Небесный летающий Китай (сборник)

Алексей Константинович Смирнов, 2014

В сборник вошли рассказы разных лет – фантастические, сюрреалистические, юмористические и прочие. Часть из них была опубликована в антологиях и журналах «Компьютерра», «Литературные кубики», «CASE», «Полдень, XXI век», «Реальность фантастики», «Литературное обозрение».

Девять принципов Камамбера

Светлой памяти Роджера Желязны

А также посвящается Александру Житинскому и его роману про «Потерянный Дом»

1

…Первый принцип Камамбера: Камамбер — это не только сыр, но и его запах.

Я проснулся от сильнейшего запаха Камамбера.

Если бы не этот запах, я бы и не вспомнил о Камамбере, ибо не помнил ничего и совершенно не понимал, где нахожусь. Ноздри мои раздулись, обоняя волны настолько густые, что сразу же и опали, как опадает предсмертный пакет, надетый на голову и втянутый в приоткрывшийся рот задохнувшегося юнца, любителя клея. Клубился тяжелый туман цвета несвежего хлора; в нем, будто в бане, прохаживались дьявольские существа.

Я пошевелился и выяснил, что лежу в постели.

Ко мне явился инопланетянин, но я не пошел с ним на контакт, потому что я был мирный пододеялолежанин; тогда он ушел, вернулся и привел с собой яйцекрутянина.

— Вставай же! Вставай! — захрипели оба. Их страшные лица то сливались, то разъезжались.

Под мое одеяло — я не заметил, как и когда — скользнула рука, и я вздрогнул.

— Вставай, братишка, — стонало ужасное существо. — Очнись! Нам нельзя оставаться в этом месте… Посмотри, что у меня есть!

Ничего не разумея из сказанного, я натянул одеяло, пытаясь подобраться под него ртом, и впился глазами в тусклое серебро, сверкавшее в руке ночного мучителя. Стояла ночь, и мой рассудок был в этой ночи луной. Луна светила достаточно, чтобы я сориентировался во времени суток. Но я еще не узнавал запаха. Вернее, он был мне знаком, но я никак не находил ему названия.

Инопланетянин сверху, яйцекрутянин снизу поднес к моему лицу блестящий металлический предмет. Я тупо смотрел, не понимая. Адская комната полнилась бормотанием, всхлипами и бессвязными выкриками.

— Первый принцип Камамбера! — в отчаянии проскрежетал мой мучитель. — Бесплатный Камамбер бывает только в мышеловке! И ты в эту мышеловку попал!

Сознание дрогнуло, отступило, шагнуло вперед, присмотрелось и вдруг просияло горьким восторгом:

— Тем Пачино! — выдохнул я, тараща глаза.

Стоявший у моего ложа залился слезами:

— Узнал, узнал, — приговаривал он. — Скорее подымайся, они сейчас придут… Они никогда не уходят надолго…

Я сделал над собой усилие, выдрался из-под капельницы и сел. Меня качнуло; по локтевой ямке расползался чернильный синяк. Я порядком ослаб, но чувствовал, что справлюсь и встану на ноги. Возможно, при поддержке Тем Пачино.

— Где мы? — я огляделся, на сей раз пристальнее и зорче. Мрачное помещение, наполненное равнодушными фигурами, погруженными в странные дела. Вспыхивали разноцветные зарницы; из-под двух десятков пружинных кроватей летел визг, мешавшийся с писком. Комнату то и дело пересекали, а может быть, и не пересекали, крылатые твари, похожие на летучих собак. Кто-то лежал, завернувшись в тонкое и бедное одеяло; кто-то сидел, другие, как уже было сказано, бродили в проходах.

— Слуги Хаоса заманили нас в западню, — объяснил Тем Пачино. Приземистый, рыхлый, с пепельным распухшим лицом он смахивал на верного оруженосца из старинной повести, популярной в здешних краях — я, похоже, припоминал все больше и больше. — Они построили иллюзию, внушив нам ложную видимость Камамбера. Спасаясь и думая, что цель близка, мы перелезли через ограду — и очутились в ловушке. Мы — воины Порядка, если ты помнишь. Когда мы доберемся до истинного Камамбера, будет полный порядок.

