Брокингемская история. Том 18

Алекс Кардиган (2024)

Никогда не знаешь, как повернётся злодейка-судьба… В восемнадцатом томе «Брокингемской истории» знаменитые следователи Доддс и Маклуски по заданию начальства занимаются подпольной работой вдали от родной конторы. Они освобождают запертого в сарае бизнесмена и размышляют над загадочными событиями в Клубе Любителей Старинной Музыки, расследуют ограбление пункта обмена валют и драматическое происшествие на железнодорожном переезде — а первого апреля, в международный день дурака, они очень тонко и остроумно разыгрывают своего соседа по гостинице. Правда, самому соседу после этого было уже не до смеха…

CLXXII. Повторное убийство

— Пожалуй, нам пора собираться в дорогу и двигаться на вокзал, — произнёс Маклуски.

— Полностью с сами согласен, — ответил Доддс, — Мы уже почти готовы к отправлению. Осталось лишь упаковать в саквояжи наши раскладушки…

Два прославленных детектива лондонской Центральной полиции, Доддс и Маклуски, сидели один напротив другого на двух раскладушках. Дело происходило в их собственной комнате на втором этаже общежития их родной конторы; возле стены на полу стояли наготове их знаменитые большие саквояжи. Казалось, уже ничто не сможет помешать двум мастерам сыска и розыска отправиться в очередную командировочную поездку… Впрочем, их полные служебного рвения слова почему-то резко контрастировали с их же постными лицами, начисто лишёнными какого-либо творческого энтузиазма.

— Я бы сказал, что затягивать далее с отъездом нам недопустимо, — развил свою мысль Маклуски, — Если мы ещё немного промедлим, то не успеем попасть в Пантинктон до наступления темноты…

— Более того: Дальнейшие задержки с нашей стороны могут привести к весьма неприятным последствиям, — поддержал коллегу Доддс, — Чего доброго, начальство пронюхает, что мы ещё торчим в общежитии — и как бы оно не направило нас вместо командировки на какие-либо трудоёмкие работы куда-нибудь в антенный корпус!

— Типун вам на язык! — вскричал в возмущении Маклуски, — Какие ещё трудоёмкие работы? Вам бы только сидеть да накаркивать нам очередные неприятности!

— Нет-нет, я упомянул антенный корпус лишь в качестве умозрительного примера! — признал свой промах Доддс, — Конечно, ни на какие трудоёмкие работы нас никто не пошлёт… Начальство уже давно забыло о нашем существовании и отправило таскать утяжелённые блоки других сотрудников. Все в Центральной полиции уверены, что мы уже давно выехали в Пантинктон. Никому и в голову не придёт искать нас здесь, в общежитии… Вот, убедитесь: В коридоре за дверью абсолютно тихо!

Детективы невольно замолчали и прислушались к звукам, доносящимся из коридора. По первому впечатлению, с той стороны двери действительно царила полная тишина… Впрочем, несколько секунд спустя её сменили чьи-то осторожные шаги.

— Кого там ещё занесло в наш коридор? — удивился Маклуски, — Надеюсь, этот тип явился не по нашу душу?

— Разумеется, нет, — выразил уверенность Доддс, — Возможно, он забрёл на второй этаж по ошибке. Он и сам не знает, что ему здесь нужно… Вот, послушайте: Он в растерянности слоняется где-то на том конце коридора!

— Но вот его шаги вроде бы приближаются к нам, — высказал опасение Маклуски, — А ко мне начинают подкрадываться недобрые предчувствия…

Тем временем загадочные шаги подошли совсем близко и остановились непосредственно у двери комнаты Доддса и Маклуски. Прославленные детективы невольно затаили дыхание… И тут в напряжённой тишине гулко и зловеще прозвучали три коротких, но в меру настойчивых стука в дверь.

— Ну вот вы и докаркались, Доддс! — воскликнул в сердцах Маклуски, — Я так и знал: Сейчас нас как пить дать отправят в антенный зал таскать утяжелённые блоки!

— А вот давайте не будем раньше времени впадать в панику! — проявил остатки оптимизма Доддс, — Возможно, этот тип просто ошибся дверью — или же он ищет нас по совершенно невинному поводу… Ну-ка узнайте у него, кто он такой!

— Кто там? — крикнул Маклуски в сторону двери.

— Это — я, — донёсся из коридора вполне ожидаемый ответ.

Детективы поднялись с раскладушек, подошли к двери и в задумчивости остановились перед ней, напряжённо размышляя над создавшейся ситуацией.

— Голос показался мне знакомым, — осторожно заметил Доддс.

— Мне тоже, — подтвердил Маклуски, — Судя по всему, мы с этим типом где-то уже встречались… А как ваша фамилия? — поинтересовался он у невидимого собеседника из коридора.

— Ротмилл, — коротко сообщил тот.

— Ах, вот оно что! — с облегчением вздохнул Маклуски, — Это — всего-навсего следователь Ротмилл из уголовной полиции… Я бы сказал, что он — далеко не самый худший из гостей!

Наконец, гостеприимные хозяева отперли дверь, и в комнату зашёл следователь Ротмилл. Он был в полном служебном облачении, а на его правом плече висела большая спортивная сумка. Вид у него был решительный и многообещающий… Детективы из Центральной полиции обменялись с гостем тёплыми дружескими рукопожатиями и радушно предложили ему усаживаться на одну из своих раскладушек. Поскольку Ротмилл выбрал ту, на которой до этого сидел Маклуски, тому пришлось пересаживаться на подоконник, а Доддс занял своё прежнее место на другой раскладушке.

— Как удачно я застал вас на месте! — похвалил сам себя Ротмилл, снимая с плеча и ставя на пол свою большую спортивную сумку, — Шёл я сейчас мимо вашего общежития и вдруг подумал: А почему бы мне не забежать к Доддсу и Маклуски?

— Вы даже не представляете, как сильно вам повезло! — заметил Доддс, — В рабочее время мы можем оказаться в своей комнате разве что в силу чрезвычайного стечения обстоятельств. Но именно такое стечение сегодня и произошло!

— Более того: Если бы вы заглянули к нам на несколько минут позже, мы бы уже наверняка успели отсюда слинять, — добавил Маклуски, — Ну, мы вас внимательно слушаем! Какими новостями вы нас нынче обрадуете?

— Я пришёл к вам по делу, которое наверняка вас заинтересует, — выразил надежду Ротмилл, копошась в своей сумке, — Оно связано с убийством нотариуса Геллибранда… Кстати, вы ещё не забыли эту историю?

— Такие истории так быстро не забываются, — заверил его Доддс, — Мы отлично помним, как расследовали это убийство вместе с вами недели три назад… Но неужели в этом деле появились какие-либо новые подвижки?

— Новыми подвижками пока похвастаться не могу, — честно признал Ротмилл, — Следствие идёт своим чередом. Материалы накапливаются, отчёты составляются, свидетели дают показания, подозреваемый отпирается — в общем, обычная бюрократическая рутина. Но я к вам, собственно, не за этим пришёл… Цель моего прихода — вот в этом! — он наконец вытащил из сумки небольшой транзисторный приёмник и бережно поставил его на пол возле своих ног.

— Ну вы нас и озадачили! — не смог сдержать удивления Маклуски, — При чём здесь этот транзистор? Наверно, вы ударились в коммерцию и занялись перепродажей приёмников, как некогда наш коллега Гриффит из Оперативного отдела?

— Нет, в коммерцию я не ударялся, — опроверг Ротмилл, поднимая и выдвигая на полную длину антенну транзистора, — Всё гораздо проще: Сегодня утром, когда я сидел в своём кабинете и настраивался на предстоящую работу, я ненароком включил радиоточку у себя на столе. Чисто машинально я пощёлкал переключателем программ и совершенно случайно остановился на одной из радиостанций. И вдруг я слышу оттуда анонс: В такое-то время на эту радиостанцию должен прийти один известный писатель и зачитать в прямом эфире свой новый детективный рассказ… Услышав название этого рассказа, я едва не сполз под стол от изумления. А назывался он «Убийство нотариуса Геллибранда»!

— Вот это номер! — воскликнул ошарашенный Доддс.

— Да, неожиданный поворот! — произнёс порядком озадаченный Маклуски.

— Забавно; не правда ли? — продолжал Ротмилл, — Геллибранд — фамилия исключительно редкая. Сложно поверить, что у того нотариуса, чьё убийство мы расследовали, вдруг оказался однофамилец, да ещё тоже нотариус. Скорее всего, речь в этом рассказе пойдёт всё о том же Геллибранде, застреленном первого марта сего года в своей нотариальной конторе…

— Но вдруг нотариальное дело было своего рода семейным бизнесом для покойного Геллибранда и его близких родственников? — высказал предположение Доддс, — В этом случае у нашего нотариуса вполне мог оказаться сын, дядя или племянник, носящий ту же самую фамилию — а этого дядю или племянника тоже могли угрохать какие-нибудь злобные коварные враги…

— К слову, у нашего Геллибранда никаких близких родственников выявить не удалось, — уточнил Ротмилл, — Но я скажу вам больше: В анонсе по радио было сказано, что рассказ написан по мотивам недавно произошедших реальных событий… Услышав это, я отмёл последние сомнения. Не может такого быть, чтобы на свете существовали сразу два нотариуса Геллибранда, убитых примерно в одно и то же время! Очевидно, героем рассказа является именно наш Геллибранд… И тогда я подумал: «Как любопытно! Мы тут выбиваемся из сил, разыскивая по крупицам сведения о нашем убитом нотариусе — а какой-то детективный писатель уже насобирал этих сведений столько, что успел сочинить целый рассказ? Пожалуй, не мешало бы мне послушать его чтение в прямом эфире. Вдруг там прозвучит какая-либо важная, ещё не известная мне информация?» В общем, запомнил я время начала нужной передачи и твёрдо решил её не пропустить… Но работа есть работа — буквально через пять минут начальство позвонило мне в кабинет и срочно направило на очередное оперативное мероприятие за пределами нашего отделения полиции. К счастью, в обед я успел забежать домой и прихватить с собой транзистор — и теперь я смогу послушать рассказ, даже не возвращаясь на рабочее место… В данный момент в нашем оперативном мероприятии наметился небольшой перерыв. Я как раз брёл по вашей улице и размышлял, куда бы мне приткнуться со своим транзистором… Тут я вспомнил про вас и сразу сообразил: Доддс и Маклуски с радостью примут меня в своём общежитии и с удовольствием послушают этот рассказ вместе со мной! Надеюсь, я не ошибся?

