухаревой башне

Алексей Викторович Павлов, 2019

Сухарева башня невидима постороннему: она часть волшебного замка, где скрытно живёт глубинный народ и настоящее сплелось с прошлым. Об этом – в дневнике шестнадцатилетнего Ивана Брюса, которому в снах является как заботливый наставник Фёдор Михайлович. Попытка арестовать Ивана по надуманному поводу не удалась. Семья юноши понимает, что враг, пряча лицо, ищет путь в замок. В этих условиях Иван не может встретиться с друзьями – это опасно. Замок предлагает путешествие в 19 августа 1917 года. Кошки Анфиса и Никта принимают облики Николая Бердяева и Эдгара По, помогая Ивану и его товарищам в захватывающем приключении.

3

My secret garden's not so secret anymore

Run from the house holding my head in my hands

Feeling dejected, feeling like a child might feel

It all seems so absurd

That this should have occurred

My very only secret

And I had to go and leak it!

My secret garden's not so secret anymore!⁴⁶

Depeche Mode.

Поутру мать, дед и я появились в трапезной в одно время и, как сговорившись, молчали, почему-то хмурясь, — то ли погода не выдалась сегодня, то ли ночь оказалась для всех беспокойна.

— Как почивал⁴⁷, сынок? — поинтересовалась матушка, первой нарушив полусонную тишину.

На меня что-то внезапно нашло после услышанного «почивал», и я ответил:

— Хорошо, мамочка! С великим смыслом сны видел. Бог не оставил меня своей благодатью сегодня ночью и хитроумные видения подарил, — произнес я на одном дыхании, запивая кашу компотом.

Удивление пронеслось на непонимающем лице матери — дед же сдержанно, почти невидимо, изобразил улыбку в своих глазах и замер.

— Кого же ты повстречал во сне? — продолжила расспросы мама.

— Федор Михайлович меня изрядно порадовал в очередной раз: путь указывал во тьме нашего невежества и молча знаки подавал, что затея записывать — весьма похвальное занятие.

— Как ты это понял? — методично вопрошала матушка.

— Большей частью он изъяснялся красноречивыми жестами, как в театре кабуки. Вероятно, для большей убедительности внутри молчания и в ожидании моих слов.

— Красиво сказано. И как сие понимать? — прозвучал следующий вопрос.

— Слова во сне утекают в забытьё глухоты — жесты же живы и запоминаются. Федор Михайлович всегда открыватель. Выход из тёмного коридора заблуждения — банально — через старую, забытую всеми дверь, сквозь мерцающие огни тайного сада, где деревья светятся в темноте. «My secret garden's not so secret anymore, run from the house holding my head in my hands…»⁴⁸ Горящие, растущие из них слова растекаются по всему миру мгновенно. Не это ли мечта большого писателя? Федор Михайлович с орбиты также на Луну указывал. И это уже не раз. Но тут я ничего не понимаю. Хотя что-то в этом есть. Я застрял в этих глубокомысленных видениях, маман. «It all seems so absurd!»⁴⁹ Реальная жизнь — вот моя стезя. Хочу убежать отсюда, не то прокисну в бездействии и неподвижности! В замке безумие наступает на пятки.

— Бегство возможно через предательство. И ты это знаешь. Безумие — симптом усложнения твоего разума, его умножения.

— Ты неверно толкуешь мои слова. Сидеть тут взаперти и беседовать только о снах — сущее мучение. Я о простом и понятном говорю… Как бы мне пойти погулять, а не умножать извилины в полушариях?

Дед Аркадий встрепенулся:

— Вот-вот! Жизнь есть сон, как сказал Кальдерон⁵⁰… А ты уже по-английски заговорил. Превращаешься в Артура Коннора. Красим твои волосы и стрижём, фотографируемся для паспорта, а дальше вместе едем по делам. Где-то через час. Сны быстро забываются, и это к лучшему.