Я достаточно освоился, чтобы спросить о предмете, который он настойчиво совал мне под нос.

— Это ключ! — выдохнул мой доброжелатель. — Не спрашивай, какими трудами я его взял. Мне пришлось…

Воспоминание далось ему тяжело, Тем Пачино схватился за сердце и поморщился.

Я внимательно смотрел на то, что он называл ключом. Это был полый четырехгранный стержень, которым в этом мире отмыкают не то купейные вагоны, не то вагонные купе… или? В мгновение ока я понял все.

— Это лечебница, — выдавил я, потрясенный.

Тем Пачино кивнул:

— Да, это она. И не самая хорошая!

Вдруг он повел носом:

— Ты чуешь? Каша! Кашу несут! Мы больше не можем медлить!…

Мы выскользнули в дверной проем, предназначенный для неусыпного наблюдения и не знавший створки. Коридор был пуст и освещен покойницким светом. Дыбился линолеум, каркали пересохшие голоса. Воздух гудел низким гулом, оседая в инфразвук. Тем Пачино, не выпуская рукава моей пижамы, метнулся за угол. Десять шагов, отделявшие нас от выбеленной двери, мы преодолели единым прыжком. Прыгающие пальцы Тем Пачино вложили ключ в квадратную выемку. Раздался щелчок, дверь отворилась, и мы шагнули в новый Слой, где было темно. Запах Камамбера усилился…

2

Постепенно мне пришло на память, кто же такой был Тем Пачино, мой добрый ангел. Во всяком случае, я помнил его существом неопознаваемой биологической принадлежности, но не из высших. Он относился к незаменимой категории Вечных Спутников, которые в разных пластах реальности сгущаются в заботливых дядек и денщиков. Одновременно я вспомнил и все обстоятельства, приведшие нас в это мрачное заведение, где нас, задержись мы еще на несколько часов, непременно бы искалечили. Наша память, претерпевши воздействие местных ядов, пришла бы в полную негодность, и мы навсегда увязли бы в этом скверном Слое, далеком от Слоя первичного, заветной мечты любого странствующего героя.

Летя по ступенькам и чувствуя, до какой степени мне не хватает привычного развевающегося плаща, я с силой втянул в себя воздух. Камамбер активно проталкивался сквозь гречневый аромат, но теперь, когда я совершенно пришел в себя, в нем ощущалось очевидное несовершенство.

— Тем Пачино! — проскрежетал я торжественно, вращая глазами. — Назови мне второй принцип Камамбера!

— Настоящий Камамбер ни с чем не спутаешь, — ответил тот со смешком.

— Стойте! — закричали голоса за нашими спинами. — Вернитесь немедленно! Держите их!

На бегу обернувшись, я увидел их — прислужников Хаоса, обрядившихся в обманчиво белые одежды, небрежно застегнутые, а то и вовсе распахнутые; стуча каблуками, меняясь в лицах, эти коварные существа поставили себе целью настигнуть нас и навсегда разлучить с первородным Слоем, где Камамбер.

Я запустил руку в карман больничных штанов — пусто.

— Держи, — Тем Пачино в очередной раз пришел мне на помощь. Он протягивал мне колоду игральных карт, которую чудом спас в момент моего пленения. Колода обладала магическими свойствами — еще бы не обладать, когда ее рисовали в Закрытом Профилактории при первородном Слое; рисовал и крапил человек, отведавший Камамбера под напиток напитков. Напиток, который не чета здешней губительной субстанции: только ее одуряющим качеством я мог объяснить тот факт, что принял за врата, ведущие к ближним Слоям, обыкновенную дыру в проволочном заборе, за которым меня уже поджидали враги.

