Предвидение выбора

Алексей Покотилов (2024)

Жизнь постоянно, как в калейдоскопе, поворачивается к нам разными своими гранями, и хорошая поэзия так же многогранна и своеобразна. И в ней важен и нужен каждый поэт, имеющий дерзость и талант сказать своё собственное слово в огромном мире литературы, где уже прозвучали Данте и Пушкин, Шекспир и Мандельштам. Поэт, который способен вложить частицу собственной души в своё слово, заставить это слово сверкнуть новой гранью… «Его поэтические откровения философски размеренны, и заключённая порою в них печаль светла. Поэтому снова и снова с удовольствием перелистываю эти поэтические странички, впитываю с них стихи, наслаждаюсь ими… И надеюсь, что читателей — ценителей творчества Алексея Покотилова с выходом этого сборника станет ещё больше!» — уверен руководитель Фонда развития «Единство и Вера» Михаил Погорелый. Для широкого круга читателей.

Застеколье

2021–2022 годы

«Пурге и ливню застекольно…»

Пурге и ливню застекольно,

В тепле застенном и сухом

Нет места, с них и так довольно,

Что их бесчинства терпит дом,

А в нём и я порой встревожен —

Ко мне ли гости без звонка

Из застеколья корчат рожи,

Скребутся,

трут о дверь бока.

Пурга и ливень, чередуясь,

Галдят, распотрошив рассвет,

Про жизнь какую-то другую

Уже какой десяток лет.

Я жду условленного стука

Настойчивого кулачка,

Чтоб этим звуком проаукать

Мой дом запечного сверчка;

Чтоб этим звуком заселиться

Решилась женская страна

В дух яблок,

теста и корицы,

В дух самодельного вина…

Сомкнутся сутки хороводом,

И станет править кутерьма,

Заставив думать над исходом

Сверчка, сходящего с ума.

«Прощай, умытая Европа…»

Прощай, умытая Европа —

Аккаунт, живший в соцсетях,

Ещё до нового Потопа

Найдут твой парфюмерный прах

Потомки дальних поколений

Из-за Уральского хребта,

Перетирая на коленях

Цивилизацию Христа.

Тысячелетия раздора,

За ускользающий престол,

То параноика, то вора,

С высоко поднятым крестом —

Выпестовала и хранила,

Священный выдумав грааль,

Меч приравняв к паникадилу,

Порок сработав под хрусталь.

Прощай, предавшая Европа

Свои великие умы,

Уже белеют волчьи тропы —

Предтеча ядерной зимы.

К последней радости Иуды,

Колокола не прозвенят —

Не снизойдёт огонь как чудо,

Пасхальных пощадив ягнят.

«Опасаюсь тебя, человечество…»

Опасаюсь тебя, человечество.

Припадаю к тебе, Россия.

Мировая душа так мечется —

В кровь губу себе прикусила.

Отторгаю тебя, всемирное.

Хлопочу о тебе, родное.

Спесь гламурная, слизь эфирная,

Уже тянутся к аналою.

Презираю тебя, безличное.

Приникаю к тебе, сердечность.

Поспеши, голосами птичьими

Вечность радоваться предтечно!

Ужасаюсь тебе, человечество.

Проникаюсь тобой, Россия.

Мировая душа излечится,

Красотой заместив Мессию.

«Терзался воздух солнцепёком…»

Терзался воздух солнцепёком,

Морочил шаткими тенями,

В песке беспамятно далёком

Скользили ёлочки за нами.

Качалось небо, мы спешили

Навстречу зелени пригорка,

Зной нарастал всё шире, шире,

От вдоха становилось горько…

Мы добежали и упали,

Вдыхая жажду жаркой влаги.

Мы у надежды не в опале —

Здесь разовьются наши флаги,

Здесь будет наше государство,

А там у ельника — граница;

Разлуки долгие мытарства

Теперь забудут наши лица,

Загримируются загаром

Морщинки долгих огорчений —

Всё предоставлено,

всё даром,

Без платы и ограничений.

Хрипит прибой в протяжном зове,

До моря добежать — минута,

Разлёгся август на Азове,

Минуту с веком перепутав.