— Это безопасно? Я о поездке, — интересовалась мама.

— Как посмотреть, Серафима! Ежели твоя Алёна Ивановна ухитрится нас настигнуть, то, верно, Фёдор Михалыч поможет. Явит нам Родиона Романыча, а тот уж быстрёхонько разберётся с вредной и гадкой старушонкой. Тюк — и всё.

— Всё шутишь, дедушка Аркадий?! Что с теми, которые вчера в ловушку угодили?

— Сложные ребята, в том смысле сложные, что с трудом всё понимают, но крепко по-своему жизнь толкуют, глядя прямо в глаза: «Дед, у тебя тут где-то и золото, и камни драгоценные. А философский что за камень? У тебя есть? Ты колдун или маг? Хочешь, мы тебя с нужными людьми сведём? И тебе, и нам польза будет. Если что, тут неподалёку есть бар и кафе «Баблок» — туда заходим в обед». В общем, Серафима, они уже напрочь забыли как нашу беседу, так и всё тут с ними приключившееся, а вот мы уже можем слушать их разговоры про рыбалку, охоту, автомобили.

— Всё это некрасиво! И так же бесчестно, как их поступки.

— Ну, милая моя! «Грех величайший — бытие. Тягчайшее из преступлений — родиться в мире»⁵¹. Во-первых, их поступки отнюдь не бесчестны: это их работа. Во-вторых, пусть будут хитры и низменны мои поступки — я это переживу, Серафима Аркадьевна… Лишь бы все были живы и здоровы! Вот и хорошо! Ваня, который Артур! Не ленись: займись уж усердно фехтованием! Вдруг пригодится!

— Может, ещё в какой кружок меня запишете? Например, конного спорта? — я не мог обойтись без иронии.

— С удовольствием!

— Ночью, матушка, я видел четырех всадников, то ли во сне, то ли наяву. К чему это?

— Я не видела. И тему снов предлагаю на время подзабыть, — уже раздражённо заговорила мама.

Дед, помолчав и посмотрев на мать, покрутил ложку в руках и стал степенно объяснять, взор подняв куда-то вверх, к круглому высокому куполу:

— Четыре тени скачут со всех сторон света, через Бездну, и пересекаются в стенах замка, воплощаясь во Всаднике. Обычно на башне просыпаются часы: их механизм чуть оживает и совсем ненадолго приходит в движение, подобно пробудившемуся большому сердцу. Вот так происходит смещение во временных пластах замка, где время обычно сгущено и почти остановилось. В утробе замка, его глубинах что-то изменяется: появляются или исчезают предметы, комнаты, ходы, передвигаются стены. У Всадника есть миссия, в которую мы не посвящены, — у нас могут быть только догадки. Древние жители замка могут видеть его как явную Тень с очерченным обликом — и страшатся. Всадник осматривает замок, обходит приделы и покои замка дозором верхом — слышны удары копыт коня, — останавливается перед каждым встречным и вглядывается в лицо. Видящие его вблизи испытывают трепет. И впоследствии предпочитают не говорить о произошедшем либо упрямо отрицают, что были свидетелями чего-то необыкновенного. Такова суеверная традиция… Мы же, существа из позднейших пластов времени, судим о подобных происшествиях полагаясь на предания, сплетни и нелепые разговоры… Через некоторый срок Всадник просит открыть Врата (они тяжелы и распахиваются со нездешним скрежетом) и покидает замок… Что и состоялось прошедшей ночью. Нынче внутри замка, среди глубинных жителей, видевших Всадника воочию, начинаются тихие толки о том, каков он был в этот раз, какие знаки дал и что всё это означает.

Матушка, пасмурная, с осуждением слушала деда и отвечала:

— Половина из этого — порождение фантазии. Словом, небылицы. Морочишь нам голову сказками. Аркадий Владимирович, поясни: у тебя в галерее висят работы одного художника, и там как раз эти четыре всадника. Мне кажется, картины впечатлили тебя и навели на мысли.

