Метаморфоза постоянства

Алексей Павлович Захватов

«Метаморфоза постоянства» представляет из себя сборник рассказов, повествующих художественные истории на актуальные по сей день темы — сожаление, цена человеческой жизни, пустая трата времени, беспомощность, жадность, месть и вера.

БЭКГРАУНД

«В прошлое тянет тогда, когда нет радости в настоящем» — неизвестный автор.

ПРОЛОГ

Прошлое всегда воспитывает. Прошлое — самый первый из трех основных этапов времени. А если тебя что-то воспитывает, оно влияет на твой характер. На твое мировоззрение. На твою дальнейшую судьбу.

У Сергея Дорошина, ветерана Великой Отечественной войны и ныне писателя, дела шли не так уж хорошо. Его жена, Екатерина Антоновна, прожила с ним двадцать лет. Начало семейной жизни было счастливым, но с годами счастье исчезало. Оно как будто медленно погружалось в воду, словно солнце исчезало за горизонт. И всему виной была одна причина: казалось, будто Сергей Павлович утратил любовь к своей жене.

Ему виделась война. Горящие дома, мёртвые товарищи, старики и дети, страдание которым причинял голод. Ему виделась эта война едва ли не каждый день. И он воспринимал это как кошмар. Который теперь не рассеется из его памяти никогда.

— Скажи честно, — вмешалась Екатерина Антоновна, лежа с мужем в одной кровати. Крыша их дома шелестела от многомиллионных падений капель дождя. По окну текли капли, словно слезы, которыми наплакалась мать-природа. — Ты меня все еще любишь?

Дорошин, казалось, впервые в жизни не мог ответить сразу и четко: да или нет

— Разлюбил бы — сейчас не лежал бы с тобой в одной кровати, — мрачно ответил Сергей Дорошин.

— Ты че, Сереж?! — в вопросе Екатерины Павловны звучал и вопрос, и восклицание. Ибо она, кажется, знала, почему, находясь рядом с ней, он так угрюмо ей ответил. — Все хорошо?

— Давай спать. Я устал.

Дорошин, после своих слов, еще долго не мог заснуть. Словно он о чем-то серьезно задумался. Может, Екатерина Павловна правильно размышляла о том, как проявление любви к ней со стороны мужа улетело неизвестно куда? И теперь, чтобы уйти от этой болезненной темы, он, повернувшись на левый бок, приказал ей уснуть?

СЛЕДУЮЩАЯ НЕДЕЛЯ

Шёл октябрьский дождь. На человека в скромном сером пальто падали маленькие капли. Этот человек в сером — Сергей Дорошин. Стоял он посреди пустынной деревни, которую окружал сосновый бор. Что он там забыл, в этой деревне, в которой и так народу, хоть по пальцам считай, да и еще она так далека от его дома? А вот он не забыл, а, скорее, вспомнил то время, именуемое как детство, которое он провел здесь. В этой деревне.

Перед Сергеем Павловичем вырисовывался полуразваленный, на половину сгоревший дом, уходящий под землю. В прямом смысле слова. По крайней мере, нижнюю половину дома не было видно. Казалось, его хотели зарыть, но так и не смогли. Возможно, это и к лучшему, для Дорошина. Для него этот дом — памятник, посвященный девочке, которую он любил. Эта девочка жила когда-то в этом доме.

Сергей Павлович решил войти в дом. Цунами воспоминаний накатилась еще сильнее, когда он вошел. Образ той девочки вспомнился четче. А вместе с ней и прошлое.

ПРОШЛОЕ

21 июня 1941-го. В то время жил подросток семнадцати лет по имени Сережа Дорошин — будущий фронтовик и писатель. Каждый вечер он ужинал со своей семьей за одним столом:

— Все, спасибо, — поблагодарил Сережа за ужин, запивая молоком полученное «топливо» в виде ужина: картошки с рыбой.

— Пожалуйста, — сказала как-то равнодушно мама Сережи.

Отец молча читал газету:

— Мам, — обратился Сережа, — я погуляю?

— А уроки? — спросил отец сына.

— Геометрию и русский сделал. Литературу перед сном почитаю.

— Смотри! — предупредил отец. — Завтра утром спрошу содержание «Вия».

— А ты помнишь его содержание? — спросил Сережа.

— Вот завтра ты мне его и напомнишь. — ответил отец, допивая молоко.

— Ладно, иди — ответила мама. — Чтобы в восемь был дома.

— Как скажите.