Я выщелкнул двадцать одно: его составили Бубновый Туз, частый спутник жаждущих Камамбера; пиковый король Дядя Женя — резидент благородных Слоев, прочно обосновавшийся в несовершенной реальности; да пара чернявых дам: бабы, как всем известно, спиваются надежнее. Им легче принять на грудь, потому что их две, груди.

Преследователи отпрянули, прикрываясь руками. Повалил дым. В следующую секунду мы с Тем Пачино облегченно вздохнули, ибо увидели, что мчимся, что было сил, по пустынному проспекту: это был новый Слой, очень похожий на предыдущий, но все же другой. Лечебницы не было и в помине, погоня растаяла. На мне были плащ, широкополая шляпа и высокие ботинки с металлическими набойками. Тем Пачино кутался в неброский зипун и мягко топотал валенками.

Падал снег.

3

— Третий принцип Камамбера, — потребовал я, останавливаясь, чтобы отдышаться.

— Бесплатный Камамбер встречается лишь в Слоях, используемых под ловушки, — повиновался Тем Пачино. — Вариант принципа первого. Повторение — основа всего?

— Повторение укрепляет кю и ци, — констатировал я с необязательной назидательностью, так как Тем Пачино и без меня преотлично разбирался в живительных силах, вызываемых повторением азбучных мантр.

Впереди замаячило мелкое казино. Я не игрок и достаточно зрел, чтобы знать: мы еще очень, очень далеки от истинного Слоя, породившего все остальные Слои, которые суть его несовершенные эманации. Я понимал, что в наметившемся притоне мне не найти настоящего Камамбера, который, согласно легенде, подается к настоящему Пиву, оно же Эль, оно же Пьяный Мед — вересковый, должно быть, о котором слагали стихи, секрет которого унес с собой в могилу стивенсоновский карлик, маг и колдун.

Но мне хотелось пить.

— Послушай, Господин, — обратился ко мне Тем Пачино. — Наше странствие затянется на долгие годы, если мы ограничимся поисками Камамбера и не станем обращать внимания на напитки, к которым он подается. Может быть, нам временно перенастроить наше обоняние?

— Отягощать свой состав низкими сущностями, летучесть которых… — я нерешительно и уже колеблясь поморщился, направляясь к казино и щупая в кармане уцелевшие карты. Но тут в мои ноздри ударил сильнейший запах, как никогда прежде близкий к Камамберу.

— Стоять! — скомандовал я. — Мы, несомненно, приблизились. Если это и не истинный Слой, то Слой, весьма к нему близкий. Поспешай за мной!

Забыв про казино с напитками Слоя и думая о меде и Камамбере Слоя Обнажения, куда я давно стремился — куда каждый стремился в желании обрести своеобразный Грааль — я побежал к какой-то ограде.

— Не спеши, сударь! — упрашивал меня чуть поотставший Тем Пачино. — Это снова ловушка! Вспомни, мы только что чудом сбежали из подобного места!

Я же улыбался, на бегу ощупывая в кармане сохранившихся карточных женщин, дядей Жень и Бубновые Тузы. Пахло Камамбером. Известно ли вам, как благоухает истинный Камамбер? Он пахнет грязными носками в сочетании еще с чем-то затхлым; ароматы, плывшие из намеченного здания, соответствовали этим требованиям.

— Четвертый принцип Камамбера! — выкрикнул мой оруженосец. — Не все Камамбер, что им пахнет!

Но я уже видел себя близ первородного Пивного Ларя, водруженного на пень с миллиардом годичных колец, а рядом стоит и улыбается отпускной резидент дядя Женя в лакированных ботинках; он разворачивает тряпицу, вынимает кусочек сырной плоти — и я умираю от достигнутого… «Можно ведь и вовсе не закусывать», — лукаво улыбается дядя Саша. Он помнит времена, когда ларьков было много, но все они вдруг повывелись, и только один остался где-то, на бергмановской земляничной поляне, и я спешу к нему, вычерчивая наново пивную карту этого мерзкого, низкого Слоя в поисках лазейки, где он, Ларек с подачей Камамбера, остался и ждет утомленного жаждой рыцаря.