Ты на себе захочешь видеть

Вместо одежды только тени,

Вкушающая тёплых мидий,

В песок вогнавшая колени.

Правдива радостная ложь,

Что жизнь — отложенный платёж.

«Заповедные места…»

Заповедные места,

Потаённые тропинки,

Над водой, из-под листа,

Виснут гроздьями икринки.

На босых твоих ступнях

Распластался цветом леса

Трав запечатлённый крах,

Меткой влюбчивого беса,

Сделав здесь тебя своей,

Спешно слепленной из листьев…

Лес — нетрезвый чародей,

Лес — пропивший меру мистик.

Города всегда не спят,

Города съедают сутки.

Тащим из лесу опят,

В лес — поплывшие рассудки.

«Холодной водочки возьму…»

Холодной водочки возьму,

Возьму селёдушки и сальца,

И погружусь в теплынь и тьму,

Сжимая строки в жёстких пальцах.

Впущу в себя огонь и снег —

Материй разность состояний,

Забуду всё, забуду всех,

Как стебель первородно-ранний.

Почтив компанию чертей

И лики ангелов за ними,

По разделительной черте

Пройду, услышав своё имя.

Так что, я водочки возьму,

Возьму селёдушки и сальца —

Дух не равняется уму,

Когда строку сжимают пальцы.

Теперь я сам себе уют,

Не предан и учениками.

Ученики тех предают,

Кто ради них сдвигает камень.

А я — свободен, я — один,

Но не могу быть одиноким

Среди придуманных картин

Перекодированных в строки.

Лучше я водочки возьму,

Возьму селёдушки и сальца,

Позволив сердцу своему

Сжимать строку до хруста в пальцах.

«Остановись…»

Остановись,

замри, послушай —

Поёт, рокочет и звенит

Так, что вот-вот заложит уши,

Слепящий солнечный зенит.

Остановись,

плечом расторгни

Союз упрёков с драмой поз.

Наши ступни — почти, что корни

Страны журчания стрекоз.

Остановись,

это не сцена,

Здесь нет дыхания чужих.

Ты — женщина и тем бесценна

Твоя отринутость от лжи.

Остановись,

взгляни отсюда —

Ты часть всего и вся во всём,

А я — особенное блюдо

На вздорном празднике твоём.

Остановись,

до парохода

Не доберёшься, здесь — не брод;

Не угрожай своим уходом —

Не пристаёт здесь пароход.

«Почти невидим и свободен…»

Почти невидим и свободен,

Пока без жертвенных даров,

Я низко кланяюсь природе

За то, что крови дарит кров

В своей работе неуёмной,

В подкожной путаясь стране,

Пока сижу у мойр в Приёмной

На неприёмной стороне.

Почти свободен и невидим,

В осколках лунного клыка,

Надеюсь на ночной корриде,

Избегнуть участи быка.

Часы из суток выжимаю

И пью по каплям до минут,

Подобно в прошлом шалопаю,

В любви нашедшему приют.

Не обнаружен, не услышан,

Листву читая по слогам,

Я ветерком скользну по крыше,

По шторе и к твоим ногам

В своей немыслимой свободе,

С печатью лунной на виске —

Так полнолуние и водит

Меня на длинном поводке.

«Ангел спикировал — кто-то спасён…»

Ангел спикировал — кто-то спасён,

Непонимающий, как это вышло.

Поговорим за столом обо всём,

С тоста начнём — бестолково и пышно.

Ангел спикировал — это про нас,

Непонимающих, как это сталось.

Наше молчание — это сейчас

Так вздорожавшая малая малость.

Ангел спикировал — знать бы за что

И почему так для нас это важно.

Тост, как обычно совсем не про то,

Что прожитое — не груз, не поклажа.

Ангел спикировал — произошло

И возвестил этот росчерк небесный,

Что без добра загибается зло,

Как океану не в силах быть пресным.

Ангел спикировал — наши тела

Вверчены в летний распаренный воздух.

С тоста начнём, весть от неба светла,

Чуть припозднилась, но всё же — не поздно!

«Во мне живёт звериный рык…»

Во мне живёт звериный рык

В призывах шерстяного тона,

Кровь поднимая под кадык

В когтях извечного закона.

В тебе живёт иная тайна,

Хранительница очага.