И довольный Сережа, выйдя из дома, пошел в деревню, до которой было километра три. Направлялся он к «принцессе», к которой испытывал серьезные чувства. Ее звали Маша — белокурая красавица семнадцати лет.

Дружба между ними длится уже давно. И все свои скрытные чувства к ней Сережа держал в себе, боясь, что они превратятся в слухи.

Но сейчас Сережа, уже подбегая к маленькой деревеньке, понимал, либо сейчас, либо никогда. Он подошел к дому, к которому подойдет снова, но уже через тридцать лет. Когда станет уже известным писателем.

Вступив на крыльцо, он не успел даже постучаться, как в освещенном проеме появилась… Маша. Вернее, ее тень, которая в последствие перелилась в освещаемую от света в сенях девчонку. Сережа замер, словно парализованный:

— Сережа? — с недоумением спросила Маша, одетая в белое домашнее платье.

— Э… привет, — растерялся Сережа, но тут же выкрутился. — Пойдем гулять?

— Мам, — крикнула маме Маша, — тут Сережа пришел, зовет гулять.

Но маме не понравилась идея дочки. Гора посуды ждала Машу на кухне.

— Мне нужно помочь маме», — сказала Маша Сереже.

— Можешь не торопиться, — тихо сказал Сережа.

Это время он потратил бы на то, чтобы собраться с мыслями. Можно еще подучить красивые слова, раскрывающие всю истину и смысл предстоящего признания. Хочется верить, что Маша ответит взаимностью.

Они гуляли около двух часов, пока из уст Маши не вырвалось следующая фраза:

— Ладно, Сереж, я пойду.

— Куда? — с бешеным любопытством спросил Сережа.

— Уже время, Сереж, — нежно проговорила Маша.

— В смысле? — испугался Сережа, думая, что Маша намекает ему, чтобы он наконец признаться ей в любви.

— В коромысле, — усмехнулась Маша. — Домой пора. Да и тебя дома ждут.

— Да у меня дома сплошной тоталитарный режим.

Маша тихонько хихикнула:

— Давай еще погуляем, — уговаривал Сережа.

— Да не, Сереж, правда, я устала сегодня, очень.

И действительно, вид у Маши был усталый. Она пошла вперед Сережи, который, несмотря на усталый вид девочки, в очередной раз решился окончательно раскрыть свои чувства:

— Маша, — Сережа обратился к впереди идущей подруге.

И она обернулась с более мрачным взглядом, чем до этого. Из-за такого вселяющего тревогу лица Сереже перехотелось признаваться в любви:

— До завтра, — нашел в последний момент нужные слова Сережа.

Маша ему кивнула с холодной улыбкой.

— Ничего, — размышлял Сережа. — Завтрашний день станет «поворотным».

Вот так подходил к концу очередной день Сережи Дорошина. Завтрашний день будет незабываемым, прекрасным, памятным для Сережи. Но из курса истории уже очевидно, что завтрашний день будет: незабываемым, ужасным, а не прекрасным. А главное — памятным. И не только для Сережи, но и для всего человечества.

22 июня 1941-го, 4 часа утра

Это было то утро, когда так рано небо начало рассветать из ночного летнего мрака.

Сережа крепко спал, пока вместо громкого вопля петуха его не разбудило что-то куда более громкое.

Он, проснувшись, моментом выпрыгнул из кровати и посмотрел в окно с любопытным взглядом. И тут он увидел это: сотни самолетов, парящих над Советской землей, гудели громче, чем вопль водопада вблизи.

Сережа мигом выбежал во двор и увидел, как из самолетов выпадает что-то маленькое. Это бомбы!

— Немыслимо! — с открытым от шока, переходящего все границы, ртом проговорил Сережа.

И спустя секунду земля, обвивающая хутор, начала подрываться от бомб, словно вулкан. Мощные взрывы были все ближе, пока не настигли хутор с родителями Сережи. Дом разлетелся в щепки. А Сережу откинуло взрывной волной так, что тот потерял сознание.

Спустя некоторое время Сережа пробудился. Первые картинки, отражающиеся на сетчатке его глаз, отображали окутанный ярким пламенем дом, который стал могилой родителей Дорошина. Он встал и еще несколько секунд с ошеломленным взглядом наблюдал за самой трагической картиной в его жизни. Надеясь, что Господь вдруг дал родителям еще пару минут жизни, чтобы их сын потратил свой последний шанс на их спасение, Сережа рванул с места прямо к огромному пламени. Но пламя сразу отогнало Сережу своим адским жаром. Мальчик решил не сдаваться, бросился к огню снова. Но жар на его коже дал понять ему, что приблизится невозможно.