— Нет, не ошиблись, — подтвердил Маклуски, — Вы заинтриговали нас до предела! Теперь мы и сами не успокоимся, пока не услышим этот рассказ…

— Кстати, вы запомнили фамилию его автора? — поинтересовался у Ротмилла Доддс.

— Как раз его фамилию особо редкой назвать нельзя, — ответил следователь уголовной полиции, — Но, признаюсь честно, о детективном писателе с такой фамилией я сегодня услышал впервые… А зовут его просто — Браун!

— Чёрт возьми! — в один голос воскликнули Доддс и Маклуски.

— Что такое? — удивился Ротмилл, — Вам знаком этот писатель?

— Да, знаком, — скрепя сердце признал Маклуски, — Правда, не с самой лучшей стороны…

— Вот видите, как всё удачно получается! — обрадовался Ротмилл, — Значит, ваш знакомый сейчас прочитает в прямом эфире свой новый детективный рассказ — а в случае необходимости вы потом сможете разыскать этого типа и задать ему кое-какие уточняющие вопросы… Да, нам уже пора включать транзистор! — всполошился он, поглядев на свои наручные часы, — Передача начнётся буквально с минуты на минуту, — сообщил он, щёлкая кнопкой включения и крутя ручку настройки, — А вести её будет журналист по фамилии Хогарт…

— И этот тип нам тоже знаком, — не очень весело признал Доддс.

— Ротмилл, мы должны заранее предупредить вас об одном деликатном моменте! — поспешил вмешаться Маклуски, — Этот писатель Браун, пользуясь знакомством с нами, решил использовать наши с Доддсом фамилии для некоторых своих персонажей… Так что, пожалуйста, не удивляйтесь, если услышите в его рассказе упоминание о сержантах полиции Маклуски и Доддсе!

— Как это понимать? — не понял Ротмилл, — Значит, это вы разболтали вашему приятелю Брауну подробности убийства Геллибранда?

— Нет-нет, мы оба строго соблюдали тайну следствия! — заверил Доддс, — От нас Браун не услышал ни слова про это убийство… Впрочем, он и не нуждается в точных фактах для написания своих опусов. Незнание тех или иных подробностей он легко восполняет при помощи собственной буйной фантазии…

— Но мне всё-таки кажется, — выразил надежду Ротмилл, склонившись над транзистором, — что известный детективный писатель вряд ли станет зачитывать в прямом эфире популярной радиостанции откровенную ахинею…

— А вот у нас подобной уверенности нет, — проявил присущий ему скептицизм Маклуски.

— Всё, прекращаем разговоры! — воскликнул Ротмилл, подкручивая ручку громкости на транзисторе и снова ставя его на пол у своих ног, — Передача уже началась! Слушаем внимательно и мотаем себе на ус!

— Мы рады приветствовать в нашей студии знаменитого на весь мир писателя Брауна! — раздался из транзистора хорошо знакомый Доддсу и Маклуски голос радиожурналиста Хогарта, — Поклонники его творчества проявляют огромный интерес ко всему, что связано с их любимым писателем и его героями. Наша радиостанция буквально завалена письмами с разных концов света от наших настойчивых слушателей, которые просят задать мистеру Брауну те или иные вопросы, а заодно спешат поделиться своими впечатлениями от его произведений. Сегодня, после утреннего анонса, наш редакционный телефон вообще раскалился докрасна и едва не превратился в уголёк… Пользуясь случаем, я спешу зачитать в эфире стихотворное посвящение нашему сегодняшнему гостю, присланное недавно по почте одним из его благодарных почитателей…

— Буду весьма польщён! — послышался из эфира ещё один знакомый голос, принадлежащий писателю Брауну.

— Итак, слушайте! — объявил Хогарт, — Стихотворение называется так: «Славословия в честь бессмертного Шерлока Холмса, персонажа гениального сэра Артура Конан Дойла, которые непроизвольно сложились у автора в тот момент, когда он пил свой утренний кофе и читал очередной детективный рассказ Брауна — между прочим, весьма неплохого писателя». (На мой взгляд, название выглядит оригинально и неизбито.) А вот и сам стих: «Сидя с чашкой кофе недопитой,/ Брауна рассказ читая этот,/ я припомнил вдруг полузабытый/ знаменитый дедуктивный метод…/ Только тем этот метод подвластен,/ кто способен на тонкий анализ./ Недоступен умам он бесстрастным,/ что в полиции нашей собрались./ Лишь один человек на планете/ — тот, кто носит прозванье Философ/ — одолел все премудрости эти/ и ответил на кучу вопросов./ Если где-то случилась тревога/ и взывают о помощи где-то,/ наш Философ спешит на подмогу,/ прихватив дедуктивный свой метод./ Сокрушая любые препоны,/ проявляя напор и решимость,/ он добьётся главенства закона,/ восстановит везде справедливость./ Отстранённый от мыслей досужих,/ на пустую толпу непохожий,/ он в людские вторгается души…/ Кстати, Холмс был примерно такой же!»

— Спасибо моим дорогим читателям за добрые слова! — засмеялся Браун, — Могу их заверить: Мой главный герой приложит все усилия, дабы и впредь соответствовать тем лестным характеристикам, которыми он был награждён в данном стихотворении!

— А вот мне этот стих показался каким-то безнадёжно монотонным, — поделился впечатлением Доддс, — Не исключено, что его по заданию радиостанции сочинила какая-то электронно-вычислительная машина…

— Но прежде, чем наш гость приступит к чтению своего нового рассказа, — продолжал доноситься из транзистора голос Хогарта, — я бы хотел обратиться к нему с вопросом, который чаще всего задают нам слушатели: «А кто вообще такой нотариус Геллибранд?» К этому вопросу охотно присоединяются и сотрудники нашей радиостанции… Итак, мистер Браун, мы просим вас удовлетворить наше любопытство!

— О Геллибранде я готов рассуждать часами, если не годами! — с горячностью ответил детективный писатель, — За последние пару недель он стал моим любимым персонажем, своего рода эталоном высокого профессионализма и глубокой порядочности, этаким рыцарем без страха и упрёка в наш безжалостный расчётливый век… Его убийство широко освещалось во многих газетах. Несомненно, ваши слушатели должны быть знакомы со всеми его подробностями. Но меня, как представителя культурной общественности, больше всего поразил небывалый трагизм и драматизм этого преступления… Вы только представьте: В своём рабочем кабинете, при таинственных обстоятельствах, за запертыми дверями и занавешенными окнами, погибает один из самых известных и уважаемых нотариусов. В этом деле до сих пор нет ни одного свидетеля и ни одного подозреваемого; не обнаружен даже пистолет, из которого был совершён роковой выстрел. Полиция утверждает, что всё ещё не может напасть на след таинственного убийцы… Ужасно; не правда ли? Мне невольно подумалось: При тех допотопных методах ведения расследования, которые использует наш доблестный Скотланд-Ярд, это преступление не сможет быть раскрыто и за триста лет… А ведь наше общество располагает богатейшим культурным наследием, к которому относится и знаменитый дедуктивный метод! Между тем, наши твердолобые полицейские умы почему-то легкомысленно отвергают этот метод в своей работе… Осознав это, я твёрдо решил: Я обязан вмешаться и оказать своим интеллектом влияние на ход расследования убийства нотариуса Геллибранда! Конечно, я не тешу себя надеждами, что наши упёртые полицейские власти в один момент преобразятся и поголовно освоят метод научной дедукции. Мои усилия направлены прежде всего на те слои культурной общественности, которые своим огромным авторитетом смогут оказать давление на наши доблестные власти с целью вывести расследование на правильные рельсы. Мне бы очень не хотелось, чтобы очередное громкое убийство осталось нераскрытым по вине наших неповоротливых правоохранительных органов… А ещё я бы хотел заметить…

— К сожалению, у нас не так много эфирного времени! — прервал монолог чересчур разболтавшегося писателя Хогарт, — Нам пора приступать к главному: чтению нового рассказа мистера Брауна «Убийство нотариуса Геллибранда»! Наш гость уже занимает место у микрофона — ну а мы как раз успеем удалиться на небольшую рекламную паузу…

Пока из транзистора доносились чьи-то восторженные отзывы о каких-то таблетках и шампунях, Ротмилл не преминул поделиться с коллегами первыми впечатлениями:

— Я что-то не пойму: Почему этот тип сказал, что орудие преступление до сих пор не найдено? Как мне помнится, мы обнаружили этот пистолет прямо на столе у Геллибранда… И почему этот Браун с таким апломбом утверждает, будто в нашем деле якобы нет ни одного свидетеля и подозреваемого?

