В объятиях греха

Алеся Троицкая (2024)

Франция, конец XV века — эпоха инквизиции и охоты на ведьм. Я, юная послушница Мариэль де Вер, стала жертвой жестокой судьбы и собственной запретной страсти. Одна роковая ночь любви с Тристаном, молодым монахом, изменила мою жизнь навсегда. Разоблаченная и опозоренная, я потеряла все. Но самое страшное — во мне пробудилось древнее проклятие суккубов. Теперь мой поцелуй превращает мужчин в покорных рабов. Я стала орудием порабощения, опасным для всех. Лишь бегство сулило призрачную надежду на искупление.Но разве можно убежать от прошлого? Спустя пять лет судьба вновь свела нас с Тристаном. Но того пылкого юноши, которого я любила, больше нет, его сменил закаленный мужчина-инквизитор, чья цель — искоренять таких, как я. Сумеем ли мы преодолеть пропасть прошлых обид и искупить грехи юности? Или искры былой страсти разожгут лишь костер ненависти, на котором мне суждено сгореть?

Пролог

Пролог

Руан, Франция, 1485 год

Женский монастырь Святой Урсулы

Полночь окутала монастырь душным покровом, когда я крадучись пробиралась по узким коридорам. Пламя факелов металось в причудливом танце, отбрасывая на стены тени, подобные жадным рукам тайных любовников. Сердце трепетало где-то в горле, каждый шорох отзывался покалыванием в пояснице и истомой в бедрах.

У двери в келью Тристана меня уже ждала Изабелла. В призрачном мерцании ее фигура казалась сотканной из теней и лунного света. Черные омуты глаз затягивали, манили в пучину запретного, губы влажно поблескивали, распаляя воображение.

— Он уже спит, — промурлыкала она, притягивая меня в обволакивающий мрак кельи. — Мое зелье свалило его наповал. Ничто не помешает нам насладиться этой ночью сполна.

Дрожа, я попыталась возразить, воззвать к остаткам благоразумия. Но жаркие объятия Изабеллы душили мольбы и доводы рассудка на корню. Ее прикосновения прожигали до костей, до самой души.

— Отринь все запреты, — шептала она, и голос ее сочился сладчайшим из ядов. — Эта ночь подарит то, о чем ты грезила в самых смелых, постыдных фантазиях. Так бери же, пока не поздно!

Любопытство и темное, порочное желание затопили сознание одуряющим маревом. Все то тайное, недозволенное, будоражащее, что снилось в одиноких ночных грезах, сейчас было так близко, лишь руку протяни. Сколько раз я просыпалась на разворошенных простынях, сгорая от странной, болезненной неги!

И вот ОН — недвижим и безмятежен, точно языческий бог, сраженный хмельным зельем. Черные ресницы отбрасывали густые тени на точеные скулы. Властный излом бровей, твердый абрис губ — даже во сне Тристан выглядел порочно притягательным. А его тело, крепкое, литое, прикрытое тонким покрывалом, будило самые дерзкие мысли.

— Ты ведь жаждешь его, — чуть слышно выдохнула Изабелла, и ее дыхание опалило мою шею. — Грезишь, как он овладевает тобой — грубо, властно, самозабвенно. О, я знаю этот голод!

Да, я жаждала. Грезила. Сгорала от невозможного, запретного вожделения. От желания подчиниться и в то же время подчинить.

— Так чего ты медлишь? — голос Изабеллы гипнотизировал, лишал воли. — Завтра твоя свобода навеки отойдет старому графу. Так используй же этот шанс — ради тех лет, той страсти, которой у тебя уже не будет!

Ее слова разжигали первобытный огонь, сметали последние запреты. Дрожа всем телом, я склонилась над спящим Тристаном, жадно вбирая каждую черточку. Упругие завитки волос, трепет ресниц, мужественный овал подбородка.

Идеальный изгиб губ дрогнул, будто почуяв мое присутствие. Широкая грудь поднялась в глубоком вздохе, натянув ткань туники.

Не в силах противиться безумному порыву, я протянула руку. Самыми кончиками пальцев провела по его щеке, очертила контур губ. Кожа оказалась твердой, горячей, покалывающей подушечки легкой щетиной.

— Ну же, — почти простонала Изабелла, вновь материализуясь за спиной. — Решайся! Возьми то, что принадлежит тебе по праву!

Остатки здравомыслия и благоразумия таяли, точно свечной воск. Пальцы дрожали, распуская завязки плаща. Грубая ткань стекла на пол, за ней последовала тонкая рубашка, пахнущая лавандой.

Я застыла перед спящим Тристаном — обнаженная, дрожащая, сгорающая от стыда и вожделения. Чувствовала спиной взгляд Изабеллы — горячий, жадный, почти осязаемый. Слышала ее прерывистое, возбужденное дыхание.

А затем, повинуясь неодолимому импульсу, шагнула к постели. Откинула одеяло и скользнула к недвижимому телу. Прижалась всем существом, до боли стискивая зубы, чтобы не застонать. Кожа Тристана обожгла мою обнаженную грудь, твердые мышцы будто впечатались в мягкость моего тела.

Голова кружилась от ошеломляющей близости, от пьянящего мужского запаха. Кровь стучала в висках, в горле пересохло. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Где-то на границе сознания раздался тихий смех Изабеллы. Мерцающий, зыбкий, он плыл по келье, дразня и завлекая. А в следующий миг мягкая ладонь легла мне на затылок, настойчиво пригибая ниже.

— Прими то, что предначертано судьбой, — выдохнула Изабелла, и в голосе ее мне почудились незнакомые, пугающие нотки. — Начни свой путь. Здесь. Сейчас.

Губы Тристана оказались прямо напротив моих губ. Приоткрытые, влажно поблескивающие, они дразнили и манили. Сулили неизведанное, запретное.

Долю секунды я медлила. А потом рывком подалась вперед и прижалась ртом к его рту.

Жар и мрак поглотили меня без остатка.