Наказ атамана

Алексей Полилов (2024)

Роман «Наказ атамана» является продолжением сюжетной линии романа «Атаманова казна». Описываемые события затрагивают период с 1919 по 1952 годы. Окончание гражданской войны в России не привнесло ясности в судьбе утерянного золотого запаса атамана Дутова. Вокруг него и разворачиваются описываемые события, в которые вовлечены казаки, спецслужбы Советского Союза и обычные жители. Действие романа происходит на территории Поволжья, Южного Урала, западной части современной Башкирии, Дальнего Востока, Соединённых Штатов Америки. В романе присутствуют сцены физического противоборства, психологического противостояния, боестолкновений, сверхъестественных и мистических событий, связанных с оккультизмом и деятельностью специального управления ОГПУ. Книга является художественным произведением, любое совпадение имен и фамилий случайно.

Белая столица

(Туманов. 15–17 июня 1919 г.)

Дорога в Омск не показалась ему долгой. Полученное отношение и бумаги на имя Сергеева позволили избежать продолжительных стоянок и ожиданий на станциях, хотя даже с учётом этого его путешествие продлилось полных четверо суток. Челябинск, Курган и Петропавловск мелькнули за окнами вагона ровно так же, как и безызвестные деревни и сёла, не заинтересовав его ни на миг. Потому, что мысли были уже целиком и полностью в Омске, городе его детства, там, где когда-то был отчий дом и живы родители.

В Омск он прибыл во второй половине дня. Нынешний город был разительно не похож на прежний, каким он его помнил. Можно было сказать, что нынешний был перенасыщен мундирами, лоском, экипажами, одетыми в соответствии с последней модой дамами и сопровождающими их кавалерами — сопутствующим антуражем любой столицы европейского государства, каким по факту сейчас и являлся Омск, не смотря на своё сугубо азиатское расположение. От былой его провинциальности не осталось и следа.

Туманов добрался до Шпрингеровской, где расположился Главный штаб Военного министерства Российского правительства и Штаб верховного главнокомандующего. Там же, временно, разместился и штаб Походного атамана всех казачьих войск и генерал-инспектора кавалерии Русской армии, генерал-лейтенанта Дутова. Но самого атамана не застал, тот осуществлял инспекторскую поездку по казачьим частям Дальнего Востока, и в данный момент находился в Чите.

Генерального штаба генерал-майор Одноглазков внимательно просмотрел предъявленные документы на имя Сергеева, и отложил их в сторону.

— С прибытием, господин капитан, — теперь он смотрел на Туманова в упор, словно рассматривал любопытную вещь, о которой был много наслышан.

— Благодарю, господин генерал-майор, — Туманов пропустил мимо ушей несоответствие в чине.

— Относительно вас имею недвусмысленные распоряжения, о коих информирую. Первое: ваше инкогнито отныне в прошлом, можете представляться своим собственным именем. Второе: все мм… недоразумения, имевшие место по линии контрразведки улажены, и если впредь у данного ведомства появятся к вам вопросы — отсылайте их ко мне. Третье: о всех событиях, происшедших с вами с июня прошлого года, говорить с кем бы то ни было до прибытия Походного атамана запрещено. Четвёртое: вы зачислены в штат штаба Походного атамана всех казачьих войск и генерал-инспектора кавалерии Русской армии в качестве офицера для особых поручений.

Начальник штаба достал из выдвижного ящика секретера папку, аккуратно раскрыл её, взяв в руки новенькие, серебристые однопросветные погоны, удостоверение и бланк приказа. Затем торжественно поднялся и пожимая Туманову руку продолжил:

— Наконец, пятое: поздравляю вас с производством в очередной чин. И одномоментно с переходом в «высокоблагородия», — он слегка улыбнулся.

— Служу Отечеству!

— У казначея получите причитающееся вам жалованье за весь период. И отдыхайте пока, господин капитан генерального штаба. На службу явитесь через неделю. М-да. Упрежу ваше предложение, Сергей Аркадьевич — производство в чин отметим по возвращении атамана, так будет правильнее. Не возражаете?

Туманов не возражал. Но единственное неотложное дело всё же исполнил: доложил Одноглазкову о дате планируемого наступления красных, про которую узнал посетив штаб 25-й дивизии в Белебее.

— Что-ж, это важная информация. Прошу изложить рапортом.