— Поберегите ваше удивление до лучших времён! — дал ему дружеский совет Маклуски, — Когда Браун начнёт читать свой рассказ, нам ещё не раз придётся хвататься за головы…

–…а заодно и за животы, — дополнил коллегу Доддс.

Но вот рекламная пауза наконец завершилась, и в эфире снова раздался голос Брауна:

— Итак, вот он, мой новый рассказ! Он появился на свет совсем недавно, буквально пару дней назад. Ещё вчера, готовясь к сегодняшнему эфиру, я ещё раз просмотрел текст и внёс в него последние дополнения. Смею надеяться, что мои скромные труды…

— Время, мистер Браун! — воскликнул нетерпеливый Хогарт, — Скорее приступайте к чтению!

— «Убийство нотариуса Геллибранда», — ещё раз объявил Браун, — «На улице стояло чудесное солнечное утро. На одной из причудливых старинных скамеек в одном милом уютном лондонском дворике сидел одинокий мужчина средних лет и как бы от скуки листал свежую утреннюю газету… Впрочем, внимательный наблюдатель наверняка бы отметил, что этот человек отнюдь не похож на обычного праздного обывателя. Острый взгляд его проницательных, слегка прищуренных и немного ироничных глаз, наполненный глубоким интеллектом, зорко скользил по газетным страницам, оставляя без внимания те статьи, которые могли привлечь лишь досужих зевак, и выискивая те материалы, которые могли дать пищу более развитым умам… Перевернув очередную страницу, он внезапно застыл на месте, устремив взор на большую фотографию в траурной рамочке. Затем, уронив газету на скамейку, он скорбно вздохнул и произнёс голосом, полным отчаяния: „Увы! Именно этого я и опасался… Случилось то, что я уже давно предвидел. Вот напечатано чёрным по белому: „Вчера в своём рабочем кабинете при таинственных обстоятельствах застрелен известный лондонский нотариус Геллибранд“. А ведь я же предупреждал его об опасности! О, если бы я мог повернуть время вспять и вернуться во вчерашний день! Возможно, я бы ещё успел вмешаться и предотвратить катастрофу… Но сейчас не время для бесплодных стенаний!“ — он с решительным видом поднялся со скамейки, — „Роковой выстрел уже прозвучал. Но мне ещё по силам восстановить справедливость и разоблачить убийцу! Я обязан в этот скорбный день побывать на месте трагедии! В этом теперь состоит мой главный моральный долг… Итак, скорее в нотариальную контору!“ Оставив газету на скамейке, человек как безумный помчался по притихшим лондонским улицам и переулкам… Вскоре он уже стоял перед дверью небольшого, но со вкусом построенного дома. Глазами, полными боли, он посмотрел на мраморную табличку возле входа, так хорошо ему знакомую. В иные дни её большие буквы казались ему то задорными, то лукавыми, то серьёзными, то задумчивыми — в то же утро ему почудилось, будто они плачут от горя. Надпись „Нотариус Геллибранд“ была вся увита чёрными ленточками, а асфальт под ней усеян чёрными и красными цветами…»

— Какая ещё мраморная табличка? — машинально вырвался риторический вопрос у Ротмилла.

— «Произнеся со вздохом: „Эх, Геллибранд, как же ты был неосторожен!“, человек рванул на себя входную дверь и вбежал в нотариальную контору. Промчавшись по пустому коридору, он ворвался в главный кабинет, с которым у него было связано столько воспоминаний… В тот день кабинет покойного нотариуса представлял собой зрелище, достойное сострадания даже самого бесчувственного наблюдателя. Посереди комнаты стоял высокий представительный джентльмен средних лет, одетый в строгий безукоризненно чёрный костюм, и своим ослепительно белым платком утирал скупые слёзы, сплошным потоком струившиеся из глаз. Это был помощник покойного Геллибранда, младший нотариус Уиллиброрд…»

— Что за идиотская фамилия? — не смог удержаться от очередной реплики Ротмилл, — Первый раз слышу, что у Геллибранда якобы был какой-то помощник!

— «Помимо него в кабинете находились ещё трое персонажей, также прекрасно известных вошедшему», — продолжал читать Браун, — «Одним из них был инспектор полиции Лич — слегка толстоватый и лысоватый тип с бессмысленным выражением на лице. Он методично утирал слёзы своим служебным платочком, на котором была старательно вышита надпись „Полиция“. Вокруг инспектора сгрудились его подчинённые — два сержанта Доддс и Маклуски. Они тоже рыдали во всё горло и по примеру начальника вытирали лица платками. У великана Доддса платок оказался размером едва ли не с квадратный ярд — а коротышка Маклуски обошёлся крохотным клочком материи в один квадратный дюйм».

— Ну кому интересны эти утомительные подробности? — не выдержал Маклуски.

— «Заметив гостя, Уиллиброрд воскликнул: „Дорогой Философ, это — вы? В какой печальный день нам пришлось с вами встретиться! Увы, нашего дорогого Геллибранда больше нет в живых. Наше общество понесло невосполнимую утрату… Имя Геллибранда известно всему прогрессивному человечеству. Ни один нотариус не был так искусен в своём деле, как мой покойный начальник. Ему удавались такие виртуозные дела, что все вокруг немели от восторга! И вот наш дорогой Геллибранд нас покинул… Как трогательно с вашей стороны посетить нашу осиротевшую контору по столь трагическому поводу! Покойный весьма ценил ваш острый ум и скромное обаяние. Он всегда радовался вашим нечастым визитам и сильно скучал, когда вы слишком долго нас не навещали. Он то и дело говорил: „А что-то нашего дорогого Философа давно не было видно…“ А теперь уже мы с вами будем скучать без нашего дорогого Геллибранда!“ И он снова принялся утирать свои скупые слёзы… „Я выражаю вам своё искреннее сочувствие“, — ответил Философ, — „Но я не намерен ограничиваться одними слезами и соболезнованиями! Я считаю своим долгом найти и наказать убийцу“. „Мы тоже считаем это своим долгом!“ — неожиданно вмешался Лич, — „К сожалению, поиски убийцы зашли в глубокий тупик…“ „Ничего иного я от нашей доблестной полиции и не ожидал!“ — иронически усмехнулся Философ, — „Но теперь на месте событий появился я — а это означает, что преступнику уже недолго осталось разгуливать на свободе! Мой дедуктивный метод позволяет мне в один момент распутывать самые невероятные дела, перед которыми оказались бессильны лучшие силы Скотланд-Ярда“. „Мы часто слышали от Геллибранда слова восхищения вашим дедуктивным методом“, — припомнил Уиллиброрд, — „Однако нам так и не удалось до конца уразуметь, в чём конкретно этот метод заключается…“ „Суть его до крайности проста“, — ответил Философ, — „Вам надлежит отбросить все невероятные гипотезы, кроме одной — а единственная оставшаяся и будет правильной, какой бы невозможной она на первый взгляд ни казалась!“»

— Замечательный метод! — согласился Доддс, — Полиции следует срочно взять его к себе на вооружение!

— «„Но ближе к делу!“ — Философ своим цепким взглядом окинул кабинет покойного нотариуса, — „Давайте подытожим то, что нам известно об обстоятельствах убийства Геллибранда…“ И он, вытащив из кармана газету, снова развернул её на странице с траурной фотографией…»

— Но он же оставил газету на скамейке! — непонятно кому напомнил Ротмилл.

— Значит, он предусмотрительно имел при себе сразу два экземпляра, — не затруднился с объяснением Маклуски.

— «„Итак, нотариус был обнаружен в своём рабочем кабинете, за запертой дверью, закрытыми окнами и занавешенными шторами“, — процитировал Философ газетную статью, — „Одна из пуль поразила покойного в сердце; другая была обнаружена застрявшей в боковой стене комнаты… На полу перед убитым лежала связка ключей, среди которых находился и ключ от его кабинета. Никакого огнестрельного оружия ни в самом кабинете, ни во всей нотариальной конторе полиции отыскать не удалось… Установлено также, что из кабинета покойного исчез его личный портфель, в котором он обычно носил свои наиболее важные документы…“»

— Боже мой, какая ахинея! — схватился за голову Ротмилл, — У Геллибранда отродясь не водилось никаких портфелей — а свои документы он всегда носил в небольшой папке чёрного цвета… И что ещё за вторая пуля в боковой стене? По-моему, этот Браун несёт сущую околесицу…