Я вбежал в какие-то воротца.

— Стуй! Стуй! — загукал кто-то.

Сзади охнул Тем Пачино, ему заломили руки.

Но какой запах! Я жадно принюхивался.

— Тормотычинов! Папахонов! — позвали из небольшого кирпичного здания в два этажа. — Кого это вы крутите?

— Ты сам посмотри, — пропыхтел, видимо, Тормотычинов, схвативший меня в стальной захват.

— Хули мне смотреть, веди сюда, — распорядился человек в расстегнутом мундире и заломленной фуражке.

— Пятый принцип Камамбера! — вопил, вырываясь, Тем Пачино, а я и сам уже припомнил этот принцип: Камамбер не идентичен своим псевдохудожественным созвучиям, милым сердцу романтических книгочеев. Но руки мои были скованы, я не мог дотянуться до карт. В Амберовской же, рифмующейся с Камамбером хронике, данный Слой, а точнее — Отражение, относился бы к самым ничтожным и варварским.

— Пошли, мужик, в вытрезвитель, — сказал, отдуваясь потно, Тормотычинов.

— От второго не пахнет, — крикнул Папахонов.

— Веди-веди, сейчас фельдшер разберется.

Старшина Гржейба, что любопытничал на крыльце, и присоединившийся к нему старший сержант Саидов с надменностью взирали на ведомых.

— Ну и уроды, — отметил Гржейба — долговязый, скуластый, с потухшим лицом волка, поруганного стадом овец. — Сбежали, что ли, откуда? Документы есть?

— У вас сильно пахнет Камамбером, — не без достоинства ответил я.

— У нас такие, как ты, всяким говном пахнут, — кивнул старшина. — Ну, так что — нет документов? Давайте на освидетельствование; койки им подготовь, Саидов. Не хер бегать, где не попадя.

Вновь заклубились сущности.

4

— Я даже не знаю, — покачала головой дебелая сущность женского пола. — Это какие-то неполноценные, уро… лилипуты. Присядьте! — приказала она. — Вытяните руки! Пройдитесь!

Мы с Тем Пачино попытались выполнить ее указания все сразу, и она махнула рукой: оформляйте!

— Тттаа-к, — протянул Гржейба и взялся за наши карманы. — Пишите! — бросил он кому-то назад. — Плащ-палатка… Карты… игральные… смотри-ка, и города карта, с маршрутами! По всем пивным точкам, какие были — помнишь, Папахонов? У тебя такая висела. Молодцы… Брючремень. Ломрасческа. Носплаток. Разные бумажки. Мелочь… двадцать… сорок… пять копеек…

— Там деньги были, — шепнул мне Тем Пачино. — Не меньше сотни в местной валюте. Где же они?

— Молчи, — прошептал я в ответ. — Лишь бы они вернули карты….

— Командир, — Тем Пачино схватывал на лету и немедленно взялся ныть. — Командир… картишки-то оставь… перекинуться…

— На что тебе перекинуться? — ухмыльнулся Тормотычинов. — На жопу твою?

— Да забирай, — махнул рукой старшина. — Убогие какие-то. Чтоб тихо у меня сидели! Не то в обезьянник закрою!

В ту же секунду из невидимого обезьянника заскулили:

— Ууу, что же у вас тут так паскудно?…

Крепкий да ладный Саидов пошел разбираться. Из коридора загремел его голос:

— Паскудно? А ты чего же хотел, сволочь? Ты же дома, небось, на пол не ссышь?

— ААА!!! — скулеж сменился ударами и ревом.

— Камамбером пахнет — страшная сила, — сказал я негромко. — Может быть, настоящий Камамбер делают из всех этих…. Ингредиентов?

— Не унижай мечты, Господин, — сурово откликнулся Тем Пачино, облизываясь на карты, которые я уже сжимал в кулаке.