И эта тайна не случайно

Всё заключает в берега.

Во мне живёт звериный зов

Причины вихревой и дикой,

Всегда незыблемых основ

Господства ярости и крика.

В тебе живёт иная сила,

Хранительница колдовства.

Ты в муках радостно носила

И носишь чудо рождества.

Во мне живёт звериный криз —

Невоплощённая свобода

От разлетающихся брызг

Из-под подошвы сумасброда.

В тебе живёт частичка страха,

Хранительница всех мужчин.

Ты любишь о себе поахать

В недолгом поиске причин.

Нет, Величайший программист,

Не дописал последний лист —

Такого в нас наворотил,

Что лучше б возвратил всё в ил

И сделал заново замес

С другими нами или без.

«Ночные ветра…»

Ночные ветра

Суетливы и слепы,

Под вечер зачаты,

Сплетаются в спрут

И только с утра,

В невесомые склепы,

Себя запечатав,

До ночи замрут.

Влюбись в меня, власть

Полусумрака влаги

Густых перекрестий

Летящих дорог,

Хочу я попасть

В твой блуждающий лагерь,

Усвоив без лести

Парящий урок.

Уже — имена,

А вчера ещё — люди,

Кочуют без крика

На кромках ветров.

Имён белизна,

Как орнамент на блюде,

Останется в бликах

Следами голов.

Смывает вдали

Чужестранные тени,

Макушкой засвета,

Кристальный изгиб:

Над телом Земли

Шум спешит к перемене —

Вползает планета

Под солнечный нимб.

Исчезнуть ничто

Не решится, не сможет

По собственной воле,

По воле чужой,

Покуда холстом

Муравьиных дорожек —

Вздыхать будет поле

Да ветер блажной.

«Странноватая эпоха…»

Странноватая эпоха —

Рвань заплаток от-кутюр;

Два притопа, три прихлопа —

Лиц картофельный фритюр,

Толкотня ночных тусовок,

С болтовнёй про красоту

Кандалов цветных кроссовок

И расплывшемся тату.

Где искать тебя, шальная?

Как узнать тебя в дыму?

Твоя жизнь давно двойная,

То ты там, а то в дому

Теплокожая вотрёшься

В кожу замерших картин.

Что душа твоя матрёшка

Знаю только я один.

Возвратишься, я закрою

Ставни, двери на замки,

Не внемля мольбам и вою,

Раздавлю себе виски

И пройдусь огнём по срубу,

Очищающим огнём —

Провались в него, голуба,

В нём призыв и радость в нём.

Постою на пепелище,

Растворяя в стоне дрожь,

Теперь ты меня поищешь,

Прикоснись, когда найдёшь.

«Нет в душе ни мира, ни аккордов…»

Нет в душе ни мира, ни аккордов

Лунно-колыбельных песнопений —

Только размалёванные орды,

Да за ними вянущие тени.

Нет в душе от духа и намёка,

Как надолго он меня оставил —

Только крови кающейся клёкот,

Да сердечный грохот ритма правил.

Слушаю,

прислушиваюсь,

слышу,

Словно в яме сдвинутого люка —

Будто кто-то есть

и будто дышит

Узником, устав от перестука.

Затихающие отголоски

Пересчитываю в списке бдений,

Рассечённых светом на полоски

Лунно-колыбельных песнопений.

Душит, наполняющийся воздух,

Запахом сирени и фиалки…

Поздно жить, но и не верить поздно

Приоткрывшимся глазам весталки.

«Шаги втираются в капель…»

Шаги втираются в капель

В сыром бессильном феврале —

Жду ускользающую цель

В прицельном градусном ноле.

В надежде на повторы лжи,

Вот-вот вина себе налью.

Капель, шагами докажи —

Я выбрал снова жизнь свою!

Но ты, капель, всё тарахтишь —

Времён промокший метроном,

Потоком жалким с грязных крыш,

Дробясь на капли за окном.

Ты не туда меня ведёшь,

Созвучий ласковая лесть,

Внушая радужную ложь

О том, что будущее есть.

А ты назад меня веди,

Созвучий путаный призыв,

Зажми дыхание в груди,

Терзай мне сердце на разрыв:

Верни к наивным вечерам,

Бокалам, тостам, болтовне,

В постельный душный тарарам

С русалкой, купаной в вине!