— «„Да, всё верно!“ — подтвердил Уиллиброрд», — продолжал доноситься из приёмника голос Брауна, — «„Исчезновение портфеля и пистолета — две самые главные загадки в этом деле. Вызывает удивление и тот факт, что дверь кабинета в итоге оказалась запертой…“ „Я уже размышлял над этими загадками!“ — поспешил похвастаться Лич, — „Исчезновение портфеля можно объяснить тем, что покойный сам вынес его из кабинета и отнёс в какое-то другое место, а потом вернулся обратно уже без него“. „А как вы объясните отсутствие пистолета?“ — не без сарказма осведомился у него Философ. „С пистолетом дело обстоит посложнее!“ — вздохнул Лич, — „Мог ли преступник застрелить покойного при запертой двери и закрытых окнах? Весьма сомнительно… Выпустить пулю через замочную скважину невозможно. (Её калибр превышает диаметр скважины.) Окно было заперто изнутри вместе со всеми своими форточками. Ни одного сквозного отверстия мы на нём не обнаружили — значит, этот путь тоже отпадает. Мог ли преступник выстрелить снизу, из-под двери, просунув пистолет в щель между дверью и полом? Но в этом случае одна из пуль никак не смогла бы угодить в боковую стену… Таким образом, мы приходим к единственно возможному решению — это было не убийство, а самоубийство!“ — заявил Лич с исключительно важным и гордым видом, — „Вы спросите: А куда же тогда делся пистолет, из которого застрелился покойный? Я нахожу этому парадоксу следующее объяснение: Перед тем, как совершить роковой выстрел, покойный привязал к пистолету длинную верёвочку, а другой её конец завёл под дверь кабинета и высунул в коридор. Затем он запер дверь и совершил самоубийство; пистолет выпал из его рук и упал на пол. Через какое-то время некое лицо подошло снаружи к кабинету, потянуло за верёвочку и вытянуло вместе с ней и сам пистолет… Вполне правдоподобная гипотеза; не так ли?“ „Да, пожалуй“, — согласился Уиллиброрд, не заметив нескрываемой иронии на лице Философа. „К сожалению, и в этом варианте перед нами встают неразрешимые загадки…“ — вздохнул Лич, — „Во-первых, кем было лицо, вытянувшее из-под двери пистолет? Во-вторых, зачем оно это сделало? В-третьих, почему оно до сих пор не явилось в полицию? В-четвёртых, с какой целью Геллибранд избрал такой замысловатый способ самоубийства? В-пятых, с какой стати он вообще решил застрелиться? И, наконец, в-шестых: Если это было самоубийство, то почему было сделано два выстрела и каким образом одна из пуль попала в стену? В общем, гипотеза о самоубийстве покойного тоже представляется мне довольно сомнительной…“ „Это напоминает мне какой-то заколдованный круг!“ — воскликнул в отчаянии Уиллиброрд, — „Я до сих пор не могу прийти в себя после вчерашних событий. Меня бросает в дрожь всякий раз, как я о них вспоминаю! Между прочим, вчера я неоднократно проходил по коридору мимо кабинета Геллибранда и неизменно обнаруживал, что он заперт. Мне и в голову не пришло, что мой начальник находится внутри кабинета! Раньше у него не было привычки запираться в одиночестве на рабочем месте. Я был уверен, что он отправился по каким-то важным делам за пределы нашей конторы и запер за собой кабинет… Но ближе к вечеру на меня вдруг нахлынули подозрения. Я отпер кабинет Геллибранда своими ключами и обнаружил его бездыханное тело на полу, рядом с его собственной связкой ключей…“ „А сколько комплектов ключей существует от этой двери?“ — уточнил Философ. „Только два“, — ответил Уиллиброрд, — „Один из них всегда находился у меня, а второй — у Геллибранда“. „Значит, тут возможны лишь два объяснения“, — снова вмешался в беседу Лич, — „Раз покойный был обнаружен застреленным в запертом кабинете, то либо его заперли снаружи вы, либо он заперся изнутри сам“. „Но я его снаружи не запирал!“ — воскликнул Уиллиброрд. „Выходит, он сам себя запер“, — пришёл к выводу Лич, — „Но куда тогда делся пистолет? Вот уж действительно квадратура круга!“ „Эх, инспектор, инспектор…“ — покачал головой Философ, — „Вы категорически неспособны к целенаправленной мыслительной деятельности… Куда делся пистолет — это вопрос второстепенный. Главное для нас сейчас — найти убийцу! Мы можем с большой долей уверенности предположить, что он пришёл к Геллибранду под видом обычного клиента… Кстати, вы уже изучили журнал его посетителей за последние дни?“ „Да, эта работа нами уже проделана!“ — с гордостью сообщил инспектор, — „Мы установили, что вчера к покойному не приходило вообще ни одного клиента; тех же, кто посещал его в течение предыдущего месяца, я добросовестно проверил. В итоге выяснилось, что все они заходили в нотариальную контору с целью оформления доверенностей или других документов. Стало быть, включать их в список подозреваемых у нас оснований нет“. „Иного вывода я от вас и не ожидал!“ — с грустной усмешкой ответил Философ, — „Конечно, вы исходите из того, что выслеживаемые вами преступники обладают ещё более низким интеллектом, чем вы сами. Вы предполагаете, что у них не хватило бы ума придумать правдоподобный предлог для визита в нотариальную контору…“ „А что ещё я должен был предположить?“ — вскричал задетый за живое Лич. „Прежде всего, вы должны были установить ментальные обоснования, толкнувшие преступника на убийство — а не копошиться в каких-то мелочах вроде запертых дверей и исчезнувших портфелей“, — не без сарказма ответил Философ, — „Куда делся пистолет — это само собой выяснится в конце расследования, когда вы поймаете убийцу и хорошенько его допросите… А чтобы вычислить убийцу, вам прежде всего необходимо понять двигавшие им мотивы. Итак, с какой целью он убил нотариуса? Очевидно, что такой выдающийся человек, как Геллибранд, не мог погибнуть по какой-то банальной причине… Вспомните, каким непростым характером он обладал, как он любил говорить правду в глаза власть имущим, как гордо и независимо он перед ними держался! Сомнений быть не может: Именно этого и не смогли ему простить его коварные враги!“ „Теоретически с вашими рассуждениями поспорить сложно“, — пробурчал Лич, в глубине души признавая справедливость упрёков собеседника, — „Но как бы нам практически отыскать этих неуловимых преступников?“ „Нет ничего проще!“ — усмехнулся Философ, — „Мой дедуктивный метод — всегда со мной. С его помощью я в один момент выйду на след злоумышленников… А ну-ка дайте мне взглянуть на журнал посетителей Геллибранда!“ Сержанты Доддс и Маклуски вдвоём извлекли из стола покойного нотариуса некую большую тетрадку и едва ли не бегом доставили её Философу. „Лич, вы видели вот эту запись?“ — поинтересовался он, открыв журнал на нужной странице, — „Оказывается, две недели назад на приёме у Геллибранда побывал знаменитый генерал Питт…“ „Да, действительно!“ — припомнил Уиллиброрд, — „Начальник рассказывал мне о его визите… По его словам, генерал вроде бы собирался оформить какой-то нотариальный акт, но потом раздумал и ушёл от нас с пустыми руками“. „Вот это-то меня и настораживает!“ — произнёс Философ, погружаясь в напряжённые размышления, — „Пожалуй, нам следует лично навестить генерала Питта и уточнить у него кое-какие детали этой беседы!“ „Это невозможно!“ — возразил Лич, — „Его превосходительство проживает далеко за городом в особо охраняемой зоне. Нас с вами никто туда не допустит“. „Вы отстали от жизни, инспектор!“ — язвительно заметил Философ, — „На прошлой неделе я прочитал в одной бульварной газете, что генерал Питт на днях снял себе для временного проживания небольшой домик в Лондоне. На всякий случай я занёс этот адрес к себе в записную книжку… Между прочим, новые аппартаменты генерала расположены буквально в двух шагах от этой нотариальной конторы. Добраться до них нам с вами не составит труда… Я говорю: „нам с вами“, поскольку намерен посетить генерала Питта в сопровождении вас и ваших сержантов как официальных представителей полиции“, — позволил он себе прозрачный намёк. „Да-да!“ — оживился инспектор, — „Если вы согласны взять на себя беседу с его превосходительством, я и мои сержанты охотно сопроводим вас до его места жительства!“ Несколько минут спустя Философ привёл своих троих спутников в один из соседних, ничем не примечательных дворов. (Со стороны процессия выглядела весьма колоритно: стройный подтянутый Философ; толстоватый и лысоватый инспектор; два сержанта, один из которых был на две головы выше Лича, а другой — на две головы его ниже.) Дом, к которому они подошли, имел в вышину лишь два этажа, однако был построен с большой претензией на хороший вкус… Зайдя внутрь и поднявшись по лестнице на второй этаж, гости разыскали в глубине площадки дверь в квартиру генерала. Лич принял официальный вид и торжественно нажал на кнопку звонка… Через несколько секунд дверь приоткрылась, и глазам присутствующих предстал маленький пожилой тщедушный человечек в грязной майке и рваных тренировочных штанах, вытянутых на коленках. „Добрый день, ваше превосходительство!“ — воскликнул Лич, отдавая честь, — „Мы осмелились побеспокоить вас по поводу вчерашнего убийства нотариуса Геллибранда. Надеюсь, до вас уже дошла информация об этом ужасном происшествии?“ „Да, я слышал, что этого типа кто-то пристукнул“, — пренебрежительно ответил генерал, — „Но только при чём тут я? Разыскивать убийц — это скорее по вашей части, инспектор, чем по моей!“ „Мы уже приступили к расследованию, ваше превосходительство!“ — отрапортовал Лич, — „Мы надеемся, что ваши показания помогут нам напасть на след убийц. Две недели назад вы побывали в конторе покойного и теперь являетесь одним из основных свидетелей по этому делу…“ „Ладно, заходите!“ — без особой охоты разрешил генерал, — „Но учтите: На вас я могу потратить только пять минут своего драгоценного времени!“ Гости переступили порог генеральской квартиры и вслед за хозяином прошли в боковую комнату. Обстановка вокруг недвусмысленно напоминала всем входящим, что они попали в жилище военного человека: На стенах были развешаны военные награды и трофейное оружие; в коридоре висела армейская мишень для пулевой стрельбы, насквозь испещрённая вмятинами от точных попаданий. В двери напротив виднелись плохо замазанные отверстия — вероятно, оставшиеся от прошлых лет, когда генерал упражнялся на этой двери в меткости стрельбы из различного огнестрельного оружия…»

— Каких прошлых лет? — удивился Ротмилл, — Он же снял этот домик всего несколько дней назад!