— Я не унижаю ее, — молвил я скорбно. Шестой принцип Камамбера: Он — не сыр.

Тут все засуетились, потому что втащили бородатого мужчину в спортивном костюме; все лицо вновьприбывшего было почему-то перепачкано дерьмом. Доставленный хохотал и декламировал скабрезные стихи. Саидов взял швабру с тряпкой, окунул в ведро и, стараясь не приближаться к задержанному, принялся мыть ему бороду; тот же мычал и благодарно тянулся к щетке.

— Все, отправляйте этих, — приказал старшина. — Поспите ребята, подумайте, а будете себя хорошо вести — через часок-другой отпустим.

Я чувствовал, как он с отвращением кивает головой, провожая нас взглядом.

— Коззззлострой, суки, — процедил он сквозь зубы.

5

У умного человека в мыслях ложка стоит.

Когда стальная дверь, запиравшая нас в нашем скорбном приюте на двадцать шконок, вдруг стала светиться синим огнем, Саидов забеспокоился.

Я тасовал карты.

— Дядя Женя, — сказал я весело и пожал плечами.

— Шестерка треф, — Тем Пачино сделал свой ход.

Саидов стоял и смотрел, как на двери проступают и переливаются огненные письмена на непонятном ему языке. Старшина, которого он позвал полюбоваться на эти знаки, в наречиях разбирался еще слабее.

— Именем Камамбера! — крикнули мы хором с Тем Пачино.

После долгой паузы засов-таки громыхнул и отъехал.

— Чего шумим? — осведомился Гржейба не без некоторой дрожи в голосе.

Тем Пачино сидел у меня на руках, плотно вжимаясь своей впалой грудью в мою выпуклую. Вокруг нас расходилось электрическое сияние.

— С душком у вас Камамбер, — проскрежетал Тем Пачино. В соседнюю шконку ударила молния, сбив постояльца, который так и не проснулся, закутанный в знакомое мне по больнице одеяло.

— Хорошо, на выход, — примирительно сказал Гржейба. Он сразу решил не спорить и этим обманул нас. Когда мы, гордые немудреной, откровенно говоря, магией, прошествовали мимо, они с Саидовым наградили нас сильнейшими ударами по затылкам — такими, что мы отключились на какое-то время, а очнулись уже в автомобиле, который, прыгая, мчал нас куда-то прочь от Слоя Медвытрезвителя.

Чуть позднее состоялось событие, уже описанное в низменного Слоя милицейском фильме: ночь, улица, фонарь, на пустынном перекрестке встречаются милицейский «газик» и уже знакомая нам «скорая помощь», но цели в том фильме были другие: там, по законам надуманного благородства, Папахонов и Тормотычинов, передавали великодушным врачам срочную роженицу, и этим подчеркивалась преемственность жизни, ее охрана, забота о ней и вообще ее непрерывность. Здесь тоже заботились о жизни, но только не о нашей. Они так спешили, что даже не обратили внимания, как Тем Пачино ловко встроился в мою внутренность.

— Не пахнет, — пожаловался он еле слышно. — Ни тени Камамбера. Ни всплеска Эля.

— Терпи, — я потрепал себя по животу. — Не тесно тебе внутри?

— Вы же говорите, их двое? — возмущались работники скорой.

— Тебе что, выбирать, что ли? — окрысился Папахонов. — Найдем мы тебе второго. Вези пока этого. В нем такие органы — закачаешься. Слону, блин, пересадишь.

Дверца захлопнулась.

6

Седьмой принцип Камамбера: его нет там, где его нет.

В стерильной операционной комнате, куда меня швырнули и прикрутили ремнями к столу, ничем похожим ни на Камамбер, ни на Эль не пахло. Это был Слой, бесконечно удаленный от цели наших поисков.

В лицо мне целились маской.