— Серафима, ты путаешь причину со следствием. Картины появились в галерее из-за моего интереса к сюжету четырех всадников, а не наоборот. Ты делаешь попытку отрицать. Могу предположить: ты что-то видела прошедшей ночью. Или что-то знаешь сверх того, что знаю я. С какой половиной ты согласна?

— С той, которая ближе к науке и подальше от искусства. Случившееся ночью — это возмущения внутри времени, его вибрации. Остальное — работа сознания и видения.

— Я с тобой согласен, милая! Не всё ж так однозначно! Ну, пожалуйста, сделай одолжение, посмотри на эту ложку в моих руках и на свою тоже, — дед стал крутить ложку перед собой, поворачивая её разными сторонами. — Что видишь, упрямая и ненаглядная? Моя чуть искривлена — и твоя, думаю, тоже… И тарелки, приглядись, немного изменили форму. Взгляд художника такое отметит — обыватель пропустит. Через пару дней и ложки, и тарелки, и всё остальное вернётся к изначальному виду. Гештальт⁵² какой-то, если уж ты разделяешь вибрации и работу сознания. А для меня кривая ложка — свидетельство того, что было ночью… Вань, собирайся! За московский час изменить внешность — ох, как непросто! Это не вечность. Серафима, постриги его покороче и сделай сияющим блондином!

Через полтора часа мы оказались в одном из тихих переулков неподалёку от Чистых прудов, в уютном гастрономическом заведении «Пряники и вареники». Молниеносно, среди интерьера в стиле а-ля рус, перед нами вырос учтивый усатый официант и предложил ознакомиться с меню. Дед, нарочито изображая скопидома⁵³, обратился к нему:

— Уважаемый, знаете, у меня финансовый вопрос. По бонусам. Кто у вас сегодня за старшего?

Официант быстро улыбнулся под усами, его глаза смешно округлились — и он ответил уверенно, густым басом:

— Никифор Львович. Как обычно. Одну минуту!

Действительно, ровно через минуту перед нами стоял тот самый Никифор Львович — атлетически сложенный, сосредоточенный, незаметный и, судя по ненавязчивому, но пристальному взгляду, внимательный человек.

— Рад приветствовать! У Вас есть вопрос? — поинтересовался он, и лицо Никифора Львовича стало грустным.

— Я ваш постоянный клиент… Вот моя бонусная карта, а это счета с вашего сайта, — дед достал из бумажника лист, его рука чуть подрагивала. — Мне кажется, тут есть ошибка… Я сам пересчитал, на бумаге… Посмотрите цифры. Будьте любезны!

— Хорошо, — Никифор взял листик, предложенный дедом, и, ещё добавив порцию серьезности на своё лицо, стал в него вглядываться. — Вы всегда рассчитывались своей картой?

— Обычно — да. Но, возможно, не всегда. Всего не упомнишь! Дайте мне на минутку бумажонку!

Никифор быстро вернул листок назад. Дед не торопясь вытащил еще одну банковскую карту, и я с удивлением увидел на ней имя таинственного брата — Генри Коннора. На карту внимательно смотрел Никифор — дед же на бумаге начертал в разных углах инициалы брата размашистой, невнятной латиницей. Диалог деда и Никифора казался поначалу забавным, а далее — странным и замысловатым.

— Подождите минут пять, пожалуйста, — попросил Никифор с сердечностью и тревогой в голосе. — Я сейчас же проверю через нашу базу… Думаю, Вы правы… В нашем беспокойном мире и не такое возможно! Пока выпейте травяного чаю с нашими пирожками. Вам понравится!

Никифор спустился по лестнице куда-то вниз, а дед ушел в себя — что-то заставляло его сильно переживать. Прошло пять, а потом и десять — пятнадцать минут, а Никифор не возвращался.