— «Едва зайдя в боковую комнату, генерал тут же уселся в большое роскошное кресло», — продолжал читать Браун, — «а оробевшие сержанты и благоговеющий инспектор скромно устроились на каких-то табуретках. В этот момент в комнате раздался спокойный и невозмутимый голос Философа: „Какая досада! Мне как раз пришло время принимать лекарство, прописанное врачом… Надеюсь, радушный хозяин позволит мне на пару минут воспользоваться его ванной комнатой?“ „Валяйте!“ — усмехнулся генерал. „Благодарю вас!“ — произнёс Философ, с достоинством выходя из комнаты куда-то в коридор. „Ну, я вас слушаю!“ — обратился генерал к инспектору, — „Вас интересуют мои показания? Но мне почти нечего вам рассказать! Я действительно побывал в конторе этого Геллибранда пару недель назад, чтобы оформить один небольшой нотариальный акт. Увы, нам не удалось сойтись с нотариусом в вопросе о цене… (Этот Геллибранд оказался слишком высокого мнения о себе и своих услугах.) Больше я ничего вам сообщить не могу… Инспектор, у вас имеются ко мне ещё какие вопросы?“ — он грозно посмотрел на Лича. „Нет-нет, ваше превосходительство!“ — испуганно пролепетал тот, — „Прошу извинить, что мы вас побеспокоили! На этот визит нас подбил Философ, будь он неладен!“ „Можете считать наш разговор завершённым“, — угрожающим тоном произнёс Питт, — „и немедленно отчаливать туда, откуда вы сюда припёрлись!“ „Сию же минуту, ваше превосходительство!“ — воскликнул Лич, вскакивая с табуретки и едва не сталкиваясь со своими сержантами, уже вскочившими с двух других. „Но постойте!“ — удивился вдруг генерал, — „Что ещё за шум доносится из соседней комнаты?“ Он резко выпрыгнул из кресла и выбежал в коридор. И тут…»

— И тут я вынужден вас прервать! — раздался в эфире жизнерадостный голос Хогарта, — К сожалению, на нашей радиостанции опять пришло время этой ужасной рекламы… Мы просим наших дорогих слушателей оставаться на той же волне! Через несколько минут мы вернёмся в эфир и продолжим слушать увлекательный рассказ нашего замечательного гостя…

Из транзистора начали раздаваться уже знакомые восторженные отзывы о каких-то таблетках и шампунях… Впрочем, Ротмилл успел протянуть руку и быстро повернуть ручку громкости до минимального уровня.

— Ну, как вам этот детективчик? — поинтересовался он у коллег.

— А вам как? — переадресовал вопрос обратно Маклуски, сидящий на подоконнике.

— Как говорят дипломаты, у меня складывается о нём крайне неоднозначное впечатление, — вздохнул Ротмилл, — Сперва я ещё пытался воспринимать этот рассказ всерьёз — но потом махнул рукой и перестал удивляться всем его нелепостям. Похоже, автор совершенно ничего не понимает в теме, за которую взялся…

— Ну да, разумеется! — поддержал его Доддс, — Основные сведения об убийстве Геллибранда он почерпнул из бульварных газет, а всё остальное домыслил сам. Собственно, ничего другого мы от нашего Брауна и не ожидали!

— Он в корне неверно описал здание, в котором располагалась контора Геллибранда, — продолжал Ротмилл, — Он не имеет никакого понятия об охраннике Метчифе и секретарше мисс Кьюэл; он не знает, что в момент убийства в конторе находились посетители Бойс, Хантер и Манди — зато он изобрёл какого-то помощника с идиотской фамилией и приплёл к этому делу какого-то генерала. Ко всему прочему, и сам главный герой, как выясняется, тоже был близким знакомым и даже другом покойного нотариуса… Будем называть вещи своими именами: Это — просто бред разгорячённого поэтического воображения!

— Именно таким образом вам и следует расценивать этот рассказ! — охотно согласился с ним Маклуски, — Придуманный Брауном Геллибранд не имеет ничего общего со своим реальным прототипом — за исключением того, что оба они были нотариусами и оба были застрелены в своих рабочих кабинетах. Я бы сказал, что этот рассказ имеет примерно такое же отношение к убийству настоящего Геллибранда, как фильм по мотивам другого произведения Брауна («Брильянты герцогини») к самому этому произведению… Между прочим, в газетах приводились подлинные подробности убийства нашего нотариуса — но Браун их почему-то проигнорировал. Возможно, они показались ему банальными и неживописными… Вот он и придумал взамен другие, более яркие и красочные! Если можно так выразиться, он решил укокошить нашего Геллибранда повторно — гораздо более изощрённым и поучительным образом…

— Итак, перед нами — откровенная выдумка, никак не связанная с реальностью, — подытожил Доддс, — Будем считать, что Браун загадал нам логическую загадку — а наша задача состоит в том, чтобы её решить… Ротмилл, что скажете? Вы уже догадались, кто и как убил этого второго Геллибранда?

— Пока не совсем, — не стал преувеличивать следователь по уголовным делам, — Я так и не понял, с какой стати он оказался внутри запертого кабинета… Версия о выстреле из-под двери представляется мне полным абсурдом. Но гипотеза о самоубийстве выглядит вряд ли намного лучше… Инспектор был прав: Если Геллибранд решил покончить с собой, то откуда тогда на боковой стене появилась вмятина от пули?

— Возможно, наш нотариус не слишком виртуозно владел огнестрельным оружием, — высказал предположение Маклуски, — Стреляя сам в себя, он вполне мог сперва промахнуться и лишь со второй попытки прострелить себе сердце… Кстати, вариант с пистолетом, вытащенным из-под двери за верёвочку, выглядит весьма свежо и остроумно, — признал он.

— Странно, что Лич прошёл мимо другого, ещё более очевидного варианта, — заметил Доддс, — Если щель под дверью настолько велика, что в неё пролезает пистолет, там наверняка пролезет и связка ключей… Тогда мы можем предположить, что убийца, застрелив нотариуса, вышел из кабинета, запер его снаружи и затем закинул связку с ключами обратно в кабинет через эту самую щель. В итоге ключи и оказались на полу возле тела покойного, лежащего под своим столом…

— У нас недостаточно информации, чтобы строить подобные гипотезы, — возразил Ротмилл, — Мы не знаем, в каком месте кабинета был обнаружен убитый Геллибранд и с какой стороны от своего стола он лежал. Возможно, стол находился между ним и дверью — но тогда связку ключей было бы невозможно закинуть по полу от двери к его телу. (Этому помешал бы стол.)

— Я готов согласиться с Философом: Всё это — вопросы второстепенные, — махнул рукой Маклуски, — Давайте лучше поразмыслим над личностью убийцы…

— А тут и думать нечего! — моментально откликнулся Доддс, — Ротмилл, сколько времени осталось до конца передачи?

— Минут двадцать, — прикинул Ротмилл, взглянув на часы.

— Тогда с убийцей всё уже ясно! — обрадовался Доддс, — За оставшееся время персонажи вряд ли успеют посетить ещё какого-либо подозреваемого — значит, Геллибранда угрохал наш генерал Питт! Сейчас Философ должен его разоблачить и объяснить читателям все сопутствующие обстоятельства. Мне думается, двадцати минут на это как раз хватит — и даже останется ещё немножко на ещё один рекламный блок…

— Полностью с вами согласен, — кивнул головой Маклуски, — Генерал ведёт себя слишком нагло и развязно; он с пренебрежением отозвался о покойном нотариусе и без должного почтения встретил нашего Философа. Он уже вызвал антипатию у всей слушательской аудитории… Очевидно, именно его автор и собирается объявить убийцей Геллибранда, — выразил уверенность он.

— А каков тогда мотив убийства? — задумался Ротмилл.

— Да мало ли какой! — не затруднился с ответом Доддс, — Мы знаем, что две недели назад Питт приходил в нотариальную контору и ушёл оттуда ни с чем. Возможно, именно тогда они с Геллибрандом и поссорились…

— К сожалению, нам неизвестно, какими тёмными делишками занимался этот Геллибранд в своей конторе, — принялся рассуждать Маклуски, — Его помощник обмолвился, что весь мир будто бы приходил в восторг от виртуозных проделок его начальника… Судя по всему, Геллибранд проводил какие-то изощрённые махинации со своими нотариальными актами. По поводу одной из них они с Питтом, скорее всего, и не сошлись в цене. Ну а поскольку оба они обладали непростыми характерами, это ссора вполне закономерно завершилась трагически — в итоге один из персонажей и прикончил другого…

— А вот сейчас и проверим ваши догадки! — пообещал Ротмилл, поворачивая ручку громкости на транзисторе, — Похоже, рекламная пауза наконец закончилась…

— Прошу вас, мистер Браун! — донёсся из эфира голос Хогарта, — Миллионы слушателей с нетерпением дожидаются развязки вашего замечательного рассказа!