— Что же это за недоделок? — хрипел высокий человек в халате, маске и колпаке. Он прямо вошел в них из кабинета, держа руки вытянутыми перед собой. — Менты оборзели, впаривают бог знает что. Чего мы из него нарежем, каких-таких органов?

— В музей, — некстати хохотнул какой-то подхалим.

— Твоих мудей, — оборвал его подхалим посерьезнее. — Шеф, мы готовы вскрывать.

— Тем Пачино! — я подал сигнал.

— Ай!! — завизжала операционная сестра; упал поднос. — Из него вылупилась, какая-то штука вылупилась! Чужая! Ай! Она меня укусила, она побежала!

Я бодро спрыгнул со стола, разрывая путы. Это было не так уж сложно. Я просто выжидал, высчитывая, насколько мы далеки от Обетованного Слоя Камамбера.

Вокруг метались.

— Что мне делать, она кусила! — продолжала визжать медсестра. — Вон, вон она скачет по коридору!

— Ничего, девка, — бросил я на ходу. — За нами пустишься… потом, когда дозреешь…

Ограждаясь от подступавших хирургов, я развернул карточный веер. Четыре тузовые молнии — две красные и две черные — скрестились в единой точке. Над разоренным столом повисла маленькая шаровая молния и стала примериваться, в кого бы ударить первым. Главный трансплантатор вышел, пятясь, из халата и уже крался обратно в кабинет.

Молния ударила в круглую лампу, зависшую над операционным столом. Та рухнула; в наступившей темноте я безошибочно выстроил светящийся карточный мост между собой и Тем Пачино, притаившемся в металлическом биксе для стерильных перевязочных материалов.

— Мы уходим из этого слоя, Спутник, — молвил я торжественно и надменно.

— Да, господин, — ответствовал Тем Пачино. — Эти существа собирались пересадить нас той страшной образине, которой нас не хватало. Она не могла без нас жить. И не сможет.

Я мельком взглянул на соседний стол, где траурная гармонь играла себе, накачивая эфир в безжизненное тело.

Мы пошли по карточному мосту и встретились в самом центре. Взявшись за руки, мы прощально помахали распоясавшемуся хаосу. Мост свернулся под нами в огненное кольцо и так же стремительно развернулся, уже заключив нас внутрь.

Исчезая, я проявил милосердие, простер руку и выдернул из сети вилку ненужного аппарата искусственного дыхания.

7

Перед нами стоял дядя Женя.

Обманчиво тщедушный титан, среднего роста сутулый дядечка в темных очках и кепочке: наш дядя Женя, в лакированных черных ботинках, наш боевой наставник и наш товарищ по играм.

Пиковый король в колоде, которую он и держал в своих лапах, покрытых темными трещинами и поросших цыпками. Из кармана некогда клетчатого пиджака дяди Жени торчала древняя карта с указанием маршрутов и троп: лабиринт, который вел, а может быть, и не вел к Истинному Ларьку с подачей Истинного Камамбера. Истинным Камамбером пахло от самого дяди Жени.

Он добро щурился; к редким его зубам прилипли рыбьи чешуйки.

Вокруг лениво буянило лето: цвели приятные желтые цветы на длинных стеблях, называвшиеся одуванчиками. Вблизи от дяди Жени растянулась долгая очередь, состоявшая из знакомых дяди Жени; голова очереди скрывалась в темном дверном проеме, откуда несло затхлой бочкой.

— Торопыги, — пожурил нас дядя Женя, возвращая Карту и карты.

Тем Пачино принюхался к Камамберу дяди Жени.

— Близко, сударь! — шепнул он мне, выходя на грань возбуждения. — Это очень близко!

Годичные кольца бессмертных дубов завертелись перед моими глазами. Я сел на траву.

— Вы забыли о восьмом принципе Камамбера, — упрекнул нас дядя Женя и наподдал камешек. — К Истинному Пиву из Истинного Ларька не подают Камамбер.

— Но запах! — не выдержал я, готовый сразиться с самым принципом.