На этом и расстались. Когда Туманов покинул помещение штаба был уже вечер. Встречу с родным домом, вернее тем, что от него осталось, решил отложить на завтра. Взял извозчика и отправился на Дворцовую, где ему был забронирован номер в гостинице «Европа». Отсюда до дома было рукой подать.

Безрадостная встреча состоялась утром следующего дня. Он прошёл пешком на угол Атамановской и Плотниковской, и сразу увидел пепелище. От дома остался первый каменный этаж, заваленный горелыми балками и брёвнами. Всё, что могло ещё пригодиться и послужить в качестве дров или строительных материалов, было растащено. Ни дверей, ни окон. Осторожно протиснулся в дверной проём, стараясь не задеть угольно-чёрных обрушенных балок. Изнутри каркас оставшегося этажа напоминал воронку от взрыва, и был завален разным горелым хламом. Обугленные обломки мебели, битый кирпич, отвалившаяся штукатурка — унылая картина полуторагодовалого разорения. Выбрался во внутренний двор, общий с соседними домами, и в этот момент распахнулась дверь соседского крыльца, на котором появилась фигура пожилой женщины. Соседка, Людмила Прокофьевна.

— Серёжа! — узнала его сразу. — Боже мой, живой… Арсений!

Крикнув мужу она споро спустилась с крыльца, и подсеменила к Туманову, тронув его за руку.

— А мы уже и не чаяли увидеть тебя. Идём, идём в дом.

* * *

Рассказ получился долгим. Старики соседствовали давно, около тридцати лет, и сейчас, вспоминая тот день, хозяйка плакала больше, чем рассказывала. В основном говорил сосед, Арсений Капитонович, бывший коллежский асессор.

— Ты, Серёжа, представить себе не можешь, что такое безвластие в нашей глуши. Считай, с марта семнадцатого всё мерились, у кого сил больше: у временных или советов. Первые ещё пытались управлять городом, а вторые уже предприятия национализировали — за порядком смотреть было некому. Лето кое-как прожили, ну, а зимой, когда дорог не стало, весь город накрыли грабежи. Промышленников к этому времени уже ободрали, принялись за население. Днём ходили по улицам, высматривали дома побогаче, а ночами делали своё дело. Выносили всё, до исподнего. А представь, каково было зимой остаться без средств, еды, тепла и жилья? А сколько насильничали? Большевики до прошлого лета жить не давали, а потом партизанить принялись. Вот… В тот день около наших домов начали кругами ходить. Мы с Людмилой носа на улицу не казали. И отец твой, Аркадий Васильевич лежал с ангиной, холодный январь выдался, многие болели. Полина Фёдоровна за ним ухаживала, часто на рынок бегала, вещи продавала. Той ночью, помню, Людмила слышала, как вроде дверью хлопали в вашем доме, но ничего не было видно — улицы тёмные, фонари не горят, окна тоже все без света, боимся лишний раз свечу зажечь. А ближе к утру зарево и треск… Пока выбежали, пока топоры да лопаты достали — куда там… Пожарных, считай, уже всех разогнали к тому времени, так мы свои дома стали спасать, чтобы не занялись. Когда огонь спал, закидали что смогли снегом, да только поздно, сам понимаешь.

Старик тяжело поднялся, прошёл к дубовому шкапу, и покопавшись в нём вернулся к столу, положив меж чайных чашек небольшой узелок из носового платочка.

— Вот, нашли. В руке Полины осталось. Они с Аркадием вместе так и лежали, обгорели очень сильно. У обоих головы были разбиты чем-то острым, только следствия никакого не было — походил тут какой-то жук с папочкой, да убыл восвояси, даже не расспрашивал никого.

Туманов осторожно развернул платок. В нём оказался кусочек оборванной золотой цепочки, на которой мама носила любимый золотой кулон с жёлтым алмазом, подарок отца в день рождения его, Сержа. Два конца были оплавлены, и в копоти. Стиснув зубы завернул цепочку обратно и положил в карман.

— Похоронили обоих на казачьем кладбище, соседи помогли. Я покажу могилку, — утирая глаза проговорила Людмила Прокофьевна.

— Дом, сам видишь, сгорел весь. Понемногу растаскивали всё, не уследишь. Да там ничего ценного и не оставалось, подчистую, похоже, выгребли. Не так давно с управы приходил чин, интерес у него был на счёт наследников и хозяев. Сказали, что ты есть, вроде отстал. Такие вот дела, Серёжа. Ты-то как всё это время? — старик участливо посмотрел не него.