Нет, не туда меня зовёшь,

Созвучий льстивая змея.

Пусть это — радужная ложь,

Но это — жизнь и ложь моя!

«Ожог нечаянных знакомств…»

Ожог нечаянных знакомств

Сулит нечаянный звонок,

Рождая тёплый в горле ком,

Чтоб будет каждый позвонок,

Посчитан,

увлекая в шёлк

Розовощёких ягодиц,

Под вдох, похожий на смешок,

Начав игру — сначала блиц?

Или звонок не прерывать,

Чтобы не гладить позвонки,

Не проверять на скрип кровать,

Спиной не тешить ноготки,

Не мять постельное бельё

В неновой жадной новизне,

Не мучить тихое жильё —

Оставить будущность извне?

Поёт воинствующий зверь,

Перебивая тоном тон —

Удача, что звонок не в дверь,

Не то впустить был обречён.

А так,

не пойман,

не прижат

В прихожей,

далее — везде.

Мой телефон — мой верный брат,

Мой внешний мир в твоей узде!

«В пыльном спазме жгучей боли…»

В пыльном спазме жгучей боли

Ты больной,

больной заразный —

Ветер,

дыбящийся в поле,

Превратившись в веник грязный,

Поднимаешься до смерча

Жирной гусеницей серой —

Сам собой теперь очерчен

Правотой своей и верой.

Начинал ты ветерочком

Лугового перепляса

И зачат был непорочно —

Пыли пух, да птичья клякса.

Что тебя так оскорбило —

Лес шумнул за перекрёстком

Или речка, бросив илом,

Прогнала, назвав подростком?

Подними меня повыше —

Стану я твоим наследством.

Про тебя потом напишут:

«Смерч пронёсся без последствий».

Приземлимся на лужайке,

Ты вернёшься в тело ветра,

В тело посвиста-жужжайки —

В нём воинственность запретна.

Погожу до непогоды,

Погожу, когда заверчен

Буду в пылевые роды

Новой болью — новым смерчем.

«Не спеши собирать свои вещи…»

Не спеши собирать свои вещи —

Не спеши от поступка сгореть.

Снов не вещих, а может быть вещих,

Постарайся не слушаться впредь.

Там, за рамками стеклопакета,

Не дождёшься меня в солнцепёк,

Где ты солнцем внезапно раздета,

Где пищит прикаспийский зуёк,

Где горбы пересохших баркасов

Нам — подарок в уюте песка,

Где ландшафтом ожившего Марса

Нас дурачат седые века.

Не спеши собирать свои вещи —

Не спеши от решений сгореть.

Городские кирпичные клещи

Зажигают вечернюю медь,

По ночам из тебя выжимая

Горловое молчание слёз.

Потерпи, скоро призраки мая

Нас затянут на крылья колёс

Для прыжка в прошлогодние бредни —

На развалины выцветших лет.

Убери чемоданом из передней,

Разорви невозвратный билет.

«Боюсь тебя кому-то показать…»

Боюсь тебя кому-то показать,

Без опасения утраты.

Ты — годы, льющиеся вспять

На незакатные закаты.

Ты понимаешь это и молчишь —

Мы понимаем это оба.

Мой первобытный страх — малыш,

Которого отдаст утроба

Удушливым объятьям голосов,

Лишив укромного уюта.

Не выдать нас — дверь на засов:

Минута — ночь и жизнь — минута.

«Хочу прижиться в ворохах…»

Хочу прижиться в ворохах

Твоих случайных разговоров,

Не как назойливый монах

Из кельи изгнанный с позором

В полночный двор монастыря,

А как хранитель ночи-ночки.

Увидишь, я совсем не зря

В твоей останусь оболочке

И приживусь, и растворюсь,

И буду светотенью суток —

Я загоню пустую грусть

В непродолжительность минуток.

Кто часть кого из нас двоих

Нельзя понять, да и не важно.

Я — твой услужливый калиф

В твоём романе небумажном.

Не умолкай — перебирай,

Тобой очерченные дали.

Ты — горизонта дальний край,

А дали мне тебя отдали.