— Отсутствие Камамбера не отменяет его эманаций, — дядя Женя хитро подмигнул сначала мне, а потом Тем Пачино.

Из очереди крикнули:

— Дядя Женя! Так ты идешь или нет, что ли?

— Да нет, — добродушно отмахнулся тот с таким видом, будто и очередь эта вся никогда не была ему интересна. — Я в гости иду! — сказал он важно, пошевелив ботинками, которые сверкнули, будто жуки, умывшиеся росой.

Он делал вид, будто явился просто так, постоять, потому что ему-то в гости, а с ними, с которыми он всегда, ему совершенно не по пути.

Тогда какой-то мужчина приблизился к дядя Жене с бутылкой низкого напитка:

— Вы пьете?

— Нет, — беззаботно ответил Пиковый король, глядя в синее небо. — Чревато слезами.

Мы с Тем Пачино стояли понуро, сжимая бесполезные карты. Дядя Женя был с нами, и дядя Женя знал истину. А истина была в том, что много, много родников, но где-то, где известно дядя Жене, обитает он — огненный и вонючий гений Камамбер, невидимый и влекущий через обманные слои своей недостижимостью.

— Можно нам с вами, дядя Женя? — спросил я робко.

— Отчего бы и нет? — удивился тот. — Прибудут дамы, Пика и Треф. Состоятся веселые танцы вприсядку и вприкуску, а то и впредъявку. Не понимаете? Ну, как в трамвае: не садиться, а присаживаться, и не показывать, потому что показывают врачу, а предъявлять. Это означает: присядь и предъяви, если не хочешь сесть и показать.

Из дома, куда втягивалась очередь, выходили люди с желтыми банками. Многие курили и пили взасос.

— Оно, — кивнул дядя Женя. Он принял нас с Тем Пачино под руки: — Пойдемте, волчата! Вы идете со мною в гости, но вы же идете в гости ко мне.

— Это темное, темное время, — вздохнул он чуть погодя, — эпоха искривления пространства и рыл…

8

В наших желудках ворочались огнегривые львы.

— Ведомы, ведомы нам эти кошечки, — приговаривал дядя Женя, рассаживая нас вкруг стола. — Зеленоротые юнцы пытаются приструнить их специальным пивом «Гладиатор». Но дело оборачивается бедой, ибо не там ищут…

— Вы как-то удивительно обжились здесь, пускай и в благословенном, но не совершенном Слое, — заметил я, озираясь по сторонам. Повсюду виднелись следы неумелой, но безошибочно бытовой деятельности.

— А? — дядя Женя, занимавшийся огромным серым бидоном, привстал.

— Поосторожнее с Учителем, — шепнул Тем Пачино, кладя мне руку на бедро, давно изувеченное в поисках Истинного Ларька с Камамбером.

— Мои уста на замке, — я склонил голову.

— Не там ищут люди — да и люди ли? — бормотал, разбираясь с кружками и крышками, дядя Женя. — Видел одного… дежурит возле ларька, с петухами встает. Ходит кругами, а тому еще три, два часа не открываться… вообще не открываться… и не то в том ларьке, не живое… Идешь, еще солнца нет, а сторож стоит, снежок утаптывает… Винаграда ему иногда от меня выходит… винная награда…

— Это просто почтительный страж, — высказался неисправимый Тем Пачино.

— Снежок? — настороженно осведомился я. — Здесь бывают снега? Мне казалось, мы в Слое постоянного лета…

— Ты молод, сынок… Вам время тлеть, а нам — цвесть… Слои — они та же колода, тасуются… Тебе казалось, будто они — круги по воде? Не так рассуждаешь…

Тем Пачино вторично коснулся моего бедра, указывая глазами на дверь. В дверях стояла Дама Пик. Она была в верхней и некрасивой одежде, из чего следовала что Дама Пик только что вернулась откуда-то, где не ждала увидеть нас тут.