— Всякое бывало, Арсений Капитонович. Потом как-нибудь расскажу.

* * *

Кладбище посетил в тот же день, один, расспросив у стариков, где и как искать родителей. Долго стоял у деревянного креста, под которым покоились отец с матерью, в одной могиле. Там же дал себе клятву найти убийц. С кладбища возвращался пешком, от ходьбы постепенно отпускало сковавшее его напряжение. Дальнейший план действий сложился сам собой.

Следующий день начал с покупки цивильного костюма, так как армейская форма была изношена почти окончательно, и надлежало пошить себе новую, прежде чем являться на службу (а это займёт как раз неделю, по утверждению вежливого портного, снявшего с него мерки в офицерском ателье). Экипировавшись должным образом, Туманов наведался в справочную службу, где уточнил адрес городского ломбарда. Туда и направился.

Ломбард разместился на первом этаже здания городской библиотеки, но впечатление складывалось иное — скорее, библиотека ютилась в помещениях ломбарда. Осмотревшись, Туманов получил талончик и направился к совершенно седому, с клиновидной бородкой, тщедушного вида приёмщику, в отгороженном бюро.

— Моё почтение, сударь. Чем могу служить?

Туманов достал из кармана заранее приготовленный медальон Георга фон Веттина и положил его на зелёное сукно стола.

— Окажите любезность, скажите: какую сумму я могу получить за эту безделицу?

Приёмщик вооружился увеличительным стеклом в бронзовой оправе и внимательно осмотрел медальон под светом настольной лампы, поворачивая его в разные стороны. Несколько раз подносил к самому лицу, открывая узорчатую крышку, и наконец отложил медальон в центр стола.

— Что-ж, ваша безделица, несомненно, имеет цену. Работа европейская, старых мастеров. Думаю, именно за работу двести рублей вы сможете выручить. Больше не дадут: серебро-с.

Оценщик переключил свой интерес на Туманова и чуть понизив голос спросил:

— Не уполномочен интересоваться, и разумеется, вы в праве не отвечать, но позвольте полюбопытствовать: откуда у вас такой медальон?

Туманов благожелательно склонил голову на вопрос, доверительная беседа как раз входила в его планы.

— С удовольствием удовлетворю ваше любопытство, в обмен на встречную любезность, — он приязненно улыбнулся оценщику. — Этот медальон из Германии, военный трофей. Но почему вам это интересно?

— Видите ли, сударь, по своему ремеслу близко знаком с разными изделиями и… механизмами. Так вот, ваша безделица, как вы изволите её называть, несомненно имеет за собой историю. Вам известна некая особенность этого медальона?

— Что же в нём особенного? — Туманов недоуменно осмотрел лежавшее на сукне украшение. — Откровенно говоря, не замечал за ним ничего этакого. А это может повлиять на его цену?

— Позвольте проверить? Я аккуратно…

Оценщик ловко выудил из ящика стола тонкий пинцет и, повертев в руках медальон, пару раз нажал на некоторые завитушки его орнамента. Не поднимая головы глянул на Туманова.

— Видите ли, такие медальоны ведут свою историю со времен Медичи, и кроме украшения имеют чисто практическое назначение. Вот, извольте посмотреть… — он ещё раз аккуратно нажал пинцетом на серебряный завиток, утапливая его в корпус: — При исправном состоянии тут должна появляться капля жидкости. А вот какой именно — зависело от владельца. Чаще всего применялась кантарелла, фирменный яд семейства Борджиа, или акватофана, при Людовике Четырнадцатом. Но есть такая версия, что в конце прошлого века, среди определённых кругов европейского военного сословия, набрал популярность обычай заправлять подобные украшения так называемыми псевдоядами.

Седовласый знаток ювелирного искусства осторожно вернул медальон на место, в центр стола, словно любуясь. Туманову же от последних слов стало нехорошо. Он двумя руками опёрся на стоящий перед столом стул и тихо спросил:

— В каком это смысле: псевдоядами? Не настоящими?

— Да-с, не настоящими в том смысле, что летальный конец при их употреблении не наступал. А вот всё остальное: судороги, окоченение, остановка дыхания и сердцебиения были вполне натуральными. Это позволяло владельцам таких капельниц выходить из весьма щекотливых ситуаций. Но это, как я говорил, всего лишь версия. Согласитесь, интригует?