Дед натянуто улыбался мне, смотрел по сторонам, мял салфетку и старался пить чай так, словно на дне чашки, под слоем напитка, что-то скрывалось и туда нужно было непременно заглянуть. Я чувствовал, что он ждёт не дождётся и сдерживает тревогу.

Наконец Никифор Львович появился — и лицо его показалось мне ещё более сумрачным:

— Извините за ожидание! Вы правы, Аркадий Владимирович! Раз уж так произошло, предлагаю Вам и Вашим близким воспользоваться вот этими приглашениями. Возьмите! — Никифор протянул деду несколько красочных листиков, на которых что-то еще было написано от руки.

— Спасибо! Мне кажется, что я Вас, Никифор Львович, видел… Где-то на днях… Такое возможно? — спросил дед, делая паузы и выделяя слова.

Интонация деда нашла отражение в ответных словах собеседника:

— Да, вполне… И я даже припоминаю где… В «Библио-Глобусе». Вы там были? Это здесь. Неподалёку. Удивительное совпадение… Молодой человек, — обратился Никифор ко мне с настойчивостью, — проследуйте за мной: я Вам оформлю карту нашего заведения.

Я пошёл за проворным Никифором вниз, в небольшой, отделанный тёмным деревом кабинет. Когда формальности были улажены и я уже с картой выходил на лестницу, Никифор окликнул меня: «Артур, Вы забыли кое-что!» Я вернулся… «Мне это совсем ни к чему! Забирайте поскорее — я тороплюсь», — и Никифор протянул мне два паспорта, один из которых он раскрыл, дав прочитать новое, уже известное мне имя — Артур Коннор. В паспорте была фотография, сделанная дедом час тому назад в замке. «Ловко!» — подумал я, удивившись.

Вскорости мы покинули заведение, попрощавшись с его любезными хранителями. На улице дед сказал, что всякие прогулки сегодня отменяются и нужно спешить домой, не мешкая.

— Ну вот! — недовольно отозвался я.

— Обстановка нынче не та. Погода плохая, — бурчал отговорками дед.

— Всё отлично! Лучше не бывает! — парировал я, на что в ответ получил гневный взгляд. — «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…»⁵⁴ Хоть на час? Один час? — добивался я своего. — «Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят — всё лучшие годы!» — продолжал я свои намёки.

— Я знаю, куда ты собрался. Ближе к своей школе? И вряд ли оттуда вернешься! Понимаешь? Мне и так неприятностей хватает! — разозлился дед.

— И я всё время буду сидеть взаперти? — я стал сердиться в ответ.

— Сейчас — никаких прогулок, — железно отрезал дед. — Но я тебе расскажу об одной возможности, как только мы вернёмся назад. И ты сможешь пригласить друзей к себе. Обещаю!

— Ура-ура! — обрадовался я. — Так что с моим братом? Как скоро я его увижу?

Дед был заметно чем-то огорчён, и прошла долгая минута, прежде чем он махнул рукой и пробормотал тихим, пропадающим голосом:

— Об этом — не сейчас… И матушке, пожалуйста, без подробностей о нашем пребывании в «Пряниках и варениках»… Ежели начнёт любопытствовать… О паспортах, безусловно, можешь рассказать. О съеденном и выпитом тоже. Выключи и спрячь телефон.

Мы ехали молча и кругами, протискиваясь в адских пробках в ущельях между домами. Лишь однажды вдалеке украдкой показалась и исчезла одна из башен Кремля, на которую я с безмолвным укором указал деду. Он же в ответ мертвенно-хмуро посмотрел на меня. Когда наконец мы поехали резвее и стали приближаться к заводу, дед остановил автомобиль, включил планшет и, задумчиво вздохнув, стал изучать сведения с камер и датчиков автосервиса и арт-галереи. «У сервиса стоит машина полиции. Надеюсь, что они со своими обычными расспросами. Не мешает быть осторожными, посему вылезай и двигайся в сторону трамвайной линии, там, на остановке, постоишь полчаса или погуляешь поблизости… Ты же хотел? Вот мечты и сбываются… Как только они уедут, вышлю Борея к тебе. Вернётесь вместе». Борей — один из сторожевых псов замка, с чудесной способностью быть видимым или незримым по собственному усмотрению.