Ты — воплощённый разговор

Дождей,

ветров,

растений,

света.

Всем языкам наперекор —

Тебе неведом гул запрета.

Всё слушаю тебя и жду,

Когда я буду обнаружен.

Но ты лишь в спешке, на ходу,

Затягиваешь шарф потуже.

«Дотанцовывают листья…»

Дотанцовывают листья,

С ветерком на полу-пальцах,

Танец кажущихся истин —

То ли румбу, то ли сальсу.

Запах сырости от хруста

Ноги за собой всё тянет

И зовёт,

но в сердце пусто,

Как в разорванном кармане.

Глупость мудрости устала

Наполняться словесами —

Жизнь, как птичка, отсвистала

Молодыми голосами.

Что же сердце так болтливо

Подбивает подбородок?

От осеннего наплыва

Даже ум притворно кроток.

Подбери подол повыше,

Не тревожь веселья листьев —

Пусть танцуют, пусть подышат,

Танцем кажущихся истин.

Глупость мудрости устала

Наполняться словесами —

Жизнь, как птичка, отсвистала

Молодыми голосами.

«Туман — не воздух и вода…»

Туман — не воздух и вода,

Туман — мятущаяся стая

Осведомлённых душ,

когда

Необходимо им истаять,

Освободив для новых душ

Пространство встречи приговора,

Где прожитое — это чушь

Из недомыслия и вздора.

Меня касается туман

Своей прохладной тонкой кожей

И я как будто кем-то зван,

Но путь на зов мне не проложен.

Я слеп в душистой пелене,

Пока чужой в душевной трате,

А значит не позволят мне

Знать о своей последней дате.

Туман — обычный конденсат,

Зависший над началом утра.

Туман глотает всё подряд

И я проглочен им попутно.

«Она заглядывает в бездну…»

Она заглядывает в бездну,

Но говорит мне о любви.

Прожить полезно — бесполезно,

Как ни усердствуй — ни живи.

И как с подобным примириться,

Когда неясен мир вокруг,

Когда тебе едва за тридцать,

А женщина шаманит круг.

Она заглядывает в бездну,

Но говорит мне о любви.

Жить невозможно безвозмездно,

Как жизнь любовью ни трави.

Страсть не подвержена расчёту,

Но и расчёт неисчислим:

Сегодня обнимаем чёрта,

А завтра в ангела сопим.

Она заглядывает в бездну,

Но говорит мне о любви.

Мечты готовятся к заезду,

Чтоб от уздечки рот в крови.

Когда-нибудь и я постигну

За что сердечный метроном

Всю жизнь поддакивает игу

Любви,

таящейся не в нём.

«Самонадеян я и глуп…»

Самонадеян я и глуп —

Не стану для тебя кумиром:

Моих стихов многоголовый труп

Не освятит классическая лира.

Ты это чувствуешь, но лжёшь

Перечитав зачитанное чтиво,

Надеясь, что я крепко толстокож

И буду верить, слушая учтиво.

Не пьём с тобой за Новый год,

Не селится у дальней стенки ёлка,

Моих книжонок тонкий бутерброд

Заветрился на книжной полке.

Да, ты предчувствуешь предел —

Ты что-то видишь, но не скажешь;

Быть может это страсти новодел

И в нём есть место нам обоим даже;

Быть может, взвизгнет ветерок

От скорости, несущейся навстречу

Поющей пустоте дорог,

Наматывающихся нам на плечи.

Быть может, а быть может нет,

Всё это так со мной и сгинет,

Похожим на чужой завет

Крестов моих ладонных линий.

Вложи свою ладонь в мою —

Сочти живые перекрестья кожи,

Чтоб знать, когда в каком краю,

Мы снова станем на себя похожи.

«Не существует вечного ни в чём…»

Не существует вечного ни в чём,

Но вечность существует вечно,

Танцующая за твоим плечом

В пути рассыпавшемся Млечном

Мерцаниями,

вспышками и тьмой

Сквозь пелену, в дыхании морозном.

Доверься мне, поехали домой —

Что нам в синклите этом звёздном!

Вот только где он, этот близкий дом,

Да из каких тысячелетий?

Стоим над замерзающим прудом,

Плетущим ледяные плети.