— Более чем…

— Да что с вами? Вы присядьте, на вас лица нет. Воды?

— П-пожалуй…

Старик быстро наполнил хрустальный фужер из графина и протянул Туманову. Тот уже взял себя в руки, поблагодарил кивком и сделал небольшой глоток. Оценщик о чём-то говорил ещё, но его слова совершенно не воспринимались. Звон в ушах и ощущение катастрофичной непоправимости возможно совершенной ошибки — вот всё, что он мог сейчас чувствовать.

— Сударь, так что вы решили? — наконец сознание восприняло озадаченный голос.

— Да, извините, нервы… — надо было доводить до конца то, за чем он сюда пришёл, и Туманов остановил взгляд на оценщике, отчего тот поёжился. — И какая окончательная цена?

— Двести пятьдесят, сударь. С учётом инфляции весьма хорошая сумма. Вы какими желаете получить?

— Я оставлю этот медальон вам лично, как презент, если вы окажете мне небольшую любезность.

— Неожиданно, право… — оценщик действительно был слегка озадачен, но глаз с медальона уже не спускал. — Чем я могу быть полезен?

Туманов аккуратно вынул из кармана глянцевую карточку, на которой ещё с вечера сделал рисунок кулона, бывшего на матери в момент гибели. Рисовал он его долго и тщательно, несколько раз переделывая и добавляя подробности, которые прекрасно знал с детства, и вчера вспоминал, придавая рисунку максимальное сходство с утраченным оригиналом. Особенной деталью был вензель «ПТ», который гармонично вплетался в золотой узор оправы.

— Прошу вас, взгляните, — он положил рисунок рядом с медальоном. — Это алмазный кулон супруги, утерянный ею прошлой осенью. Алмаз необычной жёлтой расцветки. Может быть вам доводилось его видеть, среди сданного в ломбард?

Оценщик взглянул на рисунок всего лишь раз, и не раздумывая потряс бородкой:

— Да, приметная вещица, в нашем ломбарде закладывалась не единожды. И выкупалась всегда досрочно.

— Кем выкупалась? Как давно?

Тут оценщик несколько замешкался, словно размышляя, а не наговорил ли он лишнего? Наконец собрался с мыслями и решительно заявил:

— Покорнейше прошу меня извинить, милостивый государь, но наше заведение не даёт информацию о своих клиентах третьим лицам. Запрещено-с. Всё, что могу вам сообщить — последний раз была в закладе месяц назад.

— Что ж, понимаю. Медальон ваш, как и договаривались. Не откажите ещё в одной любезности: сообщите мне, когда её принесут в очередной раз. Буду весьма признателен вам лично.

С этими словами он протянул оценщику визитную карточку гостиницы в которой остановился и, попрощавшись, вышел.

Далеко уходить не стал, а занял неприметную наблюдательную позицию, несколько в стороне от входа, анализируя свой визит в ломбард, который оказался чрезвычайно информативным.

Во-первых: появилось логичное объяснение тем странностям, которые сопутствовали обозу в финальной стадии его продвижения, хуже того — могло оказаться так, что он сам погубил своих бойцов, похоронив их заживо (эта мысль сбивала с настроя на розыск убийц родителей, поэтому решил обдумать всё позже). Во-вторых: появился след, который однозначно указывал на то, что убийца его родителей в городе. Это следовало из многократного закладывания кулона. Это же говорило и о том, что клиент личность хорошо известная в ломбарде, ибо постоянный и платежеспособный. В-третьих: искать его долго не придётся, потому что оценщик вряд ли станет дожидаться, когда кулон принесут в очередной раз, а с большой долей вероятности, безотлагательно оповестит этого клиента о визите человека, разыскивающего кулон и его нынешнего хозяина. Из этого можно было предположить, что убийца сам найдёт Туманова, для помощи ему в этом оценщику и оставлена визитная карточка гостиницы.

Наблюдать за входом долго не пришлось — буквально через несколько минут из дверей ломбарда выскочил посыльный мальчишка, и дунул вдоль по улице, придерживая рукой кепку. Версия начинала подтверждаться, оставалось запастись терпением и ждать. Решил всё же перепроверить, и вернувшись в ломбард сразу направился к оценщику, отметив, как у того забегали глаза и засуетились руки.