Ходить среди безмолвных сугробов в малолюдном черно-белом районе, находясь в ожидании, когда же тебя позовут домой, в замок, — эксцентричная романтика для адептов духа пустоты. Через сто напрасных метров прогулки вдруг веселой рысью перебежала мне дорогу чёрная кошка. Я остановился — животное тоже, чтобы живо посмотреть на меня. Показалось, что задорная кошка улыбнулась, а по прошествии пары беспечальных секунд тихо рассмеялась, пробормотав что-то такое: «Дурачок, ха-ха, посмотри на свою слабоумную и закисшую мордочку и нелепую одежду! Шагай прытко, глупый человечек, на двух неуклюжих лапках!» После чего чёрная кошка ловко подпрыгнула и исчезла за поворотом. Я, по обыкновению несуеверный, развернулся и изменил маршрут для прогулки в одиночестве, сделав его ещё более замысловатым и бессодержательным.

Минут через сорок в ногу с размаху уткнулся нос Борея, и я, поскользнувшись, еле удержался на ногах. Борей игриво ловил мой взгляд и был настроен азартно. С беззастенчивостью обнюхав меня, он заявил: «Где это вы жевали? Ну?! О, пирожки?! Это не пирожки Никитичны! Я-то знаю в этом толк!» — «Что-что? Признавайся, ушлый пёс!» — ответил я, сообразив, что иногда происходит в моей опочивальне с оставленными в одиночестве яствами. «Ты прав! Я читаю твои мысли! Люблю тебя, сердечный друг! Дай лизну в морду! Уверен, что ты не в обиде и всегда сам бы поделился! А старуха не понимает мою преданную душу, рычит в ожесточении и гонит прочь из кухни!» — Борей был убеждён, что я соглашусь с ним во всём.

Совсем скоро мы были дома, и Борей растворился в воздухе коридоров. На одной из лестниц с важным видом вырос помолодевший, но заспанный Петрович. Он, по старой привычке, крепко держал массивный подсвечник с тремя потрескивающими свечами.

— Хорошо выглядишь, Петрович! — начал я с комплимента. — Даже не узнать! Время снова благосклонно к тебе.

Петрович с достоинством чуть склонил голову и в ответ медленно прошелестел:

— Мерси, барин!

Объяснить Петровичу, что я не барин и подобное обращение неуместно, было невозможно. Старик бы обиделся, услышав несогласие с привычными ему словами.

— Сударь! — протянул он и, сделав паузу, продолжил: — Аркадий Владимирович велели передать просьбу явиться к нему, в кабинет, сию же минуту! Велели Вас проводить к себе.

— Благодарен тебе, Петрович! Сделай милость!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

46

Мой потаённый сад больше не тайна.

Из дому бегу прочь сломя голову,

Чувствую себя расстроенным, как ребёнок!

О, как же нелепо, что так произошло.

Мой самый сокровенный секрет я сам выдал.

Мой потаённый сад больше не тайна.

47

Спал.

48

«Мой потаённый сад больше не тайна. Из дому бегу прочь сломя голову…»

49

«О, как же нелепо всё!»

50

«Жизнь есть сон» — пьеса испанского драматурга Педро Кальдерона де ла Барка, впервые представленная в 1635 году.

51

Цитата из упомянутой пьесы Кальдерона.

52

Целостный образ (структура, фигура), который оказывается чем-то большим, чем просто сумма его составляющих. Гештальт стремится к завершённости.

53

Бережливый до скупости человек.

54

Из стихотворения Михаила Лермонтова «И скучно и грустно» (1840).