Сережа, осознав свой бессмысленный поступок и потеряв надежду, упал на колени, смотря на пожирающее дом и его родителей пламя. После пролития первой слезы он упал и начал рыдать. И так ясно, как человек рыдает, когда на его глазах исчезают навсегда самые близкие люди. Сережа рыдал, перенося тяжелое горе.

Так он прорыдал очень долго, пока, казалось, все слезы не вытекли из него. Понимая, что людей, которых он больше всего любил на свете, уже не вернуть, он вспомнил Машу. Единственного живого человека, кто остался Сереже очень дорог. И он ее обязательно найдет:

— Маша, — шепнул Сережа. И его шепот перешел в громкий возглас.

Сережа встал и побежал по разбомбленной, «горящей» земле туда, где был вчера.

Он уже был там. Горящие дома, солдаты в странных серых формах, от которых разбегается в панике народ, разбои и стрельба — вот какова была картина этой деревни. Сережа кинул взгляд на еще нетронутый дом, где жила Маша. В радости, что дом еще цел, он побежал вниз по склону.

И вот он пробежал мимо нескольких горящих строений. Он несся на всех порах к тому единственному дому, как вдруг его резко что-то затормозило, словно его зацепили веревкой и начали тянуть назад, как пойманную рыбку. Из этого дома вышла мама Маши, а вместе с ней она Маша. Истратившая все нервы от страха и ужаса, она вышла из дома с недавно рожденной сестрой в руках. Позади нее шел нацист, наставляющий дуло автомата прямо ей в спину. К ее маме подошли два других нациста, чтобы повязать ее. Мама была готова к взятию в плен, лишь бы ее дочки остались бы живы. Однако, ее старшая дочка была против такой судьбы матери. Потому и ударила ногой нациста, надевающего наручники на руки матери, промеж его ног. Второй нацист попытался ее удержать, но та в криках вырывалась, как могла. И нацист, которого Маша ударила, наставил на нее автомат и выстрелил в нее два раза, задев еще и младенца — самое чудесное, что было в этой безжизненной картине. Оба упали тут же с грохотом на обожженную траву. И мама горько зарыдала. Сережа зарыдал тоже. Внутри себя. Ему очень хотелось выпустить из себя весь тяжелый груз одним плачущим криком. Но слёз не было, один только всеобъемлющий ужас

И тут проснулась в нем ярость. Он рванул к подонку, что отнял жизнь у Маши. Но когда он подбежал к нацисту и опрокинул его на землю, тот и без слов понял и ощутил бешенство, засевшее внутри непонятного для него парня. Не побоявшись его ярости, он оттолкнул от себя Сережу, но тот набросился снова. Но тут подбежали несколько солдат и, повязав Сережу, подняли его и увели неизвестно куда.

Через пару дней он попал в концлагерь. Воспоминания Сережи, отображающие тяжелые дни в концлагере, не могли сравниться с ужасом потери близких людей. Ведь разум Сережи переживал страшнейшее горе в его жизни. Горе «приросло» к нему.

Сидя в концлагере, куда его потом и отправили после захвата деревни, он винил себя в гибели родителей, дабы он мог успеть их вытащить из пламени, будто вырвавшегося из ада. А также горько сожалел, что не признался тогда Маше. Ведь его чувства остались при нем, а ее ответ так и остался неизвестен: ответила бы она взаимностью или нет.

НАЗАД В НАСТОЯЩЕЕ

Сергей Дорошин все еще стоял внутри того разрушенного дома, в котором жила когда-то Маша. Он все еще стоял, раздумывал, смог ли он в своих воспоминаниях о прошлом найти ту ностальгическую пору, когда он был влюблен в детстве так, как никогда позже. Ту любовь, которую он потом будет описывать в своих романах. Ту любовь, о которой никто не знал, кроме него. Ту любовь, которая является загадкой даже для Дорошина.

Внезапно он представил, как в дом ворвался порыв дыма. Сергей развернулся и вышел. Теперь он представлял хорошую солнечную погоду. Погода, действительно, была бы хороша, не будь вокруг огненного пепла, плывущего по воздуху от горящих домов. Солнце близилось к закату. Солнечные лучи затмевал густой дым. Сергей не мог прекратить воображать эту картину, потому что ассоциировал солнце с Машей. С Машей, которую затмевал вражеский дым, созданный «руками нацистов». Он в сотый раз пытался разглядеть ее личико, засевшее в ярко-желтом круге.