Сад Льва

Алексей Поликовский

Это не биография Льва Толстого. Это попытка приблизиться к нему и понять, каким он был и кто он. Но разве он был? Разве он не есть сейчас, не в каком-то переносном и метафизическом смысле, а в самом непосредственном и прямом: Лев Толстой, наш сосед, друг и современник, с которым мы можем говорить обо всем, чем больно наше время и мучительна наша жизнь.

10

Люди не только приходили к нему, они еще писали ему письма. Вал писем шел в Ясную Поляну и в московский дом в Долго-Хамовническом переулке. Толстой сам вскрывал конверты. Кто ему только не писал. Однажды написал даже человек, узнавший о нем из газеты, в которую была завернута колбаса. Всем он отвечать не мог, на многих конвертах ставил буквы БО (без ответа), но многим отвечал (тогда на конверте писал: «Отвечено»), и обязательно тем, кто приложил к письму почтовую марку. Письма тогда писали от руки, и ему приходилось разбираться в чужом почерке. О чем ему писали? Обо всем! Люди раскрывали перед ним свои души так, как не могли бы это из стыда сделать перед матерью или священником. А перед Толстым, мудрым, добрым, все понимающим, глубоко познавшим жизнь — могли.

Девушка рассказывала ему, что ее изнасиловал отец. «Что мне делать, дайте совет, граф. Мне тяжело; в душе я ему простила. Уж что прошло, того не воротишь. У меня есть тетрадь, где я всю свою жизнь подробно описываю, вам же пишу кратко — вы ведь и так поймете. В монастырь мне больше не хотится, там нет ласки такой, простоты, которая должна существовать, по-моему, среди сестер. Граф, ответьте мне на письмо, дайте мне совет, как поступить с отцом, да и в жизни чем мне заняться». Никогда он ее не видел, голоса ее не слышал, в глаза ей не смотрел, ужаса ее не пережил — а должен был отвечать, как ей поступать.

Он, может быть, с большей охотой толковал бы им свои мысли о непротивлении злу насилием и о вегетарианстве, о необходимости любви и ручного земледельческого труда, мысли о том, как жить вообще — но они требовали от него не вообще, а сейчас, требовали разобраться в их конкретных и насущных жизнях, протекающих в тесных комнатах в Самаре, в студенческих общежитиях Киева, в съемных квартирах Петербурга. Молили о совете. «Как же мне быть, великий учитель мудрости и высоких идеалов? Укажите путь — я по нем пойду в уверенности, что этот путь самый лучший. Если бы ваш просвещенный совет и не принес мне счастья внешнего, то внутренно я буду удовлетворен, так как для меня не будет и капли сомненья, что из двух зол вы мне указали меньшее. Советуйте мне, глубокочтимый Лев Николаевич!»

Как жить. Как зарабатывать на жизнь. Как кормить младенца. Как пережить измену. Как быть — снова и снова — с похотью? Как устроить жизнь так, чтобы всех прощать? Куда уйти от людей, от их жестокости? Что делать, если муж внушает отвращение? Где взять тридцать восемь рублей, чтобы отдать долги? Как детям отвечать отцу, решившему отдать их в монастырь? И опять, и снова — как быть, если все вокруг ложь, которая даже и не старается скрывать, что она ложь?

«Я осмеливаюсь вас побеспокоить моими наболевшими вопросами. Я монах, имя мое Гамалиил. Я прожил в Троицкой лавре около десяти лет, — и что же я видел в лавре за все это время? Я видел то, что трудно даже и сказать, а не то, что описать. За все время жизни в лавре только и видел насилие, плутню, обман, зверство и больше ничего. Уважаемый Лев Николаевич, я вас прошу объяснить мне: есть ли бог или нет его, или все это человеческая выдумка? Скажите мне: кто бог, один ли он или их много? А что меня заставило обратиться к вам, это „дела“ нашего первосвященства. Почему так наши кир-архимандриты лавры, как-то: Товия, Досифей, Аполлос бесчинствуют в церкви, делают разные непристойности и говорят: так богу угодно. Весь наш русский народ несет последнюю копейку в монастырь, и на эти принесенные деньги наши кир-архимандриты строят дачи и на эти дачи ездят на резинах, наберут всевозможных вин и закусок с монастыря и там кутят до положения риз, конечно, и не без красивых молоденьких „племянниц“, потому без „племянниц“ дело не обойдется. И пьяные возвращаются в монастырь и говорят: ну что же, так уж богу угодно. Все лаврское первосвященство занимается хищничеством, поразворовали весь лес, посняли колокола, даже стали поговаривать, будто бы до иконостаса хотят добраться, да, наверно, доберутся или уже добрались. И что же, все монахи говорят: так богу угодно, потому что, говорят, это власть ворует, а власть сам бог ставит. Уважаемый Лев Николаевич, правильно ли это?»

Лев Николаевич сидит за письменным столом, на стуле с низкой полукруглой спинкой и подпиленными ножками; он во фланелевой блузе, подпоясанной ремешком; на круглом столике за его спиной в вазе стоят ландыши и сильно пахнут. Перед ним лист бумаги. В день он писал пять, десять, пятнадцать писем. Что он ответит?