— «И тут», — возобновил чтение Браун, — «события в квартире генерала неожиданно начали приобретать чрезвычайно драматичный оборот, как в лучших рассказах Артура Конан Дойла или Агаты Кристи… Из коридора донёсся истошный крик Питта: „Как это понимать? Что вы делаете в моей спальне, вы, так называемый Философ?“ Инспектор Лич и оба сержанта, приоткрыв рты от изумления, выскочили из комнаты вслед за генералом. Они обнаружили, что Философ в этот момент выходит из спальни с большим красивым портфелем в руках. „Я отвечу вам словами бессмертного Шерлока Холмса“, — невозмутимо произнёс он, — „Генерал, что это за портфель и что он делает в вашей квартире?“ „Невероятно!“ — ахнул ошарашенный Лич, — „Этот портфель очень похож по описанию на тот, который исчез из кабинета покойного Геллибранда…“ „Отставить!“ — рявкнул генерал, — „Откуда в моей спальне мог взяться портфель этого сопливого нотариуса?“ „Вас никто ни в чём не подозревает, ваше превосходительство!“ — заверил Лич, — „Конечно, этот портфель только похож на тот…“ „Генерал, вам бесполезно отпираться!“ — суровым голосом произнёс Философ, — „В этом портфеле я обнаружил личные документы покойного Геллибранда, которые вы по своему высокоумию не посчитали нужным из него выложить!“»

— Вот ведь осёл! — не смог сдержать эмоций Маклуски.

— «Генерал в растерянности остановился посереди коридора», — продолжал читать Браун, — «Впрочем, и прочие участники этой сцены, за исключением Философа, были застигнуты врасплох неожиданным поворотом событий… Внезапно к генералу вернулась присущая ему решимость. Он вдруг вытащил из кармана брюк новенький лакированный пистолет и с криком „Ты слишком далеко суёшь свой нос, философишка!“ направил его на Философа…»

— Пистолет в кармане тренировочных брюк? — удивился Доддс, — Ну и пижон этот генерал!

— «Инспектор застыл на месте с перекошенным лицом и как загипнотизированный наблюдал за происходящим. Великан Доддс испустил полный отчаяния возглас, напоминавший гудок паровоза; коротышка Маклуски прибавил к нему тоненький пронзительный писк… И лишь один Философ не потерял присутствия духа: Точно рассчитанным движением он применил против генерала приём из арсенала джиу-джитсу. Лакированный пистолет, вырвавшись из цепких генеральских пальцев, бессильно упал на ковёр».

— Вот это он молодец! — одобрительно кивнул головой Ротмилл, — Таким генералам давно пора давать по морде!

— Генералу нужно скорее бежать за следующим пистолетом! — не смог удержаться от полезного совета Маклуски, — Мы знаем, что по всей квартире развешано трофейное оружие. Сдаётся мне, этот лакированный пистолет был у него не последним…

— Боюсь, огнестрельное оружие ему уже не поможет, — высказал предчувствие Доддс, — Наш Философ слишком хорошо владеет приёмами джиу-джитсу…

— «Оставшись безоружным», — читал тем временем Браун, — «генерал на какой-то миг растерялся, но затем быстро нашёл удачный выход: прошмыгнув мимо остолбеневшего инспектора, он выскочил через открытую входную дверь на лестничную площадку. Следом за ним метнулся Философ, выкрикивая на ходу: „Инспектор, не упустите!“ А генерал уже подбегал к лифту. Он успел запрыгнуть в него и захлопнуть дверь буквально перед носом у преследователя…»

— Лифт в двухэтажном доме? — высказал сомнение Маклуски, — На мой взгляд, это — откровенное излишество!

— «„Мы опоздали!“ — воскликнул в отчаянии Лич, подбегая к лифту следом за Философом, — „Он уже уехал на первый этаж! Через несколько секунд он улизнёт из дома и скроется в неизвестном направлении…“ „Прекратите панику, инспектор!“ — невозмутимо ответил Философ и резко рванул на себя стоп-кран».

— Да у них там и лифт со стоп-краном? — поразился Доддс, — А потайного аэродрома в подвале дома случайно нет?

— «Послышался надрывный лязг и скрежет тормозов. Лифт экстренно остановился на полпути между вторым и первым этажами. В наступившей тишине из застрявшей кабины лифта донёсся полный горечи голос генерала: „Похоже, на этот раз я всё-таки проиграл…“ „Вы верно оценили ситуацию, генерал!“ — ответил Философ, нисколько не потерявший присутствия духа, — „Сейчас мы вызовем сюда работников прокуратуры, чтобы они осуществили ваш арест — а заодно и лифтовых диспетчеров, дабы они вытащили вас из шахты. Можете не беспокоиться: Вам уже недолго осталось томиться в одиночестве!“ „О, как бы я хотел пустить пулю в твой слишком умный лоб!“ — в полном бессилии завопил Питт из лифта. „К сожалению, генерал“, — невозмутимо парировал Философ, — „далеко не все свои желания вы способны самостоятельно удовлетворить!“»

— Положим, вызвать диспетчера генерал может и без посторонней помощи, — заметил Маклуски, — На кнопочной панели в кабине лифта наверняка имеется соответствующая кнопочка…

— «Несколько дней спустя», — продолжал доноситься из транзистора голос Брауна, — «возле здания главного следственного изолятора Лондона можно было заметить двоих на редкость решительных и напористых джентльменов со значками „пресса“ на лацканах пиджаков. Они вот уже несколько часов подряд терпеливо расхаживали возле парадного входа в изолятор, с надеждой устремляя взгляды на каждого выходящего… Наконец, из дверей показался тот, кого они так долго дожидались. Это был наш главный герой, стройный и элегантный Философ… Представители прессы наперегонки кинулись к нему и в один момент окружили со всех сторон. „Вы обещали дать нам эксклюзивное интервью!“ — воскликнул один из них. „И нам тоже!“ — вскричал другой. „Я прекрасно помню все свои обещания“, — успокоил их Философ, — „Итак, вы представляете газеты „Таймс“ и „Гардиан“… Я охотно дам вам интервью и расскажу, чем закончилось следствие по делу об убийстве нотариуса Геллибранда. Однако сперва я должен напомнить, что и за вами числится один должок…“ Журналисты в недоумении переглянулись. „Какой должок?“ — переспросил репортёр „Таймс“, — „Разве мы брали у вас что-то в долг?“ „Речь идёт о долге не материальном, а моральном“, — уточнил Философ, — „Некоторое время назад вы в своих газетах подробно освещали ход конфликта вокруг литературного салона „Горациус“, который какая-то посторонняя секретная организация бесцеремонно выгнала из его собственного здания. Но затем публикации на эту тему в ваших изданиях прекратились… Между тем, справедливость до сих пор не восстановлена, и „Горациус“ всё ещё не может вернуться в свои законные владения. В этом есть доля вины и ваших газет! Если бы вы не прекратили свои разоблачающие публикации, гонителям культуры было бы гораздо сложнее обделывать свои тёмные делишки…“ „Да, это — наша недоработка!“ — признал репортёр „Гардиан“, — „Мы допустили досадные пробелы в освещении этого конфликта. Мы обещаем немедленно устранить это упущение!“ „Прямо сегодня это и сделаем!“ — поддержал его журналист „Таймс“, — „Как только вернусь в редакцию, сразу напишу очередной репортаж и положу на стол редактору…“ „Вот и славно!“ — кивнул головой Философ, — „Долг свободной демократической прессы состоит в том, чтобы помочь восстановлению справедливости — особенно, если дело касается беззащитных культурных салонов… Ну а я со своей стороны спешу поделиться с вами самой свежей информацией: Несколько минут назад генерал Питт перед лицом неопровержимых улик был вынужден сознаться в убийстве нотариуса Геллибранда“. „Вот это сенсация!“ — воскликнул репортёр из „Таймс“. „Завтра утром мы поместим материал об этом на первую полосу“, — пообещал репортёр из „Гардиан“. „Следствию, не без моей скромной помощи, удалось прояснить все обстоятельства этого дела“, — продолжал Философ, — „Увы, наш дорогой Геллибранд пал жертвой собственного великодушия… Все мы помним, каким гордым и независимым характером он обладал. Он любил делать людям добро, но не мог пройти мимо произвола власть имущих. В разговорах со мной (да и не только со мной) он не раз высказывал своё возмущение по поводу наглого бесцеремонного выселения салона „Горациус“ с законно занимаемой им площади. (Да и по другим вопросам он отнюдь не считал допустимым держать своё мнение при себе.) Моё сердце уже давно сжимало недоброе предчувствие, что враги Геллибранда не простят ему столь независимого поведения. Мои опасения, увы, оправдались… Орудием сатаны в данном случае выступил пресловутый генерал Питт. Нашему культурному обществу давно знакомы его диктаторские замашки и нетерпимость к чужому мнению. Волею судьбы пути-дороги Геллибранда и Питта пересеклись… Некоторое время назад генерал захотел составить себе некий нотариальный акт. Он позвонил Геллибранду в контору и в приказном порядке потребовал, чтобы тот явился к нему на дом для оформления документа. Он был уверен, что нотариус со всех ног бросится исполнять его приказ, польщённый вниманием столь высокопоставленной особы… Однако прямодушный Геллибранд решительно отклонил его развязное приглашение и предложил Питту самому зайти к нему в контору, как это делали сотни прочих посетителей. Питт, непривычный к такому поведению нотариусов, пришёл в ярость. С тех пор Геллибранд превратился для него в злейшего врага… Несколько дней подряд генерал не мог думать ни о чём другом — только о том, как бы ему отомстить несговорчивому нотариусу. Две недели назад Питт самолично явился к Геллибранду в контору и повторил своё приглашение с глазу на глаз. Он грозился, что если нотариус откажется явиться к нему на дом для оформления документа, то его будут поджидать весьма серьёзные неприятности. Однако гордый неподкупный Геллибранд не поддался на шантаж и снова решительно отклонил домогательства генерала. Питт покинул нотариальную контору в состоянии бешенства… Он был готов отдать немедленное распоряжение об аресте Геллибранда по обвинению в государственной измене; его остановило лишь то соображение, что в глазах культурной общественности гордый нотариус и после ареста останется моральным победителем. И тогда Питт придумал другой план, полный изощрённого коварства: Он в спешном порядке снял себе домик в двух шагах от конторы своего недруга. Позвонив оттуда Геллибранду изменённым голосом, он представился несчастным инвалидом, который не может выйти из дому по состоянию здоровья. Он слёзно умолял его зайти к нему домой, чтобы оформить какой-то документ. Прямодушный Геллибранд откликнулся на его призыв, так и не заподозрив подвоха. Заперев свой рабочий кабинет, он поспешил на помощь мнимому инвалиду, прихватив с собой портфель с наиболее важными документами. (Он даже не стал извещать об этом своего помощника, ибо привык творить добро ненапоказ.) Явившись по указанному адресу, Геллибранд обнаружил, что попал в квартиру генерала Питта… Торжествующий генерал воскликнул: „Ну вот, Геллибранд, я всё-таки добился своего: Ты явился ко мне домой для оформления нотариального акта! Мне наконец удалось сломить твоё непостижимое упрямство!“ Негодующий нотариус, приняв полный достоинства вид, ответил: „Но я не намерен молчать! Завтра вся наша культурная общественность узнает, к каким недостойным хитростям прибегаете вы для достижения своих корыстных целей!“ Увы, наш благородный и прямодушный Геллибранд своими искренними бесхитростными словами сам навлёк на себя беду… Генерал не смог стерпеть его дерзкого ответа: Схватив свой лакированный пистолет, он в порыве гнева выстрелил несчастному прямо в сердце. Меткий выстрел сразил его насмерть… Чтобы отвести от себя подозрения в убийстве, генерал решил отнести тело убитого обратно в нотариальную контору. Обхватив его за шею, он выволок его из дома и потащил по безлюдным улицам. У немногочисленных прохожих создавалось полное впечатление, будто два загулявших забулдыги возвращаются домой после весёлой попойки… К счастью для Питта, его новый дом был расположен всего в двух кварталах от конторы Геллибранда, а народу на улицах в тот час было на редкость немного ввиду удушающей жары…“»