— Прошу прощения, поменял свои планы относительно проживания, — Туманов извиняюще улыбнулся. — Пробуду в гостинице недолго, верните мне карточку, я напишу вам новый адрес.

Как он предполагал, эта просьба поставит оценщика в тупиковую ситуацию, если он успел отправить визитку с посыльным. Так и оказалось.

— Извините, сударь… Я уже передал вашу карточку директору, а он вот только что отъехал, по делу-с.

«Да, через чердак или чёрный ход», — мысленно усмехнулся Туманов, и слегка взвинтил ситуацию:

— Хорошо, я пробуду в гостинице всего пару дней, затем вынужден съехать: только-что получил новую информацию о предмете своего розыска, — он подмигнул оценщику и показал из кармана край рисунка на картоне. — Зайду позже и сообщу о новом адресе, если в этом ещё будет необходимость. Благодарю за помощь.

Вышел удовлетворённый разговором. Теперь предполагаемый убийца ограничен во времени, ждать его активности долго вряд ли придётся, и Туманов, не торопясь шагая по брусчатому тротуару, вернулся к размышлениям о медальоне фон Веттина.

По информации сведущего старика выходило, что в медальоне мог находится некий «псевдояд». Если допустить, что это так и было, то становится понятным, каким образом Макаров смог оказаться в стане Шляхтича: банально выжил. Учитывая, что второй выход из пещеры был (он сам через него вышел), то можно предположить, что и Макаров каким-то образом выбрался оттуда. Полковник человек везучий и деятельный, у него могло получиться.

Выбравшись из пещеры он сделал ставку на новую власть — не возвращаться же к своим, учитывая, что о его двурушничестве могло стать известно. Это тоже логично. А дальше тем более: Макаров, уже в своём новом качестве, продолжил поиски обоза.

Такое объяснение Туманова вполне устраивало, за исключением одного — как он мог ошибиться в констатации смерти своих бойцов, и похоронить их, по сути, заживо? Да ровно так же, как был уверен в смерти Макарова, пропади пропадом эти яды и их особенности! Ощущения своей причастности к такому убийству были непереносимы — спасала лишь малая надежда на то, что старик-оценщик мог ошибиться или всё выдумал, и для себя он решил, что лучше всего сейчас придерживаться именно такой версии, иначе была реальная опасность заполучить психическое расстройство. Надо ли говорить, что с медальоном, после всего происшедшего, он расстался без малейшего сожаления?

* * *

Предполагаемым местом рандеву он определил ресторан. В гостинице его никто навещать не станет: слишком фешенебельна и под соответствующей охраной — там проживали в основном старшие чины штабов и Правительства. По этой же причине не стал рассматривать и ресторацию «Европы», а решил дожидаться визитёров в ресторане городского сада «Аквариум», менее помпезного и популярного в летнее время, к тому же удобно расположенного на берегу Оми.

Вечер он встретил за отдельным столиком открытого павильона ресторана, у самой реки. Одет был в новый штатский костюм, за поясом наган, а нож брать не стал, имея на то определённый резон — не желал портить новый гардероб. Внутри большого зала грянул кан-кан, означая начало ночного веселья и оно не заставило себя ждать. Все столики были уже заняты, в основном или большей частью офицерами, с дамами и без, остальные места оставались за местными представителями капитала. Туманов не стал утруждать официанта большим заказом, ограничившись кофе и безе, справедливо полагая, что всё это не на долго — раз; и он явился сюда не набивать желудок — два. Заранее решил не задерживаться, если события не воспоследуют, и ближе к ночи прогуляться пешим порядком, предоставив своему неизвестному противнику более удобные варианты.

Однако, это оказалось излишним. Примерно через полчаса к ресторану подкатил, отчаянно скрипнув тормозами, открытый «Руссо-Балт»-Торпедо, из которого шумно выгрузились четверо и отодвинув в сторону швейцара, шагнувшего было навстречу, целеустремленно двинулись к столику Туманова, ни мало не смущаясь удивлённых взглядов публики. А тому были основания — одеты все четверо были эпично: в чёрные ермаковки с серебряной выпушкой и галунами на рукавах, на рукавах же красовались разноцветные наборы угольников: серебряный, красно-белый и георгиевский, и все при чёрных погонах с серебряным вензелем «АА». Дополняли образ черные же шаровары, кавказские пояса и черные фуражки с кокардами из черепа и костей. Черепа присутствовали даже на сверкающих сапогах и рукавах. «Ну просто ангелы смерти» — усмехнулся Туманов, расслабленно наблюдая за подходящими. Судя по астрономии на погонах двое были офицерами, сотник и хорунжий, а двое вовсе вахмистрами. Двигались бесцеремонно, обходя столики и компании, нагоняя тревогу на дам и тень неудовольствия на их кавалеров. Наконец добрались до столика Туманова, окружив его со всех сторон.