Дядя Женя нагнул бидон и начал разливать жидкость по кружкам. Он затянул сквозь усы:

— Мудя топорща в гневе ратном… герой пришел домой обратно…

Причины стихосложения оставались темными. Мне все больше и больше не нравилось в доме учителя.

— Слуги Хаоса прикидываются силами Правопорядка, — дядя Женя выпрямился и протянул нам кружки. — Не позволяют гнать… О! — воскликнул он, различив Даму Пик, которая так и стояла, в сиреневой куртке, в дверном проеме. — А что? — приосанился он жизнерадостно. — Сейчас сядем, Колбасевича порежем…

–… Вон! Вон! — вдруг заревела хозяйка, прежде молчавшая.

Дядя Женя стал желт лицом. Полезли глаза, растопырились пальцы; язык стал вываливаться и разбухать.

— Бежим! — Тем Пачино опрокинул стол и вскочил. — Нас опять провели! Скорее…

Я уже раздвигал карточный веер.

— Стойте! — кричал позади дядя Женя, продираясь сквозь вой и свист бури. Дама Пик лежала, поваленная навзничь, и слабо отбивалась. — Обмана нет! Девятый, девятый принцип Камамбера!… Там, за веником, стоят две посудины… хватайте их и бегите, пока ног хватит!… я задержу их… Девятый принцип!…

9

— В котором мы Слое? — спросил я, когда мы остановились и попытались отдышаться на каком-то пустыре.

Тем Пачино сунул палец в рот, выдернул его с пробочным хлопом и выставил, подставляя ветрам.

— Может быть, норд, но и без зюйда не обошлось, чует моя душа, — пробормотал он затравленно. — Господин, мы находимся на перекрестке дорог.

Я сел на битые кирпичи. В моей правой руке была бутыль, и в моей левой руке была бутыль.

— Назови мне девятый принцип Камамбера, — велел я Спутнику и Ординарцу.

Тот тяжко вздохнул.

— Камамбер недостижим. Но он везде и ждет любого, у кого жажда.

Я посмотрел на правую бутыль. Этикетка была содрана, взамен прилепилась бумажка, где рукой дяди Жени было написано: Бутылка номер один, не пить, как бы ни хотелось. На левой бутылке была такая же бумажка, но слова стояли другие: Выпить, если очень захочется. Ниже, мелкими буквами, шла приписка: тогда уж можно выпить и первую.

Тем Пачино расстелил карту некогда существовавших, а ныне по одиночке истребленных ларьков; края он придавил камешками. Прямо на карте он раскладывал хитрый пасьянс, и наши волшебные карты слагались в круг, центром которого был, если верить ориентирам, тот самый пустырь, на котором мы предавались унынию.

Я откупорил левую бутыль, отпил половину и протянул оставшееся Тем Пачино; тот, как всегда, подчинился своему Господину.

— Смотри, — я указал пальцем в небо. — Небесный град Иерусалим.

— Да нет же, — всплеснул руками Тем Пачино, — Это же ларек! Он парит! Он дрожит в воздухе! Ему нет места на земле! Ты чувствуешь запах? Вонищу эту?

Я чувствовал запах и быстро выпил половину жидкости из бутыли, откуда пить запрещалось, но в безнадежных случаях разрешалось. Ларек приобрел четкие очертания. Он подрагивал, с него текло, к нашим стопам, с тяжелыми шлепками, падали клочья пены. Из оконца выглядывал грач в белом чепчике, он забавлялся латунным краном.

Тем Пачино принял бутыль и допил ее до конца. Мы ощутили легкость и начали подниматься к нему, к единственному реальному.

— Мы летим, Господин, — заметил Тем Пачино. — Здесь пахнет гораздо гуще!

Действительно: смрад сгущался, но так и положено Камамберу, который недостижим.

Наши руки скользнули в карманы в поисках мелочи. Потом сплелись. Мы поднимались все выше и выше, покидая Слои и вступая в Центр. Под нами, все дальше и дальше от нас, сверкало порожнее стекло.

© январь — май 2004