— Какая ещё удушающая жара? — не выдержал Ротмилл, — Геллибранд был убит первого марта текущего года! Как мне помнится, в тот день на лондонских улицах ещё лежал снег…

— «„Генерал за несколько минут дотащил тело убитого до его конторы. Он отпер дверь кабинета ключом из связки, обнаруженной в кармане нотариуса. Занеся свою жертву в кабинет, Питт уложил её на пол возле стола и бросил рядом ключи. Дабы внушить окружающим мысль, что убийство якобы состоялось именно здесь, он произвёл из своего лакированного пистолета выстрел в боковую стену… Генералу помогло удачное стечение обстоятельств: Помощник Геллибранда, весь день непрерывно находившийся в нотариальной конторе, не обратил внимания на шум, доносившийся из кабинета начальника…“»

— Доддс, вы не могли бы хихикать немного потише? — потерял терпение Маклуски.

— «„Выйдя из кабинета, Питт запер дверь при помощи своей собственной отмычки. Как потом выяснилось, в молодости генерал частенько промышлял мелкими кражами, вскрывая комнаты своих соседей по воинскому общежитию. С тех самых пор он имел привычку повсюду таскать с собой в карманах сразу несколько дверных отмычек…“»

— Ротмилл, и вы туда же! — возмутился Маклуски, — Теперь вы с Доддсом гогочете вдвоём, заглушая мне всю радиопередачу… Очень некрасиво с вашей стороны!

— «„Таким вот образом и произошло это коварное убийство!“ — закончил свой рассказ Философ, — „Но на свете всё же существует одна вещь, о которой начисто забыл генерал Питт — я имею в виду высшую справедливость… Ещё за несколько дней до убийства я, просматривая одну из бульварных газет, наткнулся на заметку о таинственном переселении генерала из своих загородных аппартаментов в скромный домик посереди Лондона. Это сразу навело меня на некие смутные предчувствия и подозрения… Ну а когда я уже после убийства увидел фамилию генерала в журнале посетителей конторы Геллибранда, мои неясные предположения превратились в твёрдую уверенность. При помощи своего старого доброго дедуктивного метода я быстро привёл расследование к успешному концу. Явившись в дом генерала вместе с инспектором Личем и сержантами, я под остроумным предлогом ненадолго покинул их компанию и осторожно пробрался в спальную комнату. Пока Питт беседовал с Личем, я провёл в его спальне небольшой обыск. (Собственно, я для того и пригласил с собой инспектора и сержантов, чтобы они своими бесполезными разговорами отвлекли внимание хозяина квартиры и позволили бы мне спокойно порыскать по спальне.) Вскоре я обнаружил под кроватью самую главную улику — портфель Геллибранда со всеми его документами… Итак, в самое ближайшее время суд отправит генерала Питта отбывать заслуженное наказание. Ну а мы, продолжая скорбеть об утрате нашего дорогого Геллибранда, можем утешить себя мыслью, что нам удалось восстановить справедливость и воздать убийце по заслугам… Надеюсь, я сполна удовлетворил ваше профессиональное любопытство?“ — осведомился Философ у журналистов».

— Журналистам осталось задать ему ещё один важный вопрос, — заметил Доддс, уже закончивший хохотать, — Интересно, получил ли наш Философ за свои труды очередную порцию брильянтов?

— «„Позвольте ещё один вопрос!“ — произнёс репортёр „Гардиан“, — „Насколько нам известно, перед началом расследования помощник Геллибранда пообещал подарить большой брильянт тому лицу, которое сумеет раскрыть это убийство… Не известно ли вам, получил ли уже инспектор Лич этот бриллиант?“ „Нет, он его не получил“, — ответил Философ; на его лице промелькнула едва заметная усмешка, — „Мистер Уиллиброрд посчитал, что заслуги Лича в раскрытии этого преступления уступают заслугам другого лица, которому и был вручён этот брильянт. Увы, этим лицом оказался отнюдь не инспектор Лич…“ „Но кто же тогда этот счастливчик?“ — воскликнул вконец заинтригованный репортёр „Таймс“. „Я предпочту оставить ваш вопрос без ответа — хотя он мне и известен“, — загадочно улыбнулся Философ, — „Больше вы ничего не желаете узнать? Ну тогда позвольте откланяться!“ И Философ, слегка кивнув головой обоим журналистам, невозмутимо проследовал мимо них вдаль по шумному лондонскому проспекту…»

— Чудесно! — донёсся из транзистора бодрый голос Хогарта, — Мистер Браун, вы читали просто великолепно — мы точно уложились в намеченное время!

— В заключение я бы хотел сказать нашим уважаемым слушателям ещё несколько слов, — снова раздался в эфире предельно серьёзный голос писателя Брауна, — Надеюсь, что они, следя за увлекательной фабулой моего рассказа, не упускают из виду и более серьёзные материи… Помимо чисто развлекательной задачи любое литературное произведение должно содержать в себе некий просвещающий или даже наставляющий момент. Своим творчеством я пытаюсь донести до читателей мысль о превосходстве духовного интеллектуального начала над грубым материальным… Возвращаясь к главной теме своего рассказа, признаюсь: Меня крайне удручает стремление наших правоохранительных органов ограничиться лишь самыми примитивными и банальными версиями убийства нотариуса Геллибранда. Наши твердолобые полицейские умы почему-то убеждены, что все убийства на свете происходят из-за денег или по иной бытовой причине… Но разве мог такой неординарный нотариус, как Геллибранд, пасть жертвой тривиального преступления? Нет, в это невозможно поверить! Давайте вспомним: Тело убитого было обнаружено в герметично запертом помещении, за закрытыми окнами и занавешенными шторами; орудие убийства не найдено; свидетелей до сих пор нет; подозреваемых тоже нет… Очевидно, подобное загадочное преступление могло быть совершено лишь из идеологических или даже ритуальных побуждений — но уж никак не по заурядным бытовым причинам! Если нашу передачу в данный момент слушают какие-либо высокие полицейские чины, я призываю их немедленно отработать эту гипотезу… Между прочим, умаление идеологического и интеллектуального начала в угоду материальному сильно вредит нашему обществу. Наглядный пример этому — недавние события вокруг литературного салона «Горациус». (Недаром о них с таким участием высказывался мой литературный персонаж!) К сожалению, начало материальное, в данном случае материализованное (прошу извинения за невольную тавтологию!) в лице противников «Горациуса», пока одерживает верх над началом духовным, представленным самим «Горациусом» — а безучастная общественность наблюдает за этим как бы со стороны и даже не делает попыток вмешаться… И ещё я бы хотел заметить…

— Наше время закончилось! — жизнерадостно объявил Хогарт, — Итак, мы прощаемся с нашими слушателями — конечно, не навсегда, а только до следующей передачи! Мы надеемся, что замечательный писатель Браун ещё не раз посетит нашу гостеприимную студию и ещё долго будет радовать нас своими новыми хитроумными рассказами… Но позвольте! — воскликнул он в недоумении, — Только что на столе лежал мой фломастер — а теперь его здесь уже нет… Как мы должны это понимать?