— Здорова вечеряется, любознательный господин? — сотник упёрся в стол кулаками и начал сверлить Туманова взглядом.

— Благодарю, любезный, не жалуюсь.

Всех четверых просто взорвало от таких слов:

— Да как ты смеешь, тля… Фронтовых офицеров… Да я таких в окопах…

— Ша, братва! — сотник хлопнул ладонью по столу, восстанавливая тишину, и издевательски вежливо продолжил:

— Дело есть до вашей милости. Не соблаговолите проехать с нами? Или желаете прямо здесь все ответы получить?

Публика с окружающих столиков наблюдала за разговором, а кое-где офицеры демонстративно отодвигали стулья от столов и поворачивались всем корпусом. Ну что делать — недолюбливали армейские офицеры Черных гусар из партизанской дивизии Анненкова. Именно за такое поведение.

— Соблаговолю, — Туманов спокойно положил на стол чаевые, поднялся и надел шляпу.

Двинулись к машине тем же путём, меж столиков и стульев павильона. Офицерское общество в ресторане внимательно наблюдало за компанией и высказывалось вполне определённо:

— Клоунада… это не по правилам, господа… не зацепить ли их…

— Готов быть вашим секундантом, — довольно громко сказал поручик соседнего столика.

— Лишнее, господа, — Туманов поблагодарил наклоном головы. — Мы сами во всём разберёмся.

В машину сели следующим порядком: хорунжий взялся за пусковую рукоятку, сотник сел рядом с водителем, а вахмистры разместились на заднем диване, по обе стороны от Туманова. Без лишних слов хорунжий ловко запустил мотор, сел за руль, и под взглядами любопытствующей публики автомобиль укатил в вечерний сумрак. Свернули на Казнаковскую, выехали на Капцевичева и очень быстро мощный 35-ти сильный автомобиль вынес их за городские постройки. Когда миновали дачи, хорунжий свернул влево и авто направился к берегу Иртыша, невдалеке от лесного кордона. Всю дорогу Туманов был сжат с боков вольготно развалившимися попутчиками, сначала внимательно наблюдавшими за ним, а к концу маршрута ставшими проявлять больший интерес к конечной точке и глазевшими по сторонам. Замечательно, ждать дальше было незачем. Туманов двумя точными ударами в висок избавился от соседей, навернул кулаком по темени сотнику, и затем сломал ударом шею успевшему повернуть голову водителю, одновременно подсаживаясь к нему и перехватывая управление. Приехали.

Сотника вытянул из авто и привязал к переднему бамперу. Остальных трогать не стал — все трое не подавали признаков жизни, видимо он не рассчитал силу ударов (или наоборот, был расчётливо не сдержан). Пленника обыскал, обнаружив в карманах портсигар, офицерскую книжку и тонкую гитарную струну, с двумя ручками на концах. В нагрудном кармане нашёл визитку гостиницы, которую оставлял оценщику и миниатюрный бархатный мешочек, похожий на кисет. Потянув узелок из золотистого галуна развязал и замер — вот он, подарок отца матери. В лунном свете мягкой искрой сверкнул гранями алмаз, словно здороваясь после долгой разлуки.

Разговора по душам не получилось. Понуждаемый к откровенности сотник рассказал лишь, что действительно ограбил чей-то дом и убил хозяев зимой прошлого года, где и забрал этот кулон. После этого Туманов почувствовал, что впадает в бешенство, и прекратил бессмысленное общение, свернув убийце голову — и так всё было ясно (единственное, что уточнил: были его сопровождающие причастны к смерти родителей или нет? Разобрав невразумительное «мы все братья…», дальше слушать не стал). Погрузил тело обратно на своё место, завёл мотор, разогнал автомобиль и направив его с крутого обрыва в чёрные воды Иртыша, спрыгнул с подножки.