Дотерпим,

доживём до Рождества,

А там крещенствующим — прорубь;

В священных брызгах полу-шутовства

Невидимый зависнет голубь…

Потом весны температурный треск

Начнёт настройку звона лета,

А вечность припасёт нам пару мест

Там, где сейчас скользит комета

Мерцаниями, вспышками и тьмой

Сквозь пелену, в дыхании морозном.

Доверься мне, поехали домой —

Что нам в синклите этом звёздном!

Жизнь, в полном смысле — воплощённый смысл

И выше смысла быть уже не может.

Мы — воплощённая не нами мысль

Из крови и душой под кожей.

Я по ночам ныряю в кровоток

И каждый день ценю, как день последний,

Пойдём домой, там стены, потолок…

Там наш мирок — миров наследник.

«Эх, закусив бы удила…»

Эх, закусив бы удила,

Забросив все свои дела,

Обняться с чёртом вечным летом —

Крутнуться по другим планетам!

Уж точно, будет чертовня

Большим подарком для меня.

Там, на планетах, будут ведьмы,

С загаром инфернально-медным;

Там будет зелья вкус душистый,

Ковёр полян призывно-мшистый,

Беспечность мысли, без оглядки

На дам взлетающие пятки;

Там будут всем аплодисменты

И без оценки кто ты, с кем ты.

А вот Земля, моя обитель —

Бодрящий ароматный сбитень,

Чтит только дурь галлюцинаций

В замесе одуревших наций.

Ну, кто закусит удила,

Забросит все свои дела,

В обнимку с чёртом вечным летом,

Со мной крутнётся по планетам?

«Бликуют чёрные очки…»

Бликуют чёрные очки,

Купальник замер на песке.

Теней, прозрачные зрачки,

Теснятся робко на виске.

Одежда женщине чужда —

Прикинется бесполой,

Чтоб не ответить сразу «да»,

Но оставаться голой.

Сливаясь в солнечный прищур,

Растёт прибоя мерный шаг,

Разбрызгав пену партитур,

Настраивая звон в ушах.

Очки купальник и песок,

И женщина над ними.

К ногам закатный льётся сок,

Вот-вот ступни обнимет —

Начнётся чувственный распад,

Переплавляя день в мираж;

Я буду нежен невпопад,

Ты просто примешь мой кураж.

Очки, последний атрибут

Одежды и защиты,

В песке и обретут приют,

И будут там забыты.

«Так сколько нам ещё…»

Так сколько нам ещё,

Беспечно жить друг в друге —

В дворцах своих трущоб,

Купаясь в зное вьюги?

Дымится разворот —

Чужих колёс отрыжка,

Растягивает рот

От болтовни отдышка.

Куда нас тянет даль

От тени придорожной?

На кой нам чёрт педаль

Для скорости безбожной!

Крещение, Навруз, —

Ожившие картины, —

Всегда желанный груз

Для Масленицы блинной.

Обочинная сныть,

Займи собой дорогу —

Мы снова станем жить,

Умнея понемногу.

Сбежать и убежать

В распахнутые чащи,

Без умысла стяжать

Шумящий и звенящий

Пространств зелёный смог.

Шурша, шумя и роя —

Здесь мир, весьма не строг

К поэмам без героя.

«Отпусти меня на волю…»

Отпусти меня на волю

К табунам, стадам и стаям —

Ветру дружески подвою,

Эху дружески подлаю.

Оторви меня от сердца,

Брось свободе на съеденье —

Стану жалобнее терций,

Стану прячущейся тенью.

Отпусти меня на пристань —

Там кораблик шумный, пёстрый.

Я в толпе исчезну быстро,

А тебе оставлю остров

С белозубой кромкой пены,

С родником судьбы текучей.

Отпусти меня из плена —

Отпусти, себя не мучай;

Не ищи в поступке смысла,

Не ищи и смысла в воле,

Как и сути бескорыстной

Не ищи в сердечной боли.

«Не будем ждать хороших новостей…»

Не будем ждать хороших новостей,

Не будем жечь предпраздничные нервы —

Не будем приглашать к себе гостей

В наш полумрак четырёхмерный.

Конец ознакомительного фрагмента.