— Не знаю, не знаю! — засмеялся Браун.

— Очень странная история! — в голосе Хогарта промелькнуло подозрение, — Ну что ж, придётся разбираться… А сейчас у нас в эфире — опять эта ужасная реклама!

К счастью, Ротмилл успел вовремя щёлкнуть нужной кнопкой, и реклама шампуней заглохла на первом же слове. Обернувшись к коллегам, он поинтересовался:

— Ну, а что вы скажете теперь? Понравился ли вам этот детективчик?

— В целом рассказ Брауна вполне оправдал наши ожидания, — не стал лукавить Доддс, — Как мы и предвидели, преступником оказался злодей-военный, а тупоумные полицейские опять не смогли и шагу ступить без помощи нашего дорогого Философа. Заодно Браун не упустил возможности лишний раз прорекламировать этот дурацкий «Горациус», который он сам же и возглавляет… Ещё мне понравилось то, что рассказ завершился уже привычным счастливым концом в виде очередного брильянта для главного персонажа. (То же самое мы наблюдали и в концовках предыдущих рассказов и фильмов с его участием.) Таким образом, наш Философ богатеет не по дням, а по часам — то есть, с каждым новым рассказом и фильмом…

— Но следует отметить, что на сей раз его улов уступает предыдущим, — обратил внимание Маклуски, — Вспомним: Герцогиня Шропшир подарила ему сразу три брильянта, а Глэдис Гладстон расщедрилась ещё больше — она преподнесла ему целую кучу этих брильянтов. (Уоддок насчитал в этой куче никак не менее пяти штук.) Теперь же этот прижимистый Уиллиброрд ограничился одним-единственным экземпляром…

— Зато в тексте рассказа он был назван «большим брильянтом», — не нашёл поводов для уныния Доддс, — Так что не спешите упрекать Уиллиброрда в скупости! Не исключено, что один его брильянт стоит трёх шропширских и пяти гладстонских… В общем, наш удачливый персонаж опять сумел набить свой карман! А вот добыча автора оказалась чуть поскромнее — всего лишь один фломастер Хогарта…

— Кстати, я бы не назвал Брауна закоренелым клептоманом, — предельно взвешенно и непредвзято высказался Маклуски, — С другой стороны, непохоже, что он ворует фломастеры из-за неодолимой материальной нужды… Скорее всего, он прёт чужие вещи потому, что считает себя слишком умным, а всех прочих — безнадёжными разинями, — пришёл к неожиданному выводу он.

— Мне этот рассказик, в общем-то, тоже понравился, — признал Ротмилл, — Хотя с детективной точки зрения он, на мой взгляд, немного слабоват… Завязка сюжета выглядела весьма заманчиво — читателям была предложена очередная вариация на тему «труп в герметично запертом помещении». Я и сам долго не мог понять: Каким же образом убийце удалось выбраться из кабинета, оставив ключи внутри? Но развязка меня откровенно разочаровала — оказывается, убийца запер за собой дверь при помощи отмычки… Честно говоря, я ожидал более изощрённого решения! Да и мотив преступления тоже не кажется мне правдоподобным: Нотариус и генерал не смогли договориться, кто из них к кому должен был явиться для оформления какого-то документа… Нужно быть последним идиотом, чтобы устроить перестрелку из-за подобного пустяка!

— Вы правы: Интеллекта нашим персонажам явно не хватает, — поддержал его Маклуски, — Будь этот придуманный Геллибранд чуточку поумнее, он бы до сих пор был жив-здоров и спокойно посиживал бы в своей нотариальной конторе за красивой мраморной табличкой… Скажите на милость: Ради чего он ввязался в интеллектуальный спор с этим самолюбивым и метко стреляющим генералом (да ещё не владея приёмами джиу-джитсу)? При первой же беседе с Питтом Геллибранду следовало срочно вызвать на место событий парочку крепких санитаров со смирительными рубашками. Скорая психиатрическая помощь нашему вспыльчивому генералу уж точно не помешала бы… Но если ты предпочитаешь вступать в идейные дискуссии с заведомо ненормальными субъектами — значит, у тебя у самого не хватает винтиков в одном месте!

— Да и главный персонаж, честно сказать, не вызывает у меня особого восхищения, — продолжил свои рассуждения Ротмилл, — Я так и не понял, в чём же заключается его хвалёный дедуктивный метод. Своё расследование он вёл наобум, сгоряча и без какого-либо разумного плана… Конечно, серьёзные дела такими топорными методами не делаются!

— Вы полагаете: Не делаются? — засомневался Доддс, — Но согласитесь: Портфель под кроватью генерала он отыскал на удивление оперативно!

— Ну ещё бы! — хмыкнул Ротмилл, — Легко находить портфели под кроватями, когда те оказываются там по воле автора рассказа! Попробовал бы этот Философ порыться в спальне настоящего генерала… Нет-нет, этот Философ — полнейшая бездарность и откровенный краснобай! В работе следователя он понимает не больше, чем я — в какой-нибудь японской философии…

— Да, кстати! — заметил Маклуски, — Я очень удивился, когда узнал, что этот придуманный Геллибранд якобы неоднократно высказывался в поддержку салона «Горациус»… Надеюсь, настоящий Геллибранд до такой глупости никогда не опускался!

— Скажу вам больше: Убийство настоящего Геллибранда представляется мне куда более хитрым делом, чем то, что выдумал ваш Браун, — без тени сомнений заявил Ротмилл, — Он хотел укокошить нашего нотариуса иначе, чем это случилось на самом деле — и, разумеется, ничего путного из его затеи не вышло… Наше с вами расследование убийства реального Геллибранда даст этому убогому детективному рассказику сто очков вперёд!

— Но с других точек зрения рассказ Брауна несомненно удался, — продемонстрировал взвешенный подход Маклуски, — Я надолго запомню, как вы с Доддсом оба рухнули на раскладушки от дикого хохота… (А вот когда мы с вами расследовали убийство настоящего Геллибранда, нам было совсем не до смеха.) Согласитесь: Далеко не всякое литературное произведение способно по-настоящему развеселить сразу двух суровых и предельно серьёзных следователей полиции!

— Я давно заметил один любопытный парадокс, — поделился наблюдением Доддс, — Если автор намеренно пытается развеселить читателей, это ему обычно удаётся с огромным трудом; зато когда он пишет абсолютно серьёзное произведение, читатели один за другим падают под стол от хохота… Вот вам наглядный пример: Наш коллега Махони едва не засыпает от скуки над своим сборником сатиры и юмора; но когда он изучает собственные секретные инструкции, то от души хохочет с утра до вечера… Верно говорят: Только высокая литература способна пробудить в человеке его лучшие чувства! (Разумеется, речь идёт о глубоком чувстве юмора.)

— Итак, подведём промежуточные итоги нашей совместной работы! — призвал присутствующих Маклуски, — Только что мы прослушали и обсудили очередной рассказ писателя Брауна… Можно считать, что с этим пунктом повестки дня мы справились успешно. Остались ли в этой повестке ещё какие-либо невыполненные пункты? Ротмилл, вы, наверно, припасли для нас ещё какое-то любопытное дельце?

— А как же! — подтвердил Ротмилл, наклоняясь к своей спортивной сумке, — Помимо транзистора я притащил к вам ещё одну интересную штуку… Вы догадываетесь, какую именно?

— Кажется, уже догадываемся, — подтвердил Доддс, — Алюминевую фляжку?

— Да вам бесполезно загадывать загадки! — улыбнулся следователь по уголовным делам, извлекая из своей спортивной сумки упомянутый алюминевый сосуд, — Вместе с транзистором я заодно прихватил из дома и эту фляжечку… Какое-то шестое чувство мне подсказало: Она нам нынче наверняка пригодится!

Два прославленных детектива лондонской Центральной полиции многозначительно переглянулись между собой.

— Пожалуй, вы правы! — согласился Маклуски, — Выезжать в Пантинктон сегодня уже поздно, а других важных дел у нас до конца дня как будто не намечается… Ну что ж! — решительно произнёс он, слезая с подоконника, — Принимая во внимание то обстоятельство, что к нам пожаловал столь нечастый гость, как Ротмилл; и не упуская из виду тот факт, что сегодня мы потрудились на славу, размышляя об обстоятельствах повторного убийства нотариуса Геллибранда — короче говоря, учитывая всё это, мы имеем полное право отставить в сторону все наши прочие дела и немедленно приступить к…

— Давайте обойдёмся без долгих предисловий! — прервал его монолог Доддс, поднимаясь с раскладушки, — К чему мы с вами должны приступить — это уже давно понятно и малолетним школьникам!

И два знаменитых детектива решительно направились к своим большим саквояжам, стоявшим наготове